Отчего же вы, молодой образованный человек, решили поступить в услужение к нашему Господину Элефанту? осведомился он, сцепив перед собой бледные, словно из слоновой кости выточенные пальцы.
Видите ли, проговорил Павел, я остался без средств к существованию и
Весьма сочувствую, перебил Шульц, однако не рассчитывайте поправить здесь свое положение. Две трети нашей выручки уходят на перевозку и поддержание цирка, оставшегося едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Если вам нужны только пища и кров этим мы можем вас обеспечить, при условии, что вы будете работать на совесть.
Я постараюсь, сказал Павел. Конечно, у меня нет опыта в работе с животными
Моя бы воля, мрачно произнес Шульц, я на пушечный выстрел не подпустил бы вас к Господину Элефанту, но выбирать не приходится. Настоятельно рекомендую соблюдать осторожность, если, конечно, вам дорога жизнь.
Жизнь давно не была дорога Павлу, однако он не испытывал ни малейшего желания пасть жертвой разъяренного слона.
Три сажени в длину, четыре в высоту и почти полтысячи пудов весу, продолжал Шульц. Господин Элефант, вероятно, самый крупный слон из ныне живущих, включая даже его африканских собратьев Он усмехнулся. Гневить эдакую махину я бы не посоветовал.
Я не из склочников, улыбнулся Павел. Думаю, мы с махиной поладим.
Что ж Шульц поднялся из-за стола, достал из кармана жилета золотой брегет на цепочке, откинул крышку. Сейчас у нас начинается репетиция. Пойдемте, я покажу вам вашего подопечного.
Они вышли из директорского фургона, украшенного сбоку изрядно потрепанной афишей, на которой едва можно было различить силуэт слона, нескольких ревущих львов и фигуру с хлыстом. Цирк раскинулся посреди угрюмого голого поля за железнодорожным полотном кричащее многоцветье шатров, палаток, будочек и пестро размалеванных фургонов. Среди этой радостной пестроты лениво, вразвалочку, бродили немногочисленные служители. Над огромным желтым куполом шапито, словно язык гигантской змеи, трепетал на ветру раздвоенный красный флажок.
Матвей! крикнул Шульц.
Тотчас невесть откуда нарисовался серый, будто золою присыпанный, усатый мужичок в мятой косоворотке и фуражке с треснутым козырьком.
Чегось изволите, господин Шульц? спросил он сипло, постреливая из стороны в сторону хитрыми глазками.
Слетай, голубчик, к Кларе да передай, чтобы через десять минут была на арене с Господином Элефантом.
Сей секунд! сказал серый человечек, бросил на Павла какой-то странный взгляд и тут же растворился среди повозок.
Конюшня и платформы с клетками размещались позади главного шатра, дабы зверей можно было в любой момент вывести на арену. По завету Ноя, каждой твари содержалось по паре. Цирковые собачонки встретили Павла и Шульца визгливым лаем, обезьянки, медведи и лошади провожали их печальными глазами. В воздухе витали пряный аромат опилок и кислый запах навоза, извечно сопровождающие разъездные цирки.
Львов давеча пришлось пристрелить, вздохнул директор. Они, видите ли, отобедали вашим предшественником. Еще в Петербурге. Невелика потеря! За каким чертом этот пьяница полез в клетку? Однако с этих-то пор все и пошло наперекосяк.
Они вошли в бархатистый сумрак шатра. Посреди усыпанной опилками арены стояла огромная разноцветная тумба. Рядом двое одетых в мешковатые балахоны молодцев с одутловатыми физиономиями вовсю лупили надувными дубинками по голове третьего, а тот в ответ лихо сшибал их лбами.
Братья Бобенчиковы! объявил Шульц. Три величайших комических дарования, успешно загубленных пьянством и блудом.
Клоуны перестали тузить друг дружку и посмотрели на него с таким угрюмым выражением, какого никак нельзя было ожидать от представителей их профессии.
Павел огляделся; ряды скамей терялись в темноте. А вон там, по правую руку, отдельная ложа на три персоны с мягкими креслами, где вместе с охраной будет сидеть губернатор
Внимание, тихо проговорил Шульц, тронув Павла за плечо, а затем повернулся к воображаемой публике и громогласно провозгласил: Дамы и господа, представляю вам Господина Элефанта величайшего слона в мире!
Господин Элефант торжественно вступил на арену.
Он и впрямь был огромен. Бугристая, точно из утеса высеченная голова, украшенная золоченым бархатным налобником, венчала массивные плечи, под задубелой кожей которых незримо перекатывались литые мышцы; гибкий хобот извивался между бивней, длинных, острых, точно костяные сабли от одного их вида делалось не по себе. Большинство слонов, виденных Павлом в цирке, были лишены клыков, вид имели самый благодушный и более всего походили на огромные, изрядно обвисшие кожаные бурдюки. Господин Элефант же будто сошел беззвучной, призрачной поступью с одной из гравюр великого Доре.
Восседавшая на нем наездница очевидно, та самая Клара была настоящей красавицей. Белокурая и цветущая, она вызывала желание немедля схватить ее в объятия и расцеловать. Ее коротенькое белое платьице в блестках и с вырезом на спине не скрывало почти ничего. Рядом с этой сияющей белизной Павел вдруг остро почувствовал, что одежда его больше напоминает тряпье, а лицо покрыто трехдневной щетиной.
Обняв Клару за талию могучим хоботом, слон как пушинку снял ее со спины и бережно поставил на манеж. Перекрестясь на западный манер слева направо, она опустилась на колени и положила голову на тумбу, словно на плаху, а Господин Элефант шагнул вперед, занося свою огромную ногу
И опустил ее на голову Клары.
Трио клоунов в притворном ужасе заламывали руки; лицо директора было непроницаемо. Клара лучезарно улыбалась из-под чудовищной стопы, способной в мгновение расплющить ей череп. Павел боялся дышать. Струйка пота сбежала по его лбу, обожгла глаз. Вонзив ногти в ладони, он молился, сам не зная кому, чтобы все быстрее закончилось. Наконец Шульц вскинул руку, Господин Элефант медленно, будто нехотя, снял ногу с головы Клары и подался назад. Павел шумно выдохнул.
Я смотрю, вы впечатлены! улыбнулся Шульц. Итак, первая ваша обязанность Взгляните на мою дорогую сестру. Чего нет на ее волосах?
Павел, изумленный тем, что кто-то может позволить родной сестре класть голову под ногу слона, невпопад брякнул:
Головного убора?
Клара фыркнула.
Навоза, любезнейший, навоза, сказал директор. Слон существо величавое, навоза производит в избытке и иногда в него наступает. Ежели сия мерзость окажется на белокурой головке Клары, получится номер в духе вот этих, он мотнул головой в сторону Бобенчиковых, к чему мы отнюдь не стремимся.
Я полагал, что буду работником арены неуверенно начал Павел.
Я полагал, что буду работником арены неуверенно начал Павел.
Как я уже сказал, давая согласие, вы поступаете в полное распоряжение к Господину Элефанту. Кроме вас, этим заниматься некому. Из-за вот этих прекрасных клыков, Шульц с гордостью провел пальцами по грозному бивню, никто не хочет с ним работать, а спиливать их я не намерен. Слон без клыков не слон. Полагаю, вы не станете настаивать.
А по-моему, мы бы и сами прекрасно справились! вмешалась Клара. Право, Генрих, какой из него слоновщик? Посмотри, какой он заморенный.
Павел почувствовал раздражение. Да что она позволяет себе, эта актриска?
Ну, это-то легко поправимо! сказал Шульц. Вот что, любезнейший: сейчас вы отобедаете с нами чем Бог послал, потом пойдете домой ведь у вас покамест имеется какое-никакое жилье? и хорошенько выспитесь. А завтра жду вас с утра. Клара разъяснит вам, что нужно делать.
Они пожали друг другу руки. Покидая манеж вслед за директором, Павел буквально ощущал спиною недовольный взгляд Клары.
Завтрак проходил под открытым небом. Столами и стульями служили поставленные на попа фанерные ящики, а скатертями пожелтевшие газеты. Рядом с уже знакомыми Павлу Бобенчиковыми и Матвеем здесь были четверо лилипутов, громадный негр (очевидно, штатный силач), несколько девиц, одетых даже откровеннее Клары, двое хрупких юношей, которые держались за руки, глядя друг на друга влюбленными глазами, и с десяток служителей, косившихся на эту парочку с нескрываемым отвращением.
Никто не выказал к новому работнику ни малейшего интереса. От запаха горячей похлебки у Павла закружилась голова.
Взгляд Шульца остановился на пустующем столе:
Где Великий Сандини?
Тишина была ему ответом.
Матвей, голубчик, слетай-ка за ним!
Так ить промямлил Матвей.
Что «так ить»? угрожающе спросил Шульц.
Убег, подлец! развел руками Матвей. Все с фургона забрал и убег.
Шульц скрипнул зубами:
Еще один. Корабль тонет, крысы бегут. Другие желающие есть?
Артисты что-то невнятно забормотали, качая головами.
Есть, есть, знаю я вас, махнул рукой директор и посмотрел на Павла. Вы, любезнейший, часом не умеете глотать шпаги и распиливать даму пополам? И безрадостно засмеялся собственной шутке.
На следующее утро Павел расплатился с хозяйкой и пришел в цирк, неся весь свой нехитрый скарб накинутый на плечи армяк с револьвером Нагана в кармане, да потертый саквояж с четырьмя жестяными бонбоньерками внутри.
У директорского фургона в него врезался Матвей, очевидно «летевший» исполнять очередное поручение, и едва не выбил саквояж из рук.
Разуй глаза, дурень! рявкнул Павел, срываясь от испуга на позорный фальцет.
На сердитых воду возят! парировал Матвей и поспешил дальше, не подозревая, что только что был вместе с Павлом на волосок от смерти.
Смерть была заключена в круглые бонбоньерки и кокетливо перевязана красными ленточками.
Выделенный Павлу фургон беглого иллюзиониста располагался на самом краю поля. Обстановка внутри оказалась самая спартанская узкая койка с голым матрасом да грубо отесанный стол с табуретом.
С великой осторожностью Павел поместил саквояж под кровать. Сев за стол, достал из кармана промасленную тряпицу, развернул. Наган тускло блеснул в луче света, сочившемся из запыленного оконца. Рядом маслянисто поблескивали патроны.
Последний раз на губернатора покушались в Ярославле. Некая девица Ляхович смогла добиться приема под видом просительницы и, оставшись с градоначальником наедине, всадила ему два заряда из двуствольного «дерринджера» в раззолоченную медалями грудь. Обливаясь кровью, старик все же сумел повалить нападавшую на пол и удерживал до прихода подмоги. Ляхович повесилась в камере на собственном поясе, не выдержав допросов, а губернатора от греха подальше перевели в самую глухую провинцию. Могли бы и не стараться: неудача Ляхович, хоть и вполне предсказуемая (Павел советовал ЦК вооружить барышню калибром побольше; ему ответили, что в покушении на Линкольна «дерринджер» зарекомендовал себя наилучшим образом), стала последней каплей. Комитет постановил: рисковать всей группой ради убийства одного мерзавца не стоит, а ежели кто имеет к старику личный счет, ему лучше вовсе покинуть организацию и действовать на собственное усмотрение.