Он держал путь через степь. Теплый ветерок ласкал его израненное тело, и шелестел ковыль, усмиряя нежным шепотом его гнев. Впервые за бесконечно долгие годы Господин Элефант был счастлив. Время от времени он поднимал хобот и ликующим ревом оглашал темноту.
Опьяненный волей, он не чувствовал, как жизнь покидала его вместе с кровью, бегущей из множества ран. Шаг слона сделался нетвердым, его шатало, а он все шел и шел. Лишь когда над стеною леса далеко впереди забрезжил рассвет, слон-убийца наконец остановился.
Заря разливалась над горизонтом. В последний раз Господин Элефант воздел хобот и заревел, исторгнув в рдеющее небо кровавый фонтан. Черные птицы снялись с деревьев и с криком заметались в вышине. Эхо подхватило вопль, и уже сам гигант рухнул замертво, а его трубный глас еще долго гулял над дрожащей землей, словно предвестье чего-то великого, страшного, непостижимого
Анатолий Уманский
Семечко
Дед прикрыл ладонью глаза от солнца и сквозь дрожащее, тяжелое марево различил вдалеке клубы пыли, вьющиеся по дороге.
Лето стояло жгучее хоть помирай. Воздух словно налился свинцом, сделался плотным и тяжелым. Которую неделю не шел дождь, земля покрылась паутиной трещин, а деревья склонились к земле в слабой надежде укрыться от бесконечного зноя. Клубника пропадала.
От такой жары не избавиться. Ее надо пережить, укрывшись в прохладе дома. А если найдет нужда выйти на улицу, то следует перебегать от одного пятна спасительной тени к другому. Иначе дурно станет, как будто на раскаленную сковороду угодил.
Горячий воздух обжигал легкие. Глаза слезились. Налетела мелкая мошкара, от которой не было здесь спасенья.
Клубы пыли извивались в воздухе, точно повторяя изгибы дороги. Прошло несколько секунд, из-за рыжих холмов выскочил автомобиль, подъехал к забору и затормозил, брызгая в стороны мелкой галькой.
Хлопнула дверца, скрипнула калитка, и дед разглядел вошедшего во двор.
Вернее вошедшую.
Деда, здравствуй! Разрешишь?
Ленка почти не изменилась. Такая же бледнолицая, одетая черт те во что очередная городская мода и в черных очках на пол-лица. Когда он ее видел в последний раз? Около года назад. Приезжала на новенькой машине, просила о помощи. К старым родителям только за двумя вещами и приезжают либо похвалиться, либо попросить чего-нибудь. Иной нужды нет.
Заезжай. Защелка знаешь где, сказал дед и, развернувшись, вернулся в дом.
За его спиной заскрипели ворота, горячий воздух тяжело вздохнул. Дед не обернулся, а только стряхнул пот со лба и, переступив порог, нырнул в спасительную прохладу.
Он как раз доставал из холодильника кастрюлю с окрошкой, когда через сени, пригнувшись, прошла Ленка, заглянула в комнатку и сказала:
А я не одна В полумраке дома, под этими низкими потолками, среди побеленных известкой стен, старых кроватей, шкафов и столов ей явно было неуютно. Отвыкла. Внучку привезла. Она по дороге заснула. Там, на заднем сиденье спит пока.
Внучка, значит, пробормотал дед.
Ленка потопталась на пороге, потом прошла в уголок, где сидела обычно, когда приезжала и год, и пять лет назад, опустилась на скрипучий деревянный стул, между столом и оконцем. Несколько минут наблюдала, как дед расставляет посуду, наливает окрошку и нарезает кусками хлеб.
Ешь, буркнул он, пододвигая тарелку. Свежая, на кефире. Редиска с огорода, никакого этого вашего шлака.
Сам сел с противоположной стороны стола, налил из графина воду и принялся пить небольшими глотками, ощущая, как снова выступает на висках холодный мерзкий пот.
До вечера он старался из дома не выходить. В его возрасте схлопотать солнечный удар плевое дело. А с недавних пор еще и заносить стало. Ощущение, будто внутри головы запускался волчок, и все тело приходило в движение, крутилось следом за ним. Не было сил сопротивляться. Крутился, терял равновесие, падал. От последнего такого падения на губе осталась тонкая темная ссадина, было больно жевать.
Ленка сняла очки, и дед увидел мешки под глазами, а еще бледный желтоватый синяк на скуле справа.
Вкусная окрошка, пробормотала Ленка, хотя успела съесть всего одну ложку.
Другого не держим.
Как ты тут?
Потихоньку. Огород вон вычистил. Ни одного сорняка. Картошку собрал, огурцы тоже Колодец выкопал новый. Вода в нем чистая, родниковая, холодная, аж зубы сводит.
А я на работу перешла в администрацию. Надоела старая, плюнула, дай, думаю, посижу в кабинетах, с бумажками. Пусть на окладе, но зато тихо и спокойно. Свету надо нормально воспитать, а не как меня в свое время
Ленка говорила еще минут десять, будто только и ехала затем, чтобы выговориться. Про работу, жизнь в Москве, столичную жару, затаившуюся среди многоэтажек, асфальта и на забитых автомобилями дорогах. Потом как-то резко замолчала, зачерпнула окрошку и посмотрела на деда исподлобья, выжидающе.
Ленка говорила еще минут десять, будто только и ехала затем, чтобы выговориться. Про работу, жизнь в Москве, столичную жару, затаившуюся среди многоэтажек, асфальта и на забитых автомобилями дорогах. Потом как-то резко замолчала, зачерпнула окрошку и посмотрела на деда исподлобья, выжидающе.
Как голова? спросил дед. Беспокоит?
Нет, а должна? Ленка шевельнула плечом и сама не заметила, как ее рука потянулась к затылку, примяла волосы за левым ухом.
Дед проследил взглядом, потом отломил мякиш хлеба, забросил в рот и принялся жевать.
Дело есть, сказала Ленка. Помощь нужна.
Ты бы по другому поводу и не приехала, верно?
Знаю, что виновата. После маминых похорон не заглядывала. Жизнь закрутила знаешь как?
Рассказывай.
Ленка вздохнула, отодвинула тарелку с окрошкой.
С Пашей не сложилось. Помнишь моего молодого человека? Отец Светы. Приезжали как-то.
Бьет?
И не только Ленка тряхнула головой. Курить в доме можно?
На крыльцо ступай. А я следом.
Он прихватил графин с водой. От проклятой жары всегда хотелось пить, а еще лучше положить бы на голову влажное холодное полотенце и вздремнуть около печки, на деревянной лавочке. В доме пол земляной, стены отштукатурены жара внутрь никогда не пробиралась.
Ленка спустилась к машине, стояла, облокотившись о багажник, и курила, разглядывая ухоженный чистый двор, с несколькими яблонями вдоль забора и аккуратным палисадом. Дед неторопливо подошел, ощущая плотную тяжесть воздуха. Снова закружилась мошкара, будто ждала.
Стекла у новенькой «мазды» были темные, не разглядеть, кто в салоне. Мягко урчал работающий двигатель. Такая машина, прикинул дед, миллиона два стоит, не меньше.
Чтоб долго не объяснять, вот Ленка открыла багажник, и дед увидел лежащее внутри скрюченное тело.
Лица было не разглядеть вместо него кровавая каша с желтыми и синеватыми подтеками. В согнутых ногах валялась пластиковая канистра. Руки на запястьях были связаны скотчем кожа на пальцах потемнела и вздулась. Человек был одет в серый деловой костюм. Галстук плотно стянул шею. Брюки взбились, обнажая носки и волосатые лодыжки. На правом ботинке размазались кляксами капли крови.
Кто это? спросил дед.
Пашка. Тот самый. Голос у Лены был спокойный. Только дрожали пальцы с зажатой сигаретой.
Что случилось?
Ленка выдохнула сизый дым:
Ну, знаешь, как это и бывает в фильмах или книгах поссорились слегка. Слово за слово, он руки распустил, ну я и
Было видно, что говорить ей тяжело, слова вязли в жарком воздухе, словно мухи в варенье.
Не очень хорошо у вас жизнь сложилась.
Ленка посмотрела на деда, видимо, пытаясь понять, шутит он или нет. Выдохнула.
Не очень, верно. Оказалось, знаешь ли, не судьба.
Слегка поссорились, значит? Дед склонился над телом. Из багажника дыхнуло спертым горячим воздухом, стало как-то совсем нехорошо. Чтобы так человека, прости, конечно, изуродовать, надо было его молотком по голове минут десять бить. Ни одна домохозяйка бы не справилась.
Ты же меня знаешь, буркнула Ленка. Долго терплю, а потом срываюсь. Он решил, что я изменяю. Начал проверять телефон, компьютер. Закатил скандал. Раз, другой. При ребенке. Потом руки распустил. Опять же, при Свете. Ну, я дождалась, пока уснет, взяла молоток А дальше вот. К тебе поехала, больше не к кому.
Ага. И руки спящему скотчем связала?
Ленка не ответила, лишь неопределенно пожала плечами.
Сколько дочери лет? спросил дед, все еще разглядывая труп.
Что?
Сколько лет, спрашиваю, дочери.
Ты серьезно? Ленка нахмурилась, будто пыталась вспомнить. С трудом выдавила: Дед У тебя все хорошо с памятью? Света, милая наша, пять лет ей. На похороны же мамы приезжали вместе. Забыл совсем?
Дед захлопнул багажник и направился к дому. Жара сковывала. Хотелось быстрее окунуться в прохладу.
Деда! спросила в спину Ленка. Так ты поможешь или как?
Помогу, ответил он, не оборачиваясь. Окрошку только доешь. Жалко выбрасывать.
Дед выстукивал костяшками пальцев дробь по столу, дожидаясь, пока дочь доест. Разглядывал ее синяк под глазом, приметил несколько царапин на щеке, пятно грязи на скуле; еще грязь под ногтями, а верхняя пуговка на блузке оторвана торчат кусочки белых нитей.
То есть ты его ночью?
Ленка кивнула, скребя ложкой по тарелке.
То есть ты его ночью?
Ленка кивнула, скребя ложкой по тарелке.
Потом до утра ждала и сразу ко мне?
Извини, что не позвонила. Не подумала. Свалилась как снег на голову.
Ленка принесла в дом едкий запах табака. Тотчас захотелось раскрыть окна и проветрить, но дед знал, что вместо ветра в дом ввалится маслянистая летняя жара, выдавит остатки свежего воздуха и станет здесь полноправной хозяйкой.
Доела?
Ленка кивнула и, как в детстве, показала пустую тарелку с зелеными пятнышками укропа на дне.
Дед поднялся, поманил дочь за собой. Вдвоем они вышли на улицу, обогнули дом по узкой бетонной тропинке. Дед отметил мимолетом клочья рыжей травы, торчащей из трещин в бетоне. Надо бы выдрать к чертям.
За домом, в глубине двора, стояла саманная летняя кухня. Справа от нее пристроился летний же душ с ржавым баком от «КамАЗа» наверху. Сразу за душем сарай с подвалом.
Сначала избавляешься от этого мужика из машины, сказал дед, снимая навесной замок с двери сарая. Потом решаем, что делать с девочкой.
То есть как что делать? не поняла Ленка и добавила быстро: Она ничего не видела. Спала уже. Я тихонько все сама
Дед молча отворил дверь. Сарай был забит хламом. Выбросить жалко, использовать незачем. Тут тебе и разобранные старые велосипеды, давно неработающий холодильник, сгоревший телевизор, ржавые обухи, запылившиеся ящики с одеждой, постельным бельем, рулоны обоев. Что-то от жены осталось, что-то от дочери. Отдельной большой кучей лежали автомобильные шины.