Люк, поздоровался отец.
Люк улыбнулся, шагая по подземной парковке. Он всегда улыбался и, наверное, всегда будет улыбаться, слыша хрипловатый голос своего отца.
Доброе утро, пап.
Он почти слышал, как отец потягивает свой зеленый смузи. Он выпивал по одному каждый день: «Еда для мозга», на этом настаивала мама. Она и Люка пыталась заставить и даже купила ему соковыжималку. Но у него не хватало смелости (и наглости) сказать ей, что он даже не распаковал подарок.
Отец поинтересовался:
В офисе сегодня будешь?
Уже еду.
Люк нажал кнопку на брелке, снимая сигнализацию с серебристого «порше-911». Прежде чем продолжить, он расположился в роскошном салоне и закрыл дверь машины.
Я хотел узнать, найдется ли у тебя час-другой, прежде чем ты с головой уйдешь в работу?
Отец поинтересовался:
В офисе сегодня будешь?
Уже еду.
Люк нажал кнопку на брелке, снимая сигнализацию с серебристого «порше-911». Прежде чем продолжить, он расположился в роскошном салоне и закрыл дверь машины.
Я хотел узнать, найдется ли у тебя час-другой, прежде чем ты с головой уйдешь в работу?
Новый эксперимент?
Люк снова почти увидел, как его отец выпрямился в кожаном кресле. Брюс оказал Люциусу большую (и весьма заслуженную) честь, назначив его исполнительным директором, но отец особенно не скрывал, что его истинная страсть это отделение прикладной науки.
Люк положил телефон в пустой держатель для стакана и переключил разговор на громкую связь.
Жаль тебя расстраивать, но нет.
Смиренный вздох. Люк ухмыльнулся, нажал на газ и стал сдавать назад.
Мне нужно исследовать одну пулю. Оборудование еще там?
Может, чуть-чуть запылилось, но должно быть.
Хорошо. А ты не мог бы
Уже пишу в службу эксплуатации, чтобы они отправили ее на седьмой.
Что видели сотрудники «Уэйн Индастриз» на седьмом уровне Люк знал, что его отец хорошо им платил. Но еще он знал, что в этом городе преданность продавалась и покупалась, и именно поэтому седьмой уровень чаще всего оказывался пустым бетонным залом. Пока несколько кнопок все не изменят.
Спасибо, пап, сказал Люк, поднимаясь на автомобильном лифте и встраиваясь в утренний поток машин. Три километра до работы наверняка придется ехать вечность. Он ждал, что отец станет расспрашивать его о пуле, поэтому следующий вопрос застал его врасплох.
Ты в воскресенье на вечеринку придешь?
Какую вечеринку?
В честь Дня труда.[7] Фейерверков не будет, негромко добавил отец. Даже у соседей. Я добился, чтобы в городе приняли закон о тишине, защищающий от шума местную фауну.
Люк не мог описать словами, как много для него значило, что его отец сам решил этот вопрос за него и столько сделал, чтобы удостовериться, что ему будет комфортно. Он чувствовал, как в нем растет чувство вины, когда ему пришлось ответить:
Я не могу. Работаю.
Его отец знал, что он имеет в виду.
Даже на один вечер?
Тебя мама специально попросила вызвать у меня чувство вины?
Люк подавил желание посигналить водителю, который прохлаждался на полосе для поворота налево, пока зеленый свет зажигался и потухал. Даже носитель фамилии Фокс сталкивался с определенными трудностями. Например, недавно два копа приказали ему съехать на обочину, хотя он не превышал.
У него перед глазами до сих пор стояли те двое полицейских, которые обступили его «порше» с обеих сторон. Он все еще чувствовал, как швы обшивки врезаются ему в кожу: он держал руки на виду и сжимал руль, пытаясь противостоять закипающей злобе. Все еще чувствовал яростную пульсацию в теле, пока он разговаривал так четко, как только мог, сдерживая свой пыл. Медленно, очень медленно он достал кошелек и права.
Но стоило копам увидеть его имя и адрес, как их глаза округлились. Полицейский, который стоял со стороны водителя, стал красным, как рак, а губы у него побледнели прежде, чем он смог выдавить извинения, будто слова у него во рту были, как прокисшее молоко.
У Люка несколько часов ушло на то, чтобы избавиться от дрожи и бурлящего гнева так сильно у него тряслись руки. Он и сейчас злился. И не только на себя.
Я не пытаюсь вызвать у тебя чувство вины, сухо сказал его отец. Но я хорошо представляю, что будет с мамой, когда я скажу ей, что ты не приедешь. И пытаюсь этого избежать.
Я бы очень хотел приехать, вздохнул Люк. Но пока Брюса нет в городе Я не могу.
Брюс в прошлом году на вечеринке был. И ты тоже. Кто тогда охранял Готэм? Альфред?
Люк сжал руль:
Зачем я вам там так нужен?
Длинная пауза.
Ну-у-у, возможно, мы пригласили несколько девушек, которым
Люк взревел:
Господи, пап. Правда? Опять?
Он любил своих родителей больше всего на свете, знал, что ему с ними очень повезло, но они пытались свести его с кем-нибудь с той самой минуты, когда он ступил на взлетно-посадочную полосу. И когда им было нужно, они забывали, что он вообще не ходит на свидания.
Отец откашлялся. Люк нахмурился.
Произошла целая серия профессиональных ограблений. День труда идеальные выходные, чтобы нанести новый удар. Полгорода разъедется по пляжам, особенно богатые.
Да?
Что-то ты не очень взволнован.
Да?
Что-то ты не очень взволнован.
Его отец хмыкнул:
Меня скорее пугает перспектива освобождения из «Лечебницы Аркхэм» определенных лиц. Кто-то кого-то обокрал? Я, пожалуй, соглашусь на это, чем на все остальное.
Люк тоже так считал. Пока он был за океаном, в Готэме творилось черт-те что. Он не представлял, как Брюс с этим управлялся один.
Я найду, чем загладить свою вину перед тобой. И мамой.
Походом на бал Музея Готэма на следующей неделе.
Люк снова застонал:
Ты уже все заранее продумал?
Его отец рассмеялся:
Ну, меня же не просто так исполнительным директором назначили.
Люку удалось проехать десять метров по пустому проспекту, прежде, чем он снова застрял в пробке.
Скажи маме, что я пойду на бал.
Такое событие Люка внезапно осенила идея, взбодрив его сильнее, чем чашка кофе. Такое событие открывает перед ним заманчивые возможности.
Хорошо. Твоя мама и девушки будут тебя ждать.
Люк невольно засмеялся.
Ладно, ладно
Он скорчил рожу пробке.
Заскочу к тебе минут через двадцать.
Захвати с собой хот-дог, ладно?
Люк поднял брови.
Этот смузи из шпината на вкус как холодные объедки.
Всю дорогу до «Уэйн-Тауэр» Люк хихикал.
Анализ пули ничего не дал. Ни зацепки. Пуля-призрак. И ничего вообще ничего не произошло в День труда. Будто преступники тоже разъехались по пляжам.
Неужели все уехали из города?
Когда неделей спустя Люк поднимался в лифте, согнув пальцы крючком и придерживая чехол для одежды, в котором лежал отглаженный смокинг, от одной мысли, что через несколько часов ему идти на бал Музея Готэма, он почувствовал себя мерзавцем. Первый бал сезона самый яркий и освещаемый в СМИ.
Но он шел туда по другим причинам и надеялся, что это принесет свои плоды, так как на прошлой неделе вор тоже никак не дал о себе знать. Но все может измениться, когда ему преподнесут на тарелке такой лакомый кусочек. Люк улыбнулся, и в это время двери лифта разъехались, открыв залитый солнцем коридор.
И сногсшибательную блондинку, которая шла ему навстречу.
Она была очень молода, на вид лет двадцать, всего на несколько лет младше его. Увидев его, она резко остановилась. Люк взял себя в руки и слегка улыбнулся, вытянув руку, чтобы придержать лифт.
Моя новая соседка? спросил он, когда она с легкой улыбкой продолжила движение.
Да, сногсшибательная это явное преуменьшение. Спортивный костюм не слишком скрывал длинные, стройные ноги. А тонкая спортивная кофта выдавала узкую талию. Когда она остановилась перед ним, он взглянул прямо в ее зеленые глаза и Вау.
Я уже думала, мы никогда не встретимся, сказала она.
Голос у нее был низкий и невозмутимый. Ни намека на акцент, наверное, училась в Европе в школе-интернате. В Швейцарии, если бы ему пришлось биться об заклад. Она протянула ему загорелую руку с роскошным маникюром ладонью вниз жест его мамы и других светских львиц Готэма. Будто бы никто не удивится, если он ее поцелует.
Холли Вандериз.
Он предпочел рукопожатие и был удивлен мозолям на ее ладони. Наверное, она занимается по системе «Кроссфит». Несмотря на жакет с длинным рукавом, он все равно заметил аккуратный рельеф ее рук.
Я знаю, кто ты, сказал он, слегка улыбаясь.
Обычно девушки при этом краснели и начинали хихикать.
Она только чуть склонила голову набок, и с ней наклонилась копна золотых волос.
Ну, у тебя есть преимущество.
Ни намека на улыбку или румянец. Интересно. Тогда он перешел к плану Б: плутовская улыбка.
Люк Фокс.
Лифт начал пищать, упрямо настаивая, чтобы они или вышли, или зашли.
Можешь отпустить.
Она сказала это таким тоном Явно привыкла приказывать. И привыкла, что ей повинуются. Наверняка старые деньги. И, возможно, с ними в комплекте какой-нибудь титул Старого света.
Люк отпустил двери лифта, и они закрылись.
Прости, что не зашел поздороваться. Он приподнял чехол для одежды. Напряженное выдалось лето.
Холли снова стрельнула убийственными зелеными глазами.
Ты идешь сегодня на бал в музее?
Только по работе, подмывало его ответить, но Люк похлопал по чехлу для одежды.
Как раз иду собираться.
Она подняла брови: темнее, чем ее светлые волосы.
Тебе нужно три часа, чтобы одеться?
Люк подавил смешок.
А если да?
Тогда я могу занести тебе маски для лица, устроим вечеринку.
Тогда я могу занести тебе маски для лица, устроим вечеринку.
В этот раз Люк рассмеялся.
А ты идешь?
Кивок.
Советы для новенькой?
Не счесть. Первый. Никогда не ввязывайся в круг бальных завсегдатаев. Но скорее всего она была рождена и воспитана именно для этого. Что его, честно говоря, несколько разочаровало.
Держись подальше от бара с морепродуктами после того, как приедет Жалкин Бруксфилд. Она берет креветку, а отходы кладет обратно. И так с каждой.
Холли хрипло рассмеялась.
Отвратительно. Она обернулась через плечо, кивнув на его дверь. Ты один здесь живешь?
У моих родителей свой дом в пригороде.
У родителей, значит? А няня к тебе приходит, когда ты один в городе?
Он закатил глаза.
Очень смешно.
Холли снова рассмеялась, и ее низкий смех волной пробежал по его телу. Она наклонилась к нему, нажав на кнопку, чтобы вызвать лифт. Он не удержался и спросил:
А твои родители где живут? На вид тебе не больше, чем студентке.
Он понял, что не стоило спрашивать, видя, как она напряглась.
Они умерли много лет назад.
Люк нахмурился.
Прости, сказал он. Мне очень жаль.
Даже пройдя через очень многое, этого он все равно не мог себе представить. Потерять родителей Он бы никогда не смог оправиться.