Подъехал к дому бывшей фельдшерицы около восьми утра, примерно без четверти восемь. Пес за забором встретил меня грозным громовым лаем, заслышав звук работающего двигателя чужой машины (машину хозяина собаки узнают мгновенно), но когда я подал голос, пес сразу стих и тихонько завизжал, искренне радуясь приходу своего Хозяина. Своего Вожака.
Я позвонил. Снова ожидание. Открыли. Теперь вышла сама хозяйка, уставившаяся на меня так, будто я был ходячей чумой, а не человеком. Открыла рот, чтобы сказать что-то неприятное, злое, но я молча шагнул вперед, двигаясь как заправский бульдозер, и буквально вдавил фельдшерицу во двор, захлопнув за собой стальную калитку.
Женщина вдруг раскрыла рот и закричала громко, протяжно, на незнакомом мне языке. Видимо, звала кого-то на помощь. И я скоро убедился точно, звала. Когда я, таща фельдшерицу за собой вернее, толкая ее перед собой, прошел мимо собаки и уже почти подошел к крыльцу дома, из его дверей появились двое мужчин. Один был возрастом примерно за пятьдесят, с круглым, нажитым возрастом брюшком, но еще крепкий, сильный, с могучими плечами. Другой точная его копия, среднего роста, квадратный и сильный в милицейских брюках и форменной рубашке с короткими рукавами, на плечах которой топорщились капитанские погоны.
Женщина что-то им крикнула, показала на меня, и мужчины без разговоров бросились вперед, явно для того, чтобы разорвать меня на тысячу маленьких медвежат этого некогда опасался медведь Балу, а теперь и мне пришлось остерегаться того же.
Молодой, более скоростной, успел первым чтобы нарваться на хлесткий удар в челюсть, тут же отправивший его в нокаут.
Папаша запоздал на секунду чтобы повторить судьбу сына.
Как кегли попадали на дорожку любо-дорого посмотреть! Тынц-тынц! И готово!
М-да. Если что и умею делать, так это бить людей. Хорошо это или плохо не мне судить. Просто констатирую факт.
Женщина раскрыла рот, собралась бежать, но я шагнул к ней, схватил за горло, пережав дыхалку, и тихо, ровным голосом сказал:
Я еще немного сожму пальцы, и у тебя сломается шея. А потом я убью твоего мужа и твоего сына. И кто там еще есть? Дочка? И ее! Потому заткнись и шагай в дом тихо, без резких движений. И если ты закричишь ляжешь так же, как и они. Уяснила? Все поняла? Если поняла мотни головой.
Мотнула, вытаращив глаза то ли от страха, то ли от недостатка воздуха. И тогда я потихоньку отпустил горло, контролируя все движения «пациентки». Я не могу рисковать. Если она завопит поднимется вся улица! И что мне тогда, начинать небольшой геноцид?
Только не убегай далеко. И не запирайся в доме. Иначе сверну бошки твоим близким. А я этого не хочу.
Женщина сразу замедлила шаг, я уцепил бесчувственные тела за руки и поволок за собой. Крыльцо было низким, но все равно перетаскивать было неудобно. Со старшего по дороге почти съехали штаны, обнажив бледный, заросший черными волосами крестец и часть толстого зада. Неприятное зрелище!
Тащить по полу в доме было уже гораздо легче паркетный пол, зачем-то покрытый половиками, по нему туши противников (каждая минимум сто килограммов, а то и сто двадцать!) скользили легко и приятно. Остановился в гостиной, она же столовая, бросив тела посреди комнаты. Еще десять минут ушло на связывание рук и ног и на затыкание ртов очнутся, будут вопить, как потерпевшие, коими, по большому счету, они и являются. Закончив и осмотрев дело своих рук (хорошо ли упаковал?), я перевел взгляд на сидевшую на стуле хозяйку дома, бледную, с застывшим омертвелым взглядом, и спокойно, как можно более дружелюбно предложил:
Поговорим?
Женщина молчала и только судорожно тискала в руках застиранное полотенце. Вид ее был таким, что мне вдруг на секунду показалось, что она спятила и добиться от нее ответа я так и не смогу. Но тут же я отбросил эту мысль вряд ли фельдшерица, работавшая в бригаде «Скорой помощи», видавшая виды, выезжавшая на страшные ДТП, наподобие того, на котором обнаружили меня, мелкого, настолько слабонервна. Видимо, просто притворяется сумасшедшей. Эдакая защита вроде мимикрии.
Вот что, уважаемая! начал я холодно и спокойно. Если ты не скажешь мне все, что я хочу знать, я буду пытать твоих близких. Резать их ножом! Ломать им пальцы! И ты все равно расскажешь все, что я спрошу. Выбирай, с кого первого начать? С сына или мужа?
Что тебе нужно? хрипло каркнула женщина. Чего ты к нам пристал?
Я пристал потому, что ты скрываешь от меня важную информацию. Я точно знаю, что скрываешь, я чувствую это! И пойду на все, чтобы узнать, что именно ты скрываешь! Но ты можешь просто сразу рассказать, что знаешь. И кстати, можешь не бояться. Мне неинтересно, на какие деньги ты построила свой дом!
Женщина едва заметно вздрогнула, и я довольно усмехнулся в десятку! Попал! Точно!
Женщина едва заметно вздрогнула, и я довольно усмехнулся в десятку! Попал! Точно!
Итак, начинаем. Что было при младенце, которого ты осмотрела? Медальон? Браслет с именем? Что еще?
Женщина снова дернулась, взглянула на меня и промолчала. И тогда я встал, подошел к ее сыну, который начал подавать признаки жизни, ворочаясь и мыча, и с силой начал пинать его в бок раз, два, три! Мужчина жалобно застонал, а у женщины из глаз полились слезы:
Не надо! Не бей! Я все расскажу! Все!
Не медальон. Не браслет. Все гораздо прозаичнее. Мешочек с золотыми монетами и драгоценными камнями. Рубинами и алмазами, насколько я понял. Основное золото, и немножко камней. Я вообще-то не разбираюсь в камнях, но знаю, что и один такой камень может стоить как несколько мешочков с золотом.
Еще что? Было что-то еще? Ведь было же! Ну!
Это «ну!» подействовало, как удар кнута. Женщина вздрогнула, кивнула, встала с места и пошла в соседнюю комнату. Я за ней, чувствуя, как сердце бухает в грудную клетку, норовя вырваться наружу. Меня почти трясло от приближения к цели моего путешествия. Вот сейчас она что-то достанет, и это что-то я уверен! точно расскажет мне то, что я хочу знать. Паспорт? Свидетельство о рождении? Фотографии? Что?!
Это была пачка бумажных листов. Странных листов, желтоватых, очень прочных, совсем не похожих на современные. Тонкая пачка, сантиметра два толщиной, эдакая маленькая книжка. Они были уложены в кожаный мешок, ровно по размеру листка. Именно листка, потому что до настоящего листа эти листочки, будто вырванные из записной книжки, недотягивали.
Каждый лист с двух сторон был исписан красивым, можно сказать, каллиграфическим почерком. Вот только прочитать я ничего не мог. Потому что этого языка не знал. Арабский? Похоже. Китайский, корейский? Тоже похоже! Но не европейский, это точно. Нечто среднее между арабской вязью и китайскими иероглифами. Я много знаю. У меня абсолютная память. И могу точно сказать я такого текста никогда не видел.
Мы вернулись за стол, я стал слушать женщину, которую буквально прорвало словесным потоком, но параллельно смотрел на листки и мгновенно впитывал, запоминал каждый завиток, каждую картинку, которую видел на этих самых листках.
Да, там были и картинки. Рисунки растений, сделанные искусно, хорошим рисовальщиком, и под рисунком явная подпись-название. Изображения людей, в том числе и «разобранных» на части. И тоже с подписью. Картинки с какими-то предметами, изображениями камней, в том числе и драгоценных. И чем больше я смотрел на эти листки, тем больше во мне крепло ощущение, что я читаю медицинский трактат! Самый настоящий медицинский трактат!
А на последнем листке с двух сторон были разделенные пробелами абзацы с кусками текста разной длины и, вероятно, заголовком этого самого абзаца. И я понял: здесь главное, ради чего написан весь трактат. Что это я не знал. Но ощущение, что это нечто важное и тайное, выросло во мне выше самого высокого дерева.
Я запомнил все, что было изображено и написано на листках. Я бы мог воспроизвести написанное до последней буквы если только это были буквы. Я мог бы изобразить любую картинку без особого труда! Ведь я Альфа. Я Супер-Альфа! И для меня это плевое дело. Детские игры.
Женщину я дослушал. О том, что зарплата нищенская, что работа фельдшера неблагодарная, а люди злые, что ее семья бедствовала, и это был единственный шанс поправить семейное благосостояние. Что ей очень жаль и она будет потихоньку выплачивать мне все, что они потратили из моего «приданого».
Но мне это было неинтересно. Это их проблемы. И деньги мне те не нужны. Я достаточно обеспечен. А за кражу у ребенка, у сироты, их накажет Аллах. И мало им не покажется. Я возьму только эти листки, и больше из их поганого дома мне ничего не нужно. И она мне не нужна с ее тупыми мордоворотами.
Все это я ей сказал. И поднялся, чтобы покинуть негостеприимный дом. Но не успел.
За окном раздался голос, усиленный динамиком, и я все понял дочка! Болван, я не проверил второй этаж! И даже другие комнаты, и те не проверил! А там был телефон, и она позвонила и вызвала подмогу.
И видела, слышала весь наш разговор.
И теперь мало не покажется мне.
Да, мало не показалось. Похоже, под окном собрались все менты РОВД с автоматами, в бронежилетах, не меньше десятка машин с милицейскими опознавательными знаками и просто гражданских то ли служебные, то ли принадлежащие сотрудникам милиции.
Мозг работал четко, ясно, и в этой ясности звенела струна понимания попал! Я попал! Ворвался в дом, вырубил хозяев дома, взял в заложники их и женщину. Так это выглядит со стороны. Никому не интересен факт, что двадцать лет назад меня, тогда еще младенца, фактически ограбили, забрав все ценное, что у меня было с собой. Все, что положили мне родители. Или не родители, но положили.
Никому это не надо. И никто эти смешные речи слушать не будет. Тем более что все, что были здесь, свои для хозяев дома. Знакомые, друзья, родственники. И вот он я чужак. Во многих языках «чужой» и «враг» обозначаются одним словом. Я враг! А что делают с врагом, если он не сдается? Как сказал наш великий, добрейший и самый писательский из писателей Максим Горький, его уничтожают.
Итак, что делать? Документы паспорт, водительское у меня в кармане. Деньги тоже. В гостинице осталась сумка с барахлом. Ну и машина вон она, у обочины. Бежать пешком? Чушь. Я выделяюсь на улицах города, как снеговик в пустыне Сахара. Тут темноволосые, смуглые, невысокие. Я высоченный, худой, русоволосый, почти беловолосый как могу спрятаться среди аборигенов? Да никак!