Брат Сеговий оценил содержимое моего кошелька, наконец выбрал серебрушку, сделал жест, чтобы попробовать монетку на зуб, но опомнился как-никак может оскорбить сим действием меня, дворянина, и кивнул одобрительно. Затем порылся в карманах рясы и достал плитку чего-то коричневого, вроде шоколадки без обертки. Отломил кусок и протянул мне.
Держите, благородный господин. Это вам не эльфийский лист. Это шмалит как огонь. В голове пчелки: «Жу-у-у» эх, радость!
Я держал на ладони кусок спрессованных и, очевидно, ферментированных, как табак, листьев. И что с этим делать? Курить или жевать?
Брат Сеговий словно услышал мои сомнения:
Не бойтесь, благородный господин, жуйте, оно не прелое, самый свежак.
Я положил пастилку в рот и пожевал. Листья по вкусу напоминали чуть горьковатое сено. Почти сразу в голове заиграл праздничный оркестр.
Я привстал, высунул голову из шарабана, якобы в экстазе, сам же выплюнул жеваную дурь на дорогу.
Эх, хорошо-о-о! сказал, снова откинувшись на мешки. Пробрало до самых печенок! Забористое чудо!
Ага, сказал брат Аммосий. Сами делаем.
Цыть, злыдня! Брат Сеговий двинул собрата по вере локтем в живот.
Ну вот и выяснилось, что именно везут имперскому префекту святые братья. Рыбу они везут префекту, как же. Они монахи-пушеры, вернее пушеры-поставщики. А префект, очевидно, курирует продажу «чуда» по всей провинции, и даже в землях, принадлежащих барону Отту, и лорду Торру, и семейству Аджак. На безбедную старость собирает. Тут впору схватиться за голову и крикнуть: «Куда, мать вашу ну куда катится эта страна?!»
Когда говорят, что страна гниет, это не значит, что признаки распада видны напрямую (хотя и они заметны), это значит, что в стране творится беспредел во всех сферах жизни, другими словами повсюду бурлит дерьмо и иногда выплескивается таким вот образом, как в случае с монахами. Впрочем, стоп. Я не знаю, как действует «чудо» на организм в перспективе. Может, оно безопаснее алкоголя? Но сомневаюсь: даже от малой дозы у меня зашумело в голове, а все, что таким образом действует на психику, так или иначе действует на организм в целом. Возьму власть в свои руки, разберусь с «чудом». И со всякими иными «чудесами». И все префекты будут у меня лично водружать дорожные столбы и белить их, взяв кисть в зубы.
Глава 10
Раздавать предвыборные обещания здесь не принято, но я дал зарок самому себе спокойно и буднично что, как только получу мандат архканцлера, покончу с «чудом» ну, по крайней мере, попробую покончить, и не потому, что я такой хороший, и пушистый, и строго правильный, и вообще на белом коне, а потому, что видел, во что превратились жизни двух моих благополучных приятелей, которые умудрились подсесть на дурь; личный опыт в таком деле всегда лучший мотиватор. Если зарезать источники поставки то и торговлю этим делом удастся пресечь, а источник поставки «чуда» монастырь, и, думаю, не один, делают его из каких-то листьев, а с листьями прекрасно справляются гербициды тьфу ты, ведь не знаю я рецептов гербицидов и дефолиантов ладно, в роли гербицидов выступят дровосеки и косари, и нет таких деревьев, которые нельзя извести под корень, а корни выкорчевать, и нет такой травы, которую нельзя скосить и сжечь.
Говоря по правде, уже только на основании увиденного и услышанного из уст монахов-пушеров, я с превеликой радостью уклонился бы от почетной должности архканцлера. Однако обычно я держу слово, которое дал осознанно а слово Белеку я дал в трезвом уме и здравой памяти. И потом в душе уже проснулся нерассуждающий азарт Желание испытать себя смогу я или нет? Раньше мне как-то не доводилось ворочать целыми государствами, пусть даже побитыми и экономически сломанными. Справлюсь? Удастся отстоять Санкструм и наладить в нем сносную мирную подчеркну, мирную! жизнь, без всякого черного мора, «чудес», военных угроз и прочего? Или не сдюжу, пропаду, сгину?
Это был вызов, дающийся человеку вроде меня только раз в жизни, и бежать от него мог только совершенно мизерный человечишка, эдакий общечеловечек, сторонник принципа «моя хата с краю», премудрый пескарь, живущий в тине однообразной спокойной жизни. Механизмы же средневековой цивилизации вряд ли сложнее аналогичных механизмов двадцать первого века, и потому встроиться в них, покопаться в них как следует и, если надо подсыпать песку в шестеренки или, наоборот, смазать их кажется мне посильной задачей, хотя работа предстоит адски трудная. Но сначала осмотр страны на местах, чтобы не наломать дров. Надеюсь, двух недель на детальный осмотр мне хватит, чтобы не спутать туризм с эмиграцией.
Случайный человек не в том месте и не в то время может перевернуть мир, так, или почти так говорил Джимен, забросивший Гордона Фримена в дистопию «Сити-17». Белек был для меня тем самым Джименом, но только я совсем не ощущал себя Фрименом, хотя задача моя была похожа повернуть к лучшему страну, в которую меня занесло.
Ну а пока я пристально изучал мир, расстилающийся вокруг. Мир не радовал. То есть природы-то радовали, но во всем в холмах, деревьях, жидких крестьянских стадах и заостренных верхушках церквей я видел некий зловещий подтекст реального и весьма страшного положения дел Санкструма. Разрушенная крепость на холме сколько лет она в таком виде, почему разрушили и почему не отстроили? Обломки башен напоминают пеньки гнилых зубов Спросить монахов о судьбе крепости? Нет, незачем сеять подозрения странник вроде меня вряд ли заинтересуется руинами, не двадцать первый век на дворе.
Свежий ветер касался моего лица. Я таращился на дорогу, следуя ее хитрым извивам, раз за разом, и не обнаруживал видимых угроз. Копотный столб дыма давно скрылся за тройным рядом всхолмий один другого выше; Выселки были уже далеко. Но постепенно я начал бояться чего-то а вернее, предощущать грядущую опасность настолько остро, что тело затрясло мелкой дрожью, а зубы начали выбивать дробь. «Меня ищут», вдруг пришло понимание. Они знают, что Торнхелл бежал из Выселок, и ищут. Кто «они»? Не важно. Важно, что погоня снова наладилась в путь, и я это чувствую, и тело мое хочет действовать. Как действовать? Бежать. Но шарабан едет слишком медленно, и это означает, что нас в любой момент могут нагнать
Впереди раздались какие-то стоны и крики, я привстал, сжав пальцы на рукояти шпаги, но шарабан монахов не остановился и все так же скрипя продолжал путь.
О, снова подушный не заплатили, услышал я голос брата Сеговия, и в поле моего зрения вплыл вкопанный у обочины деревянный столб, старый и рассохшийся. К нему были прикованы трое две простоволосые женщины, молодая и постарше, и мужчина с морщинистым лицом. Все одеты в заношенные дерюги, в буквальном смысле мешки с дырками для конечностей и головы. Прикованы все за руки так, что нельзя присесть только стоять или обвиснуть на столбе. Мужчина и женщина постарше не замечали нас, визгливо ругались, спорили, обменивались оскорблениями, стонали и плакали. Женщина помладше обвисла на столбе, я видел, как покраснели кисти ее рук, стиснутые толстыми ржавыми кандалами. Но мой взгляд она ощутила глаза приоткрылись, посмотрели на меня, пересохшие искусанные губы что-то немо сказали. Мой проклятый мужской шовинизм отметил, что вижу перед собой девушку, и если отмыть ее со всех сторон тщательно, стереть копоть с лица да накрасить будет не просто девушка, а красавица. Она снова что-то выговорила, огромные глаза моляще уставились на меня.
Я, кажется, сказал непечатное и прибавил вроде: «Да что за Да разве можно так? Снять, снять!» естественный порыв для нормального человека, особенно мужчины, что видит перед собой красивую страдалицу, и ринулся творить добрые дела и сеять справедливость, но глас брата Сеговия хлестнул в спину бичом:
Опомнитесь! Вы точно чуда объелись куда полезли, господин Жиль Блас?! За снятие со столба государственного должника смертушка, заверяю вас, будь вы даже дворянин чистых кровей. Это у себя на землях творите чего хотите, а тут земли Санкструма да префекта нашего, Орма Брингаста. Кормить и поить тоже нельзя. Простоят двое суток да и снимут их, не лето ныне, не помрут, достоят. А помрут значит, так Ашар захотел. Знаю, нет у вас такого в Рендоре, так ведь законы они везде разные, хе-хе.
Я плюхнулся на свое место, резко выдохнув. Пальцы разжались, на митенке виднелся отпечаток рифленой шпажной рукояти. Девушка провожала нашу повозку с немым укором, затем взгляд угас, веки закрылись, она снова обвисла. Позорный столб скрылся за крутым спуском.
Я плюхнулся на свое место, резко выдохнув. Пальцы разжались, на митенке виднелся отпечаток рифленой шпажной рукояти. Девушка провожала нашу повозку с немым укором, затем взгляд угас, веки закрылись, она снова обвисла. Позорный столб скрылся за крутым спуском.
Да и снимете их, благородный господин, добавил брат Аммосий, им дорога-то обратно к столбу, ведь не достояли положенного. А достоят им недоимки простят, продохнуть можно будет до следующего месяца. Да достоят, господин, сейчас жары-то нет, благодарение Ашару, да им долги-то и спишут.
«Ошибка, отметил я. Вторая по счету. Полез со своим уставом в чужой монастырь, чуть не сыграл на чистом эмоциональном порыве в бла-ародство, которое могло обернуться подлостью. Не маловато ли тебе, Аран Торнхелл-второй, две недели на осмотр Санкструма, а? Здесь и месяца не хватит да и то ты постоянно будешь рисковать, пардон, облажаться: влезть не туда, сказать не то»
Ежемесячный подушный налог, то есть прямой налог на жизнь, на свое существование. Самый гнусный налог в мире, который отменили почти повсеместно в начале двадцатого века. Последний известный случай его введения случился во времена правления Маргарет Тэтчер, чей кабинет решил, что вместо налога на собственность, который платили в основном богатые, будет усредненный подушный налог для всех, но народ к тому времени был не такой забитый и просто в массе своей отказался платить. Кончилось все тем, что Железную леди, одну из самых лицемерных правительниц Великобритании за всю историю страны, бесславно вышибли в отставку.
Я сделал отметку для себя разобраться с подушным налогом и заменить его налогом на собственность и товары. Сразу, как только переименую Рыбьи Потроха в Голубые Фиалки. Переименование это вообще самое умное политическое решение. Переименуем начинание, город, заведение или процесс и тогда дело само пойдет на лад, это известно каждому опытному политику. Например, если назвать город Фиалками, там тут же перестанет пахнуть рыбьими потрохами, ну и так далее. Это могучее политическое колдовство, от которого нет решительно никакого спасения.