Выпалив все это одним духом, старуха сунула блестящую монетку в ворох своих лохмотьев, где та бесследно канула, и повернулась к Лизе, мгновенно позабыв прежнего клиента. Сморщенный лик ее, только что озабоченный и даже сердитый, вдруг просиял ласковою беззубою улыбкою, и старуха сладко запела:
Иди ко мне, моя ласточка! Не плачь, позабудь свою печаль. Старая утешительница подскажет тебе, как выпутаться из беды!
Не дав Лизе опомниться, старуха, бывшая не кем иным, как римской утешительницей, мастерицей своего дела, которая зарабатывала на жизнь тем, что утирала чужие слезы, простонала:
Бедняжка! Но тут же сменила тон: Ты ведь дура. Этакого болвана полюбила, да еще сокрушаешься, что он тебя бросил! Матери у тебя нет, бить тебя некому, вот что. Ты посмотри, какое лицо Бог тебе дал, а ты путаешься с разными оборванцами, у которых и штаны-то все в дырках. А ведь тебе стоит только захотеть, и у твоих ног будут графы и князья да вот хотя бы погляди! Чем тебе не поклонник?!
Иди ко мне, моя ласточка! Не плачь, позабудь свою печаль. Старая утешительница подскажет тебе, как выпутаться из беды!
Не дав Лизе опомниться, старуха, бывшая не кем иным, как римской утешительницей, мастерицей своего дела, которая зарабатывала на жизнь тем, что утирала чужие слезы, простонала:
Бедняжка! Но тут же сменила тон: Ты ведь дура. Этакого болвана полюбила, да еще сокрушаешься, что он тебя бросил! Матери у тебя нет, бить тебя некому, вот что. Ты посмотри, какое лицо Бог тебе дал, а ты путаешься с разными оборванцами, у которых и штаны-то все в дырках. А ведь тебе стоит только захотеть, и у твоих ног будут графы и князья да вот хотя бы погляди! Чем тебе не поклонник?!
И консолатриче внезапно толкнула Лизу в объятия того самого юноши, которого только что утешала и который еще не ушел, а с видимым удовольствием слушал ее болтовню, не без любопытства озирая при этом Лизу.
Милуйтесь, голубки! Целуйтесь, воркуйте! великодушно махнула рукою консолатриче, да вдруг спохватилась: Эй, красотка! А где мои сольди?
Лиза вздрогнула. Чем же она заплатит старухе? Ох, что сейчас будет Она незаметно подобрала юбки, собираясь задать стрекача прежде, чем скрюченные пальцы консолатриче снова вцепятся в нее. Если бы только ее не держал так крепко сей неожиданный patito!..
Она испуганно взглянула на него и встретила мягкую улыбку карих глаз.
Спасибо тебе, консолатриче! негромко промолвил он, и голос его был мягок и приятен. Может быть, и впрямь на сей раз повезет нам обоим. А за мою новую подружку я сам заплачу, не бойся. Сунул старой гадалке монету и, не слушая привычной льстивой благодарности, торопливо зашагал прочь, не выпуская Лизиной руки, так что Лиза принуждена была чуть не бегом следовать за ним.
Они шли и шли, и Лиза, искоса поглядывая на профиль своего спутника, тонкий, словно очерченный солнечным лучом, слышала свои шаги какими-то особенно глухими, словно бы звучащими издалека. Она улавливала их эхо некий след, остававшийся в воздухе и словно бы уводивший за собою в другую жизнь, в другую судьбу, в другой строй мыслей, и чувств, и даже воспоминаний И Лиза без запинки выпалила, когда он спросил, как зовут ее:
Луидзина.
А меня Беппо Джузеппе.
Глава 6
Чучельник Джузеппе
Зачем ты надела это платье? Ведь сразу видно, что оно совсем не твое! вдруг сказал Джузеппе.
Лиза так и ахнула. Впрочем, она и сама не знала, что чувствует сейчас: изумление от его проницательности или же обиду, что не нравится ему в этом наряде.
Беппо глядел чуть исподлобья, усмехаясь.
Успокойся. Никто, кроме меня, не заметит, что оно чужое. Я о другом говорю. Человек, даже переодеваясь, даже меняя личину, должен помнить о том, кто он есть на самом деле. Иначе очень легко забыться и потерять себя. Да ты хоть понимаешь, о чем я говорю? воскликнул он с досадою, видя, что Лиза не слушает, а так и шныряет глазами по сторонам.
Ни в приволжском лесу, ни в калмыцкой степи, ни даже на Карадаге не видела она такого сонмища самых разных птиц. Здесь были филины и сойки, орлы и скворцы, голуби и ласточки, соколы и синицы, воробьи и рябчики и еще множество, великое множество птиц от огромных, с крыльями в добрую сажень, до вовсе крохотных, сверкающих так, словно они изукрашены самоцветами. Казалось, в лавке должен стоять разноголосый свист и гомон. Однако здесь с полумраком соседствовала тишина, какая бывает только в лесу, в часы безветренного вечера. Птичье царство, чудилось, все разом попалось в золотую сеть молчания и неподвижности. Немалое минуло время, прежде чем Лиза наконец поняла: пред нею не живые птицы, а всего лишь их чучела, исполненные с великой точностью, великим тщанием и великим мастерством!
Это все твое?
Мое, кивнул Беппо. Ведь я чучельник.
Зачем ты это делаешь?
На продажу. Это мое ремесло. Я этим живу.
Живешь? возмутилась Лиза. Ты живешь, убивая всех этих птиц? Такую красоту! И не жалко тебе их?
Да я еще ни одной в жизни не убил! вспыхнул Беппо. Я покупаю их у охотников, у ловцов уже мертвыми. Иногда езжу в горы, на берег моря, в леса ищу погибших птиц.
А зимой, в морозы, они, наверное, замерзают на лету и падают наземь? задумчиво спросила Лиза, но тут же, увидев изумление в глазах Джузеппе, спохватилась, что сболтнула лишку.
Да кто же ты такая? Не итальянка, сразу видно, проговорил он с той же мягкой усмешкой, которая с первого раза покорила Лизу и преисполнила странным доверием к незнакомому юноше. Ей даже стоило некоторого труда вернуться в мир притворства и солгать; не слишком-то, впрочем, ловко, ибо к такому вопросу она не была готова.
Да кто же ты такая? Не итальянка, сразу видно, проговорил он с той же мягкой усмешкой, которая с первого раза покорила Лизу и преисполнила странным доверием к незнакомому юноше. Ей даже стоило некоторого труда вернуться в мир притворства и солгать; не слишком-то, впрочем, ловко, ибо к такому вопросу она не была готова.
Я я гречанка! промямлила она и не очень удивилась, когда Беппо расхохотался:
Гречанка?! И вдруг затараторил нечто звучавшее для Лизы сущей тарабарщиной: Альфа, бета, гамма, дельта, сигма, эпсилон
Что это такое? с досадой перебила Лиза.
Что? нарочито удивился Джузеппе. Это ведь буквы вашего греческого алфавита! Но, может быть, ты не умеешь читать и писать и не знаешь букв?
Я умею читать и писать! возмутилась Лиза, да и осеклась. То есть
Лучше не врать, дружески посоветовал Беппо. Чем больше врешь, тем больше запутываешься. Есть, конечно, изощренные лжецы, которым все как с гуся вода. Но тебе пока до них далеко, не так ли?
Лиза кивнула, удивленная, почему он сказал: «пока». Разве ей предстоит сделаться отъявленной лгуньей? И если даже так, то откуда ему знать?
Стало быть, в сильные морозы птицы замертво падают наземь? задумчиво произнес меж тем Джузеппе. Есть лишь одна страна, где мыслимо такое. Это северная страна Россия, так ведь?
Ты бывал в России?! вскричала Лиза, от восторга забыв об осторожности.
Пока нет, отвечал Беппо, вновь подчеркнув это «пока». Но непременно буду. Я окажусь там Он напряженно сощурился и наконец проговорил задумчиво: Я окажусь в Санкт-Петербурге в 1779 или 1780 году. Да, пожалуй, именно так. Наш лживый и комедиантский век не оценит меня, но ты запомни мои слова. И, не дав Лизе издать нового изумленного возгласа, произнес торжественно: Так, значит, ты русская! О, эта нация еще натворит великих дел! Буду счастлив повидаться с тобою в Петербурге, милая Луидзина!
Ох, хватит болтать! отмахнулась Лиза, поняв наконец, что ее попросту дурачат, а она и уши развесила. Эта лавка принадлежит тебе или твоему отцу? спросила она, потому что он был слишком молод, не более восемнадцати, чтобы иметь свое собственное дело.
Не моя, но и не отца моего. Он вообще живет в Палермо. Это человек почтенный: торговец сукном и шелком. К тому же набожный католик. Он и меня отдал было в семинарию Святого Роха, да я убежал.
А что же отец?
Отец снарядил за мною погоню.
И поймали? ахнула Лиза.
Поймали! кивнул Беппо. По собственной моей глупости. Воистину, если вы хотите, чтобы все вас притесняли, будьте справедливы и человечны! Меня предал человек, которому я помогал Да я о том и не жалею. На сей раз заточили меня в монастырь Святого Бенедетто, что близ Картаджионе. Я всегда имел склонность к естественной истории, к ботанике и поступил на выучку к монастырскому аптекарю. Был он человеком малосведущим, но кое-чему я от него все-таки научился, а пуще всего из книг, кои он считал вредными и держал в сундуке под замком. Днем я растирал для него травы и взбалтывал взвеси, а ночью читал Папюса, Нострадамуса, Кеплеруса, Гевелиуса и тому подобных.
Ну а потом? не могла сдержать любопытства Лиза.
А потом я убежал-таки от отцов-бенедиктинцев так сказать, из лап льва и воротился в Палермо, да беда: поссорился там с синьором Марано, золотых дел мастером, и вот теперь живу в Риме. Я снимаю эту лавчонку у одного доброго человека. Видишь ли, ремесло чучельника не приносит большого дохода, за аптекарское ремесло платят куда лучше. Особенно за жемчужные белила.
Увидев, как загорелись Лизины глаза, понимающе кивнул:
Вот-вот! Даже самые богатые синьоры охотно отсчитывают золотые цехины за чудесные жемчужины, придающие свежесть и белизну их личикам. И, развязав небольшой бархатный мешочек, он высыпал перед Лизою на стол десятка два небольших и не очень ровных жемчужин, весьма уступающих тем, которые ей приходилось носить в Хатырша-Сарае.
Древние греки, кстати, твои бывшие родственники, Джузеппе лукаво покосился на Лизу, называли его маргаритос, что означает добытый в море. Вижу, он тебе не очень по нраву. Конечно, самый красивый идет на серьги и ожерелья, а что поплоше на медицинские ухищрения.
Только на белила? деловито спросила Лиза. Или еще для чего?
Мелкотертый жемчуг чудесное лекарство: он унимает биение сердечное, убыстряет ток крови. У аптекарей сие снадобье называется «monus cristi».
Мелкотертый жемчуг чудесное лекарство: он унимает биение сердечное, убыстряет ток крови. У аптекарей сие снадобье называется «monus cristi».
«Ах, сюда бы Леонтия и Баграма! мелькнуло в голове. Уж они-то здесь натешились бы!»