Если Лиза до сих пор еще не поняла, что единственной и самой любимой темою разговоров и размышлений графа является его бесценная персона, то теперь всякие сомнения в этом исчезли. Говорил он цветисто и ярко, как по писаному, но она согласилась бы весь остаток жизни провести среди немых, лишь бы избавиться сейчас от его звучного, с прекрасными модуляциями, голоса, избавиться от этого болтуна, кем бы он ни был графом или авантюристом, как бы ни звался де Сейгалем или Казановой!
Однако, ежели эти господа все ж останутся в живых и дознаются, кто помог мне улизнуть, вам туго придется! ехидно прервала она его затянувшийся панегирик самому себе.
Охладить пыл оратора было не так-то легко.
Да, придется снова скрываться, снова бежать Но только в полете, только в постоянном беге наслаждаюсь я существованием! Никогда в покое или уюте! Город без приключений для меня не город, мир без приключений для меня не мир. Да я скорее рискну своей жизнью, чем дам ей закиснуть. Даже виселица меня не обесчестит. Ведь я всего лишь был бы повешен, но не заскучал бы. По мне, un seccafura, скука, это круг ада, который Данте забыл изобразить!
Да, задавать вопросы этому человеку о нем самом рискованно. Нужно во что бы то ни стало отвлечь его!
Все это безумно интересно, сударь, сказала она нетерпеливо, но что нам делать теперь?
О, вы смелая особа! При свете факела его улыбка выглядела весьма печальной. Другая на вашем месте уже давно истерически рыдала бы, а вы полны стремления бороться. О, будь у меня сила! Что же мы можем? Очевидно, очистить подвал от бочонков и пройти его насквозь, до противоположного входа. Жаль, что мы с вами не Гаргантюа и Пантагрюэль, тогда не составило бы труда уничтожить все эти пинты и галлоны рома.
Лиза поджала губы. Она не выносила роман Рабле (кстати, одну из любимейших книг Августы), и сравнение с его героями оскорбило ее. Захотелось чем-нибудь досадить графу.
Скажите, сударь, спросила она с невинным видом, а вы уверены, что не ошиблись и это тот самый подвал? В том смысле, что другой выход из него существует?
Я сейчас вообще ни в чем не уверен, развел руками граф. Но ведь у нас нет выбора
Выбора и впрямь не было, поэтому пришлось наконец оставить разговоры и взяться за дело. Распахнув ворота пошире и закрепив в пазу факел, де Сейгаль и Лиза выкатывали из погреба бочонок за бочонком и спускали их по наклонному ходу, очевидно, для этой цели и устроенному. Бочонков, казалось, было бессчетное количество, и у Лизы уже голова пошла кругом от этой однообразной, тяжелой работы. Она впала в какое-то оцепенение, почти бессознательно выкатывая все новые и новые бочонки, которые, подпрыгивая на выбоинах, весело катились вниз, громко ударяясь в стены и в бока своих предшественников. И даже мысль, что, загромождая подземный коридор, они с графом закрывают себе последний путь к спасению, если, храни боже, не найдут другого выхода из этого погреба, не могла нарушить ее оцепенения. Вдобавок некоторые бочонки разбились от удара, и теперь в подземелье витал крепкий запах рома, от которого у Лизы то и дело заплетались ноги и все плыло перед глазами.
Время шло, и она уже как-то даже подзабыла, зачем это они с графом трудятся здесь, как два муравья. Ей чудилось, что она до конца жизни обречена перекатывать бочонки в подземелье, как вдруг ликующий вопль прервал этот сон наяву.
Выход! кричал граф. Благодарю тебя, Господи! Й-я-аа-а! Мы спасены!
С трудом разогнув ноющую спину и не сдержав мучительного стона, Лиза недоверчиво уставилась на де Сейгаля, который, потрясая факелом, выделывал немыслимые антраша перед точно такими же воротами, как те, через которые они с Лизою выкатывали бочонки. Разница была только в том, что на них не висел тяжелый замок.
Лиза так измучилась, что даже громко радоваться не могла. Плюхнувшись на один из двух последних бочонков, стоявших в самом углу, она слабо улыбнулась, глядя на безудержный восторг графа.
Впрочем, через минуту выяснилось, что радость была преждевременной: ворота оказались надежно заперты снаружи.
Они били в ворота кулаками, пинали их; пытались процарапать хоть малую щелочку, но только совсем сломали стилет графа, а пистолет был брошен где-то у входа и погребен под грудою бочонков. Впрочем, все равно он был незаряжен, да и от заряженного какой прок? Разве что застрелиться в отчаянии!
В конце концов силы у обоих окончательно иссякли. Опустившись прямо на стылые камни, долго сидели в бездумном молчании.
Время шло, и она уже как-то даже подзабыла, зачем это они с графом трудятся здесь, как два муравья. Ей чудилось, что она до конца жизни обречена перекатывать бочонки в подземелье, как вдруг ликующий вопль прервал этот сон наяву.
Выход! кричал граф. Благодарю тебя, Господи! Й-я-аа-а! Мы спасены!
С трудом разогнув ноющую спину и не сдержав мучительного стона, Лиза недоверчиво уставилась на де Сейгаля, который, потрясая факелом, выделывал немыслимые антраша перед точно такими же воротами, как те, через которые они с Лизою выкатывали бочонки. Разница была только в том, что на них не висел тяжелый замок.
Лиза так измучилась, что даже громко радоваться не могла. Плюхнувшись на один из двух последних бочонков, стоявших в самом углу, она слабо улыбнулась, глядя на безудержный восторг графа.
Впрочем, через минуту выяснилось, что радость была преждевременной: ворота оказались надежно заперты снаружи.
Они били в ворота кулаками, пинали их; пытались процарапать хоть малую щелочку, но только совсем сломали стилет графа, а пистолет был брошен где-то у входа и погребен под грудою бочонков. Впрочем, все равно он был незаряжен, да и от заряженного какой прок? Разве что застрелиться в отчаянии!
В конце концов силы у обоих окончательно иссякли. Опустившись прямо на стылые камни, долго сидели в бездумном молчании.
Да наконец протянул граф. Есть хочется. Сейчас было бы неплохо отведать раков.
Что? буркнула Лиза. Почему вдруг?
Видите ли, накануне моего рождения матушке вдруг донельзя захотелось раков. И по сю пору я до них большой охотник.
А-а промямлила Лиза в ответ, и вновь воцарилось тяжелое молчание, пока граф не нарушил его.
В моей жизни существуют три вещи, отчасти взаимозаменяемые: любовь, еда и беседа. Ну, есть здесь нечего, беседовать вы тоже вроде бы не расположены Может быть, немножко любви?
Он вяло рассмеялся, когда Лиза шарахнулась от него:
Да полно! Я сегодня тоже как-то что-то не совсем. Вот диковина! Это я-то вечно алчущий новой добычи! М-да Любви, значит, тоже не будет. Одно радует: от жажды мы тут не помрем. И смерть наша будет очень веселой.
Внезапно он умолк и приподнялся, тревожно принюхиваясь.
Лиза тоже вдохнула воздух поглубже и поняла, что их смерть, пожалуй, будет не очень веселой: из подземного коридора отчетливо тянуло дымом.
Что это? спросила, не желая верить своей догадке, и вновь придвинулась к графу.
Он рассеянно обнял ее за плечи:
Дым, моя последняя любовь!
Лиза возмущенно покосилась на него, но тут же сникла. Наверное, и его можно назвать ее последней любовью Или, точнее, последним любовником.
Дым? Это значит, пожар подбирается к нам?
Боюсь, что так, хрипло промолвил граф, и в голосе его прозвучала полная безнадежность. Очевидно, ром из разбитых бочонков добежал до того коридора, в котором бушует пожар, и теперь огонь идет к нам.
Вы хотите сказать, что ром загорелся?! недоверчиво воскликнула Лиза. Но ведь он жидкий!
Дитя! вздохнул граф. Вы даже пуншу не пробовали? Теперь уж и не Он смолк, спохватившись, но Лизе и так все стало ясно.
Господи! взмолилась она в смертной тоске. Да что же он горит и горит, этот пожар? Там ведь только земля да камни, чему полыхать-то?!
Ну не совсем. Кругом стоят деревянные крепи. Кроме того, вы хоть представляете, где мы находимся?
Возможно, я ошибаюсь, но кажется, в подземелье, собрав последние остатки язвительности, промолвила Лиза.
Ответный смешок графа прозвучал весьма жалко:
Это не просто подземелье, а катакомбы Святой Присциллы. Веков этак тринадцать или четырнадцать назад здесь от гонителей-язычников скрывались христианские мученики. Я читал, что они покрывали стены своих подземных убежищ особым составом: смесью сосновой смолы, серы и еще какого-то дьявольского зелья, чтобы мгновенно сжечь всех и вся, если преследователи ворвутся в катакомбы.
Да полно! с досадою отвернулась от него Лиза. Тому больше тысячи лет минуло!
Правильно, кивнул де Сейгаль. Должен признаться, что я, как химик, не раз пытался восстановить утраченный секрет этого состава, но мне не удалось. Я даже не очень-то верил, что мне удастся сегодня разжечь огонь, но явно недооценил умов наших предшественников, обитателей сих катакомб: действие их снадобья воистину неподвластно времени.
Лизе показалось, что она ослышалась. Она медленно повернулась к графу:
Лизе показалось, что она ослышалась. Она медленно повернулась к графу:
Что?.. Что вы сказали? Так это вы устроили пожар?!
Да, пожал плечами де Сейгаль, и впервые в голосе его зазвучало подобие смущения. Видите ли, я хотел чем-то отвлечь внимание стражников, чтобы проникнуть в главный зал подземелья, и мне это удалось Однако я, кажется, немного не рассчитал.
Лиза беспомощно смотрела на него.
Господи Иисусе Христе! Да в своем ли уме этот человек? Выходит, он спас ее только для того, чтобы вскорости предать мучительной смерти? Вдобавок за компанию с собою!
Сердце ее сжалось от невыносимой боли, и, к изумлению своему, она поняла, что это не злоба на де Сейгаля, не страх перед неминучей погибелью, а тоска от сознания, что злая Судьба не оставляет ей больше ни единой возможности хотя бы раз еще увидеть Алексея, услышать весточку о нем! Ее непреходящая любовь то казалась ей прекрасной и сияющей, как снег на вершинах Альбанских гор, как море у подножия Карадага, как первая звезда в прозрачной вечерней синеве, то черной, горькой, обреченной. Алексей ли сумел внушить Лизе эту верную, неколебимую любовь без конца, сама ли она сковала своему сердцу эти вечные оковы. Бог весть! Суть в том, что она не только не могла, но и не желала расстаться со своим призрачным счастьем и истинным горем. И ошибка думать, что выдавались дни, когда она ни разу не вспоминала об Алексее. Вот и сегодня: это его никому другому, кроме Лизы, не слышный шепот подсказывал ей ответы для мессира; его рука помогала отыскать в кармане плаща пистолет; его сила и настойчивость помогали выстоять, не поддаться страшной усталости; его глаза заглядывали в ее глаза сейчас, в самое тяжкое мгновение!.. Приключение с графом! Какая чепуха! Утомление плотской жажды, пустая попытка забвения. Ведь и в самый сладостный миг нужно честно признаться хотя бы себе самой! она видела перед собою расширенные страстью глаза Алексея, чувствовала его руки, стискивавшие ее плечи, упивалась его срывающимся дыханием, как там, на борту галеры «Зем-зем-сувы»!..