О чем вы? простонала Елизавета, силясь отвернуться, ее вновь замутило от зловонного дыхания мужа. И в мыслях я никогда не держала подобного!
Говорила же тебе, глупец! раздался рядом женский голос, и Елизавета содрогнулась, словно от хлесткого, с оттяжкою удара. Это был голос Анны Яковлевны.
А вот и она сама появилась из-за полога, где, очевидно, и таилась все это время в ночной кофте и чепце, глядя с ненавистью на распростертую Елизавету.
А вот и она сама появилась из-за полога, где, очевидно, и таилась все это время в ночной кофте и чепце, глядя с ненавистью на распростертую Елизавету.
Ты труслив, Валерьян, труслив и глуп! прошипела она с таким презрением, что граф вскочил и стал перед нею словно ослушавшийся лакей. Я смирилась с твоей дурацкой придумкою и терпеливо выслушала все, начиная от ваших любовных стонов и кончая отповедью, которую она тебе задала. Наследница престола?! Как бы не так! Будь она ею, дала бы тебе согласие, приняла бы твою помощь. Никто не отказывается от власти и богатства! Но она всего лишь воровка, воровка или убийца, браком с которой императрица пожелала тебе за что-то отомстить! Уж не знаю за что. Ты весь вечер метал бисер перед свиньями, да еще и днем вынудил разыграть эту нелепую ссору, когда мы могли гораздо лучше провести время.
Анна Яковлевна турнула с кровати Елизавету, будто кошку, потом по-хозяйски расправила скомканные простыни, кулаком взбила подушки, отряхнула нога об ногу босые ступни, юркнула под одеяло и, уютно позевывая, пробормотала, нарочно подделываясь под простонародный говор:
Что ж ты, Валерьянушка, медлишь? Али вдругорядь решился женушку приголубить? А то, может, и я сгожусь?
Елизавета остолбенела от этой наглости.
Анна же Яковлевна, притворство сбросив, резко села и визгливо прокричала:
Не то решил послушаться сей шлюхи каторжной и отцом-милостивцем смердам своим содеяться? Прямо сейчас и начнешь жизнь иную, праведную? Ее так и трясло от ревности и злобы.
Елизавета, как ни была потрясена, мимолетно пожалела Аннету, вынужденную наблюдать, как ее любовник ложится в постель с другой даже не для того, чтобы утолить внезапный голод плоти, а для утешения больного тщеславия!.. Додумать она не успела, Валерьян, вконец разъяренный Аннетою, сорвался с места и вытолкал жену из комнаты.
Она ухватилась за перила, чтобы не скатиться с лестницы; однако Строилов новым тычком, таким болезненным, что Елизавета не сдержала крика, отправил ее вниз по ступеням; и она растянулась у подножия лестницы, едва переводя дух и не веря, что руки-ноги целы. Думала, этим граф удовольствуется, но он коршуном слетел сверху и кинулся на нее с кулаками, дав наконец волю своему пылкому и жестокому норову. Схватив Елизавету за косу, подтащил ее к дверям и так ударил под бока, что у нее и голосу недостало кричать.
Елизавета вдруг ощутила лютый холод и жгучее прикосновение чего-то ледяного к полуобнаженному телу. И не сразу осознала, что лежит в сугробе у крыльца, а дверь в дом с грохотом захлопнулась.
Елизавета о боли теперь и не думала, главное было не замерзнуть. Опрометью кинулась вокруг дома к черному крыльцу, но и тут сени были заперты. Она приникла к окнам, застучала кулаками в рамы, затрясла двери. Мороз тер кожу ледяным напильником, стискивал тело будто клещами. Слезы замерзали на щеках. И остатки надежды на милость Судьбы, всегда выносившей ее на руках своих из предсмертных бездн, тоже замерзли в душе Елизаветы, потому что дом оставался безмолвен. Глаза ее, отчаянно озиравшие округу, вдруг наткнулись на нечто столь ужасное, что и стон замер в горле.
На тропе, ведущей в хозяйственный двор, стояла высокая дубовая колода, к которой был привязан полунагой человек, понуро свесивший на грудь голову. При лунном свете Елизавета рассмотрела царапины от поспешного бритья на его затылке, кровавые следы кнута на плечах И вдруг вспомнила, что Елизар Ильич заикнулся об еще какой-то каре, приуготовленной графом для дерзкого челобитчика. Вот она, эта кара! И теперь уже ничто, никакое милосердие не могло помочь несчастному. Он был мертв
Вмиг вспомнились Елизавете все увещевания, обращенные ею к Валерьяну. Она в отчаянии качнула головой. Крайняя жестокость характера графа была ей известна. Но только сейчас открылось Елизавете, что вид и причинение страданий были для него единственной утехою. Напрасно стучать, ломиться, кричать не отопрут. Никто из слуг не станет ради нее рисковать навлечь на себя ярость графа, а ему до нее нет никакого дела. Надеяться надлежало только на себя.
Уже не чуя ног, Елизавета кинулась через сад, где на полдороге к обрыву стояло низенькое сооружение: черная баня, которую для дворовых нынче как раз топили. И она не ошиблась. Здесь еще сохранилось дыхание тепла, и оно было достаточным, чтобы руки и ноги тотчас заломило. Елизавета сорвала с себя халат и вскочила в большущую бочку, почти полную уже простывшей водою, которая показалась промерзшему телу кипятком. Стеная и плача, оставалась в бочке до тех пор, пока железные крючья боли не перестали рвать ее тело на куски; потом влезла на полок и, надевши халат, свернулась калачиком; распустила свои длинные волосы и, укрывшись ими, старалась сберечь малую частичку тепла.
Пляска воспаленных мыслей постепенно утихомиривалась; на смену страху за свою жизнь приходил обыкновенно не осознаваемый, но вкоренившийся в плоть и кровь суеверный, еще из времен языческих, ужас каждого русского перед четвертым банным паром, который искони смертелен для человека, ибо в нем дозволено париться лишь чертям, лешим, русалкам, овинникам, навьям ожившим мертвецам и самим баенникам существам, бесконечно враждебным всему крещеному миру. Не зря четвертой перемены все боятся: «он», баенник-то, накинется, станет бросаться горячими каменьями из каменки, плескать кипятком; и ежели не убежишь умеючи, то есть задом наперед, может совсем запарить! Как раз вчера, проходя мимо людской, Елизавета слышала, как девки за прялкою друг дружке «страсти» сказывали: мол, пришел какой-то мужик в баню уже ночью, запоздавшись, после всех разделся и только начал мыться, как вдруг кто-то его сзади облапил и говорит: «Теперь ты наш!» Мужик оробел и едва молвил: «Нет, я не ваш!» взялся за шейный крест и пролепетал: «Да воскреснет Бог!..» Державшие его руки ослабли, он вырвался и опрометью бросился из бани; так голый и прибежал домой; сердце на пару у него зашлось, и не один час лежал без языка: сроду такой страсти не видел!..
Елизавета даже приподнялась и попыталась разглядеть при блеклом лунном свете, скупо проникавшем в замороженное окошко, не видать ли на золе возле печки крестообразные, точь-в-точь курячьи, следы навий, затаившихся где-нибудь в темном углу. Ничего не нашла и со вздохом облегчения вновь уронила голову на распаренные, душистые доски.
В висках начала пульсировать боль. Сперва чуть-чуть; чем дальше, тем сильнее озноб пробегал по телу Елизавета лежала ничком и тихонько точила слезы над своей горькой участью, над безысходным своим одиночеством. Что, ну что теперь делать?! Приползти утром к Валерьяну на коленях и согласиться со всеми его честолюбивыми бреднями? Это все равно что самой голову на плаху положить. Даже будь ее, Елизаветы, воля искать престола русского для «княгини Дараган», дыхание у нее для сего пути коротко, а у мужа ее еще короче. Такой союзник хуже врага! Да и ей самой не воскресить былого, не решиться испытать вновь все уже пережитое, с того мига, когда, полная свежих сил, она выехала из Варшавы в прекрасной карете, ощутив дьявольское искушение вновь пережить ту же гордость за себя, как там, в катакомбах, где перед таинственным лицом магистра она играла роль Августы-Елизаветы, наследницы российской короны Но со слишком большой высоты падала, слишком сильно расшиблась. Нет, лучше смерть, чем все это вновь пережить!
Лучше умереть? Видно, так и придется
Мысли уже путались. Тело горело огнем: теперь ей было не холодно. Жарко до изнеможения.
Раскинулась на полке, ловя губами сырой банный дух. И вдруг словно бы ледяная рука коснулась тела услышала громкий шепот:
Входи, господин! Не бойся!
Елизавета подняла отяжелевшую голову, вглядываясь во тьму. Показалось: голос и легкое движение слышатся из кучи свежих, непропаренных веников Правильно, так и должно быть. Вот и «он» наконец появился!
Дверь в парильню медленно отворилась, и две смутные фигуры замерли на пороге предбанника.
Никого нет, произнес голос, входи.
А следы? настороженно произнес другой голос, помоложе. Сам видел женские следы на снегу!
Коли так, согласился первый, давай искать.
Елизавета затаила дыхание. Итак, баенник, зная, что кто-то проник в его владения, намерен искать лихоимца. Недолго искать придется вот она, вся тут, и скрыться негде, и сил на это нет. Однако Елизавете было не столько страшно, сколько чудно, что голос баенника показался ей очень знакомым, словно она уже слышала его много лет назад, да позабыла, где и когда. Разве что в страшном сне?..
Думаешь, место надежное? спросил молодой голос, а знакомый горячо отозвался:
Или не знаешь, атаман, что банище место клятое, поганое? Если пожару приведется освободить его и очистить, ни один добрый хозяин не решится возобновить строение: либо одолеют клопы, либо вновь огонь пожрет, либо сердитый баенник покоя не даст, всю скотину передушит. Можешь не сомневаться: год нетронутым наш схорон пролежит, и это самое малое!
Стой! вдруг перебил его громкий шепот. Смотри, что там, на полке, белеется?
Темная тень вскочила на приступку и нависла над Елизаветою. Блеснул при луне выпуклый глаз (второй навек закрыт сморщенным веком), четко обрисовался ястребиный профиль, клочковатые, сросшиеся брови И Елизавете стало ясно, что она даже и не приметила, когда милосердная смерть унесла ее с земли в тот мир, где встречаются и примиряются самые злые недруги. Она уже без страха встретила огненный взор, до безумия пугавший ее всего лишь два года назад, улыбнулась в ответ на хищную улыбку старого цыгана и даже успела, прежде чем рухнуть во тьму беспамятства, прошептать слова, которые прежде не проронила бы и под пыткою:
Стой! вдруг перебил его громкий шепот. Смотри, что там, на полке, белеется?
Темная тень вскочила на приступку и нависла над Елизаветою. Блеснул при луне выпуклый глаз (второй навек закрыт сморщенным веком), четко обрисовался ястребиный профиль, клочковатые, сросшиеся брови И Елизавете стало ясно, что она даже и не приметила, когда милосердная смерть унесла ее с земли в тот мир, где встречаются и примиряются самые злые недруги. Она уже без страха встретила огненный взор, до безумия пугавший ее всего лишь два года назад, улыбнулась в ответ на хищную улыбку старого цыгана и даже успела, прежде чем рухнуть во тьму беспамятства, прошептать слова, которые прежде не проронила бы и под пыткою: