Командиров 163-й и 44-й дивизий отдали под трибунал за разгром на Раатской дороге. Перед строем 44-й дивизии расстреляли комбрига А.И. Виноградова, полкового комиссара Пахоменко и начальника штаба Волкова. Командование 163-й дивизии было отстранено и уволено из армии, один из командиров полка этой дивизии был расстрелян. Командиров следовало тщательно отбирать, обучать, а не назначать по принципу пролетарского происхождения и верности идеалам ленинской партии. Как всегда, расплачивался народ.
Третий немаловажный фактор потерь морально устаревшая боевая техника. Легкие танки, составляющие подавляющее большинство танковых войск, оказались не способны штурмовать укрепрайоны. Тяжелые многобашенные танки «Т-28» и «Т-35» обладали плохой маневренностью, большим весом и слабыми короткоствольными 76-мм пушками, очень низкой надежностью. Хорошо себя проявили только «КВ-2», но это были опытные образцы, у которых обнаружилась масса недостатков.
Вместо вдумчивого анализа и выводов о «зимней войне» последовали оргвыводы карательного характера уволить, отправить в трудовые лагеря, а то и расстрелять. Большевики никогда не отличались бережливостью по отношению к своему народу, иначе бы в сорок первом не посылали кавалерию в лобовые атаки на немецкие танки, считая, «бабы еще нарожают!».
Была масса других недостатков необеспеченность обмундированием для действий в условиях низких температур, неадекватное питание, отсутствие зимних моторных масел и топлива и куча других ошибок. Каждый маленький недочет, сливаясь с другими, создавал большие проблемы.
Виновных, а большей частью невиновных сурово наказали, НКО Народный Комиссариат обороны глубоких выводов не сделал. И в июне 1941 года трагедия повторилась в большем масштабе, когда счет убитым, раненым пошел уже не на сотни тысяч, а на миллионы.
Мирный договор был подписан, боевые действия закончились. Надо бы праздновать победу, отличившимся военным раздавать награды. Но награждений не было, как и радости. Потери большие, некоторые полки и дивизии уничтожены, перестали существовать. Бойцы и командиры о потерях в курсе, слухи быстро распространялись. Но в армейских газетах одни бодрые реляции, восторженные отклики народа о победе над белофиннами, карикатуры на Маннергейма. Между тем Маннергейм закончил военное училище в Российской империи, служил в ее армии до октябрьского переворота, был генералом грамотным, войны не хотел, но армию выучил должным образом. Но слишком разные «весовые категории» были у стран.
Остатки танков батальона были погружены на платформы, люди в теплушки, эшелон отправился к месту постоянной дислокации. У Андрея, как врио комбата, на руках справка от помпотеха дивизии о танках батальона, не подлежащих восстановлению. Для отчета справки нужны. Техника, поврежденная в боях, восстанавливалась на тракторных заводах, а сгоревшая годилась только в качестве металлолома на переплавку, так как после пожара менялось качество броневой стали.
Танкистам дали несколько дней отдыха, а потом работа в парке, приводили танки в порядок техобслуживание, ремонт. Андрея попросили поделиться впечатлениями и опытом боевых действий. Предложение поступило от полкового комиссара, отказаться невозможно. Половину приврал о боевой мощи РККА, о руководящей и направляющей роли партии, аж самому противно было. Комиссар в заключительном слове вознес хвалу великому Сталину, партии, вооруженным силам.
Когда разошлись, Андрей шел с несколькими командирами, к командирскому общежитию всем по пути.
Ты скажи, как на самом деле было. Нам-то ваньку не валяй.
Сами догадались?
Если от батальона семь танков вернулись, поневоле плохие мысли в голову лезут.
Когда разошлись, Андрей шел с несколькими командирами, к командирскому общежитию всем по пути.
Ты скажи, как на самом деле было. Нам-то ваньку не валяй.
Сами догадались?
Если от батальона семь танков вернулись, поневоле плохие мысли в голову лезут.
Зашли в магазин, купили водки и закуски, устроились в комнате Андрея. Помянули погибших товарищей, потом Андрей рассказал, что видел лично, об участии в боях, чем сильны финны были и почему такие потери Красная Армия понесла. Как думал, так и рассказал Андрей. Единственное, не обвинял руководство Северо-Западного фронта и наркомата. В состав фронта входили 7-я и 13-я армии, а руководил фронтом командарм первого ранга Тимошенко, членом военного совета был товарищ Жданов. Тот самый, который был первым секретарем Ленинградского обкома партии.
Как всегда, водки не хватило, да и не брала она. Каждый на себя ситуацию прикидывал, любой из командиров мог оказаться откомандированным в Карелию или на Северо-Западный фронт. Услышанное из уст участника событий командиров ошеломило. То, что не так, как в газетах, подозревали. И если бы преувеличивал Андрей, то потери батальона сами за себя говорили. Самый младший из командиров, младший лейтенант Яцук сбегал в военторг, купил водки, папирос. Начали строить предположения, почему такие промахи в военном деле. Но и в поддатом состоянии никто ни Сталина, ни Буденного не упоминал, это табу. Говорили долго, за живое тема задела. За армию, за страну душой болели. И Андрею страна не менее дорога была, чем коммунисту лейтенанту Переверзеву, что водку с ним за помин души погибших танкистов пил.
То ли говорили, распаляясь, слишком громко, то ли кто-то из маленькой компании все же доносчиком оказался, а на третий день «контрик» Андрея к себе вызвал. «Контриками» в войсках называли представителя военной контрразведки. Долго расспрашивал о финской войне, Андрей отвечал, как на партсобрании лозунгами и здравицами.
Ты это брось! закурил папиросу «контрик». На тебя знаешь, какая «телега» пришла? Что боевую технику хулил, на недостатки указывал. Не веришь в превосходство Красной Армии?
Ничего подобного, навет! Не говорил. Делился боевым опытом, было.
На чью мельницу воду льешь? Троцкого?
Для Сталина и компартии Троцкий был как красная тряпка для быка. Вообще-то Троцкий это псевдоним, как и Ленин. Настоящая его фамилия Бронштейн Лев Давидович. После революции он стал вторым лицом в государстве Главвоенмором, по-современному Министром обороны. А какому второму не хочется стать первым? В острой внутрипартийной борьбе потерпел поражение, 26 января 1925 года Пленумом ЦК ВКП(б) снят со всех постов, а затем исключен из партии. В январе 1928 года Троцкий и ряд его сторонников сосланы в Алма-Ату. Лев Давидович взял с собой громадный архив, в котором были документы, компрометирующие верхушку партии. В ссылке вокруг него образовался круг сторонников. Особое совещание при коллегии ОГПУ постановило выслать его из СССР. Выразила согласие принять его Турция. Затем он переехал во Францию, оттуда в Норвегию, потом в Мексику. Всюду за ним следовали агенты НКВД, цель похитить архивы и убить Троцкого. Несколько покушений сорвались, в окружение Льва Давидовича внедрили агента Романа Меркатора, сына Долорес Ибаррури, видной испанской коммунистки, который убил ледорубом Троцкого 21 августа 1940 года.
Поэтому обвинение в троцкизме было серьезным. В противовес 3-му Интернационалу в Москве, Троцкий создал 4-й Интернационал. Оттягивал на себя социалистов и коммунистов, причем преуспел, последователи и движения появились во многих странах.
Как выразился «контрик», беседа, а по мнению Андрея допрос, длилась часа два. То ли в доносе не было ничего конкретного, то ли «контрик» попугать хотел, но ничего не добился. Андрей отрицал все. В ту пору с подачи прокуратуры и НКВД главной уликой для обвинения было признание обвиняемого. Даже выражение ходило «Признание царица доказательств».
Вернулся в канцелярию роты озабоченный. Если донос написали, то кто этот гад? Впрочем, доносы писать в предвоенные годы вовсе не считалось чем-то предосудительным, человек подавал сигнал в органы о подозрениях. Другое дело, что НКВД выбивало потом признание силой, пытками. Ломались даже сильные люди, герои боев в Испании или на Халхин-Голе. Воздействовать могли и через семью. «Сознаешься отпустим семью», говорили чекисты. Как только сознавался в нелепых обвинениях, подписывал протокол, дело быстро передавали в «Особую тройку», и приговор приводили в исполнение, как правило в этот же день. Семья, как «ЧСИР» члены семьи изменника Родины, отправлялась в трудовые лагеря для искупления вины.
В комнатушке, где стоял стол командира роты и писаря, хранились несекретные документы инструкции, накладные, ведомости. Писарь из числа срочников сразу Андрею не понравился глаза бегают.
Так. Что случилось?
Тот запираться не стал.
Приходили из НКВД, рылись у вас в столе. С меня расписку взяли, что буду молчать и обо всех ваших контактах или разговорах доносить в письменной форме.
Писарь Пригода служил уже второй год и в плохих поступках замечен не был. Мог и сейчас юлить, но ответил честно.
Если подписку дал, зачем сказал?
Зачем хорошего командира под монастырь подводить? Танкисты из нашей роты рассказывали, как вы себя на Карельском перешейке вели.
В рабочем столе Андрея только служебные бумаги, не представляющие никакой ценности. Но факт обыска настораживающий. Пожалуй, надо уезжать. Бросать все и спасаться. Из застенков НКВД мало кому удавалось выйти. Или десять-пятнадцать-двадцать лет лагерей, или «высшая мера социальной защиты», как именовали расстрел. В таких случаях членам семьи приговор объясняли так: «Десять лет без права переписки». Народ верил, что их отец или брат жив, через десять лет вернется, ждали. Прозревали немногие.
Жалованье выдадут через два дня. Андрей решил как получит, так сразу и уедет, причем не заходя в общежитие и ни с кем не прощаясь. Так и сделал. В комнате своей пересмотрел вещи, забрал бритву и патроны к «Нагану» в командирскую сумку. «Наган» оружие уже устаревшее морально, но в танковых войсках по штату полагался только этот револьвер. В башне танков всех модификаций были круглые отверстия, изнутри закрытые броневой пробкой. В случае если танк окружен неприятелем, через эти отверстия можно отстреливаться. Круглый ствол «Нагана» входил в отверстие, а пистолета «ТТ» нет. Еще в сумку уложил деньги, был небольшой запас, получил боевые за Финляндию. Без денег выжить трудно, а грабить не по чину, все же офицер, царский и советский, хотя присягу Сталину и партии не приносил. По его понятию, человек военный присягу должен давать один раз в жизни, своей стране, а не правящему режиму. Сегодня Сталин, завтра Маленков, послезавтра Хрущев. Нелепо, ведь Родина у человека одна, нравится ему или хуже злой мачехи.