Фигура человека в черной маске среди этого скромного и чистенького убранства казалась еще более чудовищной и нелепой.
Человек в маске склонился к самому лицу Перса и тихо сказал:
Тебе лучше, дарога? Ты смотришь на мою мебель? Это все, что осталось мне от моей бедной матери
Он добавил еще какие-то слова, которые Перс уже забыл, и это казалось ему довольно странным, ибо у Перса профессиональная память, и он точно помнил, что в этой непритязательной комнате в стиле Луи-Филиппа разговаривал только Эрик. Кристина Даэ не произнесла ни слова; она передвигалась в тесном пространстве комнаты бесшумно, как сестра милосердия, давшая обет молчания. Она подносила то сердечное лекарство в чашечке, то дымящийся чай. Человек в маске принимал их у нее и протягивал Персу.
Виконт де Шаньи спал.
Плеснув рома в чашечку с чаем, приготовленным для Перса, и указывая на спящего виконта, Эрик сказал:
Он пришел в себя задолго до того, как мы поняли, что ты будешь жить, дарога. С ним все в порядке. Он спит. Не надо будить его.
В какой-то момент Эрик вышел из комнаты, и Перс, приподнявшись на локте, огляделся вокруг. Рядом с камином он увидел белый силуэт Кристины Даэ. Он заговорил с ней, но был настолько слаб, что не услышал собственного голоса и снова откинулся на подушку. Кристина подошла к нему, положила ладонь на его горячий лоб, потом отошла. Перс хорошо помнил, что, отходя от него, она даже не взглянула на лежавшего рядом виконта, который продолжал спокойно спать, и опять села в свое кресло, рядом с камином, безмолвная, как сестра милосердия, давшая обет молчания
Виконт де Шаньи спал.
Плеснув рома в чашечку с чаем, приготовленным для Перса, и указывая на спящего виконта, Эрик сказал:
Он пришел в себя задолго до того, как мы поняли, что ты будешь жить, дарога. С ним все в порядке. Он спит. Не надо будить его.
В какой-то момент Эрик вышел из комнаты, и Перс, приподнявшись на локте, огляделся вокруг. Рядом с камином он увидел белый силуэт Кристины Даэ. Он заговорил с ней, но был настолько слаб, что не услышал собственного голоса и снова откинулся на подушку. Кристина подошла к нему, положила ладонь на его горячий лоб, потом отошла. Перс хорошо помнил, что, отходя от него, она даже не взглянула на лежавшего рядом виконта, который продолжал спокойно спать, и опять села в свое кресло, рядом с камином, безмолвная, как сестра милосердия, давшая обет молчания
Эрик вернулся с маленьким флаконом, который поставил на камин. И очень тихо, чтобы не разбудить спящего, сказал Персу, усаживаясь у его изголовья и щупая ему пульс:
Теперь вы спасены. Скоро я отведу вас на землю, чтобы доставить удовольствие моей жене.
При этом он поднялся и исчез снова без дальнейших объяснений.
Тогда Перс посмотрел на безмятежный профиль Кристины, освещенный лампой. Она читала небольшого формата книжку с золотым обрезом, какой бывает у религиозных изданий. Обычно такие книги выпускает издательство «Имитасьон». У Перса все еще звучал в ушах спокойный голос Эрика: «Чтобы доставить удовольствие моей жене».
Дарога снова тихо позвал девушку, но она, видимо, увлеклась чтением и не услышала.
Вернулся Эрик. Напоил Перса какой-то микстурой и порекомендовал больше не обращаться к его «жене» и вообще ни к кому из присутствующих, потому что это опасно для его здоровья.
После этого Перс откинулся на подушки и видел только черную тень Эрика и белый силуэт Кристины, которые молча передвигались по комнате и время от времени наклонялись над виконтом. Перс был еще очень слаб, и при малейшем звуке, даже при скрипе дверцы зеркального шкафа, у него начинала болеть голова. Потом он заснул, последовав примеру виконта де Шаньи.
Проснулся он уже у себя дома в присутствии верного Дариуса, и слуга рассказал ему, что прошлой ночью его нашли у дверей квартиры, куда его, должно быть, доставил какой-то неизвестный, позвонивший в дверь, прежде чем уйти.
Как только дарога окреп, он послал осведомиться о виконте в дом графа Филиппа.
Ему ответили, что юноша не появлялся и что граф Филипп умер. Его тело обнаружили на берегу подземного озера в подвалах Оперы, неподалеку от улицы Скриба. Перс вспомнил траурную мессу, которую слышал за стеной зеркальной комнаты, и у него исчезли все сомнения по поводу личности убитого. Зная Эрика, он без труда восстановил подробности трагедии. Филипп подумал, что Кристину Даэ похитил его брат, и устремился следом за ним по дороге на Брюссель, где, как он знал, все было подготовлено для бегства. Не встретив беглецов, он немедленно вернулся в Оперу, вспомнил странные слова Рауля о фантастическом сопернике, узнал, что виконт не один раз пытался проникнуть в подземелья театра и, наконец, что он исчез, оставив свою шляпу в артистической уборной певицы, рядом с пустой коробкой из-под пистолетов. Тогда встревоженный граф, не сомневаясь более в безумстве брата, тоже бросился в этот адский подземный лабиринт. А через некоторое время его труп нашли на берегу озера, где его погубил сладкий голос сирены Эрика, верной, неусыпной консьержки озера мертвых.
После этого Перс больше не колебался. Потрясенный новым преступлением, он не мог не попытаться узнать о дальнейшей судьбе виконта и Кристины Даэ и решился пойти в полицию.
Расследование дела было поручено судебному следователю Фору. Можно себе представить, как воспринял показания Перса этот скептический, поверхностный и недалекий ум (я знаю, что говорю!). Словом, Перса посчитали за сумасшедшего.
Тогда он, столкнувшись с глухой стеной непонимания, взялся за перо. Поскольку в полиции не захотели его выслушать, может быть, ему поверят читатели. Вот так однажды вечером он поставил последнюю точку в рассказе, который я привел здесь без изменений. Это было в тот вечер, когда Дариус сообщил, что пришел неизвестный человек, не назвавший своего имени, лицо которого скрыто и который сказал, что уйдет только после того, как поговорит с хозяином.
Перс сразу понял, кто этот странный посетитель, и приказал немедленно впустить его.
Дарога не ошибся.
Это был призрак!
Это был Эрик!
Он выглядел до крайности истощенным и держался за стену, будто боялся упасть. Сняв шляпу, он обнаружил высокий лоб восковой бледности. Остальная часть лица была закрыта маской.
Перс поднялся навстречу гостю.
Убийца графа Филиппа, что ты сделал с его братом и с Кристиной Даэ? сурово спросил он.
При этом ужасном обвинении Эрик пошатнулся и несколько мгновений молчал, потом, добравшись до кресла, рухнул в него и глубоко вздохнул. Он начал говорить короткими фразами, останавливаясь и переводя дыхание:
Дарога, не напоминай мне о графе Филиппе. Он был уже мертв, когда я вышел из дома Он был уже мертв, когда запела сирена. Это несчастный случай, печальный и прискорбный случай. Он упал, по неловкости и неопытности, в воду упал сам.
Ты лжешь! закричал Перс.
Тогда Эрик склонил голову и сказал:
Я пришел сюда не беседовать о графе Филиппе. Я пришел сказать тебе, что умираю.
Где Рауль де Шаньи и Кристина Даэ?
Я умираю
Где Рауль де Шаньи и Кристина Даэ?
от любви, дарога Да, умираю от любви Я так любил ее! И до сих пор люблю, дарога, а от этого умирают, это я тебе говорю. Если бы ты видел, как она была прекрасна, когда позволила поцеловать себя живую, во имя вечного спасения. В первый раз, дарога, я поцеловал женщину Ты понимаешь: в первый раз! Да, я поцеловал ее, живую, а она была прекрасна, как мертвая!
Перс вскочил на ноги и схватил Эрика за руку.
Скажешь ты, наконец, жива она или нет?
Зачем ты трясешь меня? спросил Эрик, с трудом ворочая языком. Я тебе сказал, что это я умираю Да, я поцеловал ее живую
А теперь она мертва?
Говорю тебе, что я поцеловал ее прямо в лоб, и она не отстранилась! Ах, это честная девушка! Что же до ее смерти, я не думаю хотя это меня больше не касается. Нет, нет! Она не умерла! Не дай бог, если я узнаю, что кто-то коснулся хоть одного волоска на ее голове! Это честная и смелая девушка, которая спасла тебе жизнь, и причем, дарога, это было в тот момент, когда я не дал бы и двух су за твою шкуру. В сущности, никто тебя не звал в мой дом. Зачем ты пришел туда с тем юношей? Ты пришел за смертью? Честное слово, она молила меня за своего поклонника, а я ответил ей, что раз она повернула скорпиона, я стал, по ее собственной воле, ее женихом и что ей не нужно двух женихов, и это было справедливо; что же касается тебя, ты не существовал, ты уже не существовал для меня, потому что должен был умереть вместе со своим спутником.
Но когда вы вопили, как оглашенные, барахтаясь в воде, Кристина пришла ко мне с широко открытыми прекрасными голубыми глазами и поклялась мне вечным спасением, что согласна стать моей живой женой! А до тех пор, дарога, я видел в ее глазах только смерть, видел в ней свою мертвую жену И тут в первый раз я увидел мою живую жену. Она говорила искренне, она поклялась вечным спасением. Она решила не убивать себя таков был наш уговор. Через полминуты вся вода вернулась в озеро. Ты зашевелился, и я услышал от тебя первые слова, а ведь я был уверен, что ты погиб Потом мы договорились, что я выведу вас наверх. Когда вы избавили меня от своего присутствия, я вернулся к Кристине, один.
Что ты сделал с виконтом де Шаньи? прервал его Перс.
Понимаешь, я не мог вот так, просто, вывести его наверх. Он был моим заложником. Но и в доме его нельзя было оставить из-за Кристины, тогда я запер его в неплохом месте: я его просто-напросто заковал в цепи, а эликсир Мазендарана сделал его податливым, как тряпка. Я заточил его в «погребе коммунаров», который находится в самой пустынной части самой дальней пещеры Оперы, ниже пятого подвального этажа, там, куда никто не сует носа и откуда ничего не слышно. Я был спокоен, когда вернулся к Кристине. Она ждала меня.
В этом месте своего рассказа призрак поднялся, да так торжественно, что Перс, сидевший в кресле, тоже невольно встал, повторяя движения гостя и чувствуя, что невозможно сидеть в столь торжественный момент, и даже Перс сам сказал мне это снял свою феску.
Да, она ждала меня, продолжал Эрик, который снова начал дрожать, как лист, но теперь уже от волнения. Она ждала меня, ждала живая, как настоящая живая невеста, поклявшаяся вечным спасением. А когда я приблизился, робкий, как ребенок, она не отстранилась Нет, нет, она осталась она ждала меня. Мне даже показалось, дарога, что она немного о, совсем немного! как настоящая живая невеста, подставила мне свой лоб. Ах, как это замечательно, дарога, целовать кого-нибудь! Тебе этого не понять, а я это знаю. Моя мать, дарога, моя бедная несчастная мать не хотела, чтобы я целовал ее. Она сразу уходила и бросала мне мою маску. Ни одна женщина! Никогда! Никогда не целовала меня! Ха! Ха! Ха! И от такого счастья, от такого великого счастья я заплакал. Обливаясь слезами, я упал к ее ногам. Я целовал ее ноги, ее маленькие ноги, и плакал Ты тоже плачешь, дарога? И она тоже плакала. Это плакал ангел.