Билл смеется хрипло, заразительно, искренне ржет над моими словами. Моей глупостью.
Ты скоро поймешь, когда тоже станешь бывшим. Век агента короткий если его не убьют в подворотне раньше, не скушает какая-нибудь тварюга, то прикончит система чуть позже. А если не прикончит система, то доконают воспоминания. Ты ведь их не забыл, верно, сука? Ни одной своей жертвы не забыл? Вот и я не забыл. Так пусть в аду их души поглумятся над моей!
Он запрокидывает голову и хохочет, тычет в воздух пальцем, пока я не выжимаю скобу спускового крючка. Еще и еще раз. И еще раз, когда тело плюхается в воду.
Потом я долго стою и смотрю, как качается в волнах убитый Билл Шифр, раскинув руки. Бывший агент Тайной Канцелярии, застреленный действующим агентом Тайной Канцелярии.
Ты идешь? подал голос Трофимов. Или решил остаться?
Инга улыбнулась снизу и стала больше похожа на женщину. Но ненадолго.
Или уже кое-что взыграло? поинтересовалась она, недвусмысленно намекая на то, что Ган струсил.
Куда уж мне, смелая дама, до вас, огрызнулся тот и спрыгнул в лодку.
Он отвязал моторный бот от каната и сел на второе сиденье, рядом с Натуралистом, затылком чувствуя насмешливый взгляд Инги, расположившейся позади. Оттолкнулись веслом от борта баржи, лопасти вгрызлись в воду, вспенили ее, лодка качнулась и вытянулась носом по направлению к укрытому туманом лайнеру. Движок плавно набирал обороты, урчал, и это убаюкивало, действовало похлеще любого успокоительного. Приключение началось.
Глава 8
Царство тумана
Расстояние между моторной лодкой и баржей с танкером постепенно увеличивалось. Все еще были заметны застывшие фигуры на борту Адмирал со свитой. Даже не видя отсюда выражение их лиц, можно было без труда угадать, как напряженно смотрит глава Черноморья им вслед, переживает за людей, отправленных в неизвестность, за благополучный исход мероприятия. Лодка рассекала водную гладь, как остро заточенный нож подтаявшее масло. Движок работал исправно, мерно стрекотал, слегка раскачивая и разгоняя плавсредство.
Дождь затянул свою песню, капли падали редко, барабанили по плащам с капюшонами и по лысине Тихона, вспухали пузырями на воде за кормой. Все вжались в лодку, кроме здоровяка, который, наоборот, расправил плечи и сидел неподвижно впереди вместе с китайцем Митей. Так он казался еще больше по сравнению с остальными, возвышался, как скала, молчаливая и грозная. «Ну, если будут стрелять с лайнера, то хоть эта туша на какое-то время прикроет», не без злорадства отметил про себя Ган. Митя также сидел неподвижно, глядя прямо перед собой и держась рукой за борт. На пальцах были вытатуированы змейки, всего пять, на каждом по одной атакующие непонятное нечто, отдаленно напоминающего человека в огромном скафандре. «Ну и парочка».
Небо хмурилось сильнее, будто пытаясь удержать команду от этого похода. Граница тумана приближалась. Ничто не было ему страшно ни дождь, ни ветер. Мгла жила своей жизнью, поселившись возле Черноморья давно, ее природа была неясна. Хорошо хоть, неба туман не закрывал, а то без солнечного света совсем стухли бы черноморцы. Серый полог висел, то немного приближаясь к колонии, то удаляясь, но на танкер с баржей пока не покушался.
За бортом плеснуло. Ган всмотрелся полутораметровая рыба потерлась еле заметно о дно лодки, вынырнула с другой стороны, на секунду показала свою голову над водой, словно присматриваясь к ним. Задвигались усики на морде. Рыба как рыба, а не то страшилище, с которым он встретился на подводной ферме. Черные глаза-бусины глянули, не нашли ничего интересного в лодке. А может, она просто решила, что люди ей не по зубам, не стала связываться. Махнула хвостом и ушла на глубину.
Слышал, в Улье говорили, зашептал неожиданно Натуралист над ухом, Ган аж вздрогнул, что те, кто остался на лайнере, стали поклоняться божку подводному. Культ основали, все дела. Мол, спало все это время чудовище по имени Тергос на дне моря, а люди его разбудили на свою голову.
Мужчина нахмурился. Самое то сейчас байки травить жуткие о месте, куда они направляются. Но прерывать отчего-то не стал.
И надо было ему при каждой новой луне жертву приносить. Сначала немощных всяких сплавили, потом встал вопрос: как выбирать жертвы. Придумали жребий тянуть. Однажды жребий выпал тому, кто придумал жертвоприношения. Не захотел он, чтобы его скушали ночью при луне, спрятался в какую-то дыру на лайнере, схоронился и затих. Искали его всю ночь никто жребий кидать заново не предложил. А под утро рассвирепела тварь подводная, вылезла на поверхность. Размеры огромные, голодная и злющая, раззявила пасть и стала жрать всех без разбору, кто попадался на пути. Так и погибло все поселение. И если это правда, со следующей новой луной я не позавидую нашей колонии.
Херня, как можно небрежнее сказал Ган. Кто ж тогда рассказал эту историю, если все поселенцы на лайнере погибли?
Не знаю. Говорю то, что болтал один мужик в Улье, сам ничего не выдумываю. Он много жути рассказывал. Что этот Тергос предвестник бури, что своими лапами способен раздавить целый корабль, что с каждым месяцем становится все больше и больше.
Он смотрел на Натуралиста и не мог понять, верит тот сам в этот миф или нет. Скорее всего, это сильно преувеличенная история, рассказчик мог повстречать одного из морских гадов, или сказочник он просто. Ищет, кому на мозги можно капать, и, смакуя жуткие подробности, треплется, вываливает на слушателей свои выдуманные истории.
Мальчики, может, прекратите трындеть? прилетело с задней скамьи, где сидели Инга и Карась. За урчанием мотора Ган не разобрал, кто из них двоих произнес эти слова. Но, судя по обращению и наглой ухмылке, все же Инга.
Догадка подтвердилась, девушка продолжала:
Нет никаких чудовищ, оживших легенд, мистики. Есть муты, и есть люди. Вот и все. А этот дурачок, который сказку рассказал, девушка, видимо, слышала весь монолог Натуралиста, Саня или Саныч, не помню, как его там, пиздит, как дышит. Ему давно никто не верит.
Нет никаких чудовищ, оживших легенд, мистики. Есть муты, и есть люди. Вот и все. А этот дурачок, который сказку рассказал, девушка, видимо, слышала весь монолог Натуралиста, Саня или Саныч, не помню, как его там, пиздит, как дышит. Ему давно никто не верит.
Инга! делано возмутился Карась, сгреб пятерней свои грязно-рыжие волосы, осклабился. Хорош сквернословить.
Да пошел ты, выражаюсь, как хочу. Ты мне не батя или маман.
Ган улыбнулся. «Да нормальная команда, если подумать. Сработаемся!»
Натуралист отвернулся, смотрел вдаль. Наверное, Инга отбила у него желание рассказывать дальше.
Дождь продолжал ритмично отбивать чечетку по корпусу лодки и по головам и плечам сидящих в ней людей. В лицо летели морские брызги, на губах чувствовался вкус соли. Покрикивали чайки или другие птицы, но довольно далеко, за туманом их видно не было.
Саныч? Рассказчика звали Саней или Санычем. Очень распространенное имя или отчество. Но почему оно сейчас свербит в голове Гана, пытается напомнить о чем-то?
Заплутала твоя душа, Ган, оскотинилась. Затерялась она среди извилистых улочек, в лабиринте темном. Дед затянулся от души, всей грудью вдохнул половины сигарки как и не было. Закашлялся с непривычки: Вещь! Не то что это говно, которое курю последние годы.
Саныч, ну не начинай, а? На месте душа.
В темноте огонек самокрутки раскаленным угольком шипел в сыром воздухе, вычерчивал замысловатые узоры, вспыхивал и угасал, словно далекий маяк для заблудившихся кораблей.
Кури, дед, кури, еще есть. Мне не жалко.
Листья табака мне подогнал один товарищ, изрядно задолжавший. Табак нынче штука дорогая, я про настоящий табак, а не эту труху, которую, по слухам, переправляют из самого Крыма, во что мне верится с трудом. Табак целое состояние и просто один из способов сделать эту серую жизнь хоть немного краше.
Кури, Саныч. Я хлопаю деда по плечу. На тебе еще две, достаю я самокрутки из кармана и сую ему в заскорузлую, сморщенную ладонь.
Ган, ты пойми меня верно, я ведь добра тебе хочу. Я ведь ты мне родной, можно сказать.
Знаю, Саныч.
Дед качает головой, огонек самокрутки плывет то влево, то вправо, тоже несогласный с моими словами.
Да ни хуя ты не знаешь, в сердцах шепчет Саныч на выдохе. Слова смешиваются с дымом и растворяются в нем. Ты просто ходишь по краю, балансируешь и вот-вот свалишься в темную пропасть, в пропасть, где одна чернота, продолжает он. Оттуда уже не выберешься, там нет света и бродят такие же потерявшиеся души.
Философ, я усмехаюсь, тебе бы книжки писать.
А тебе лишь бы отшучиваться, парирует он.
Окурок разрезает тьму ярким росчерком, словно проводит красную линию, за которой дороги назад уже не будет, шипит в сырой листве под ногами, мигом остывая.
Ган, тьма она рядом, она не даст слабины, она подкараулит и навалится со всей силы, сомнет и сломает, станет частью тебя.
Мы идем по тропинке, достаточно широкой, чтобы шагать бок о бок, я то и дело придерживаю деда за плечо, когда он спотыкается о комья земли или неровности.
Саныч, напомни, сколько раз ты говорил подобное?
И буду говорить, яростно шепчет дед, буду! Не поздно еще, за грехи воздастся, но можно искупить. На правильный путь свернуть. Хватит работать на Кардинала, хватит возиться в грязи.
Саныч, пожалуйста. Везде могут быть уши, не лезь в дела, не касающиеся тебя.
Уши, бормочет он, я пожил прилично, ничего мне не страшно. Говорю что хочу и где хочу. А фанатиков этих не боюсь. Не боюсь! громко заявляет он тьме и плюет смачно в пустоту.
Саныч, пошли лучше в дом, пропустим по стаканчику сивухи, согреться надо.
А пошли, соглашается дед, но не думай, что я так просто отстану. Ты человек ведь неплохой, не говно, не амеба, не стадное животное. Но занимаешься чем-то нехорошим, я пятой точкой чувствую. А интуиция, уж поверь, меня никогда не подводила еще.
Мы медленно карабкаемся по скользкой дорожке на пологий холм, где на фоне неба чернеет кособокая хижина приют и оплот души, все глубже затягиваемой в силки, заботливо расставленные тьмой. Тьма умеет ждать.
Тьма умеет ждать. Она ждала сейчас Гана в свои объятия, как родная мать ждет сына домой после долгого отсутствия. Был ли туман частью тьмы? Его граница была уже рядом, несколько минут ходу отделяло их от чуть прозрачной мглы впереди, из которой виднелся нос лайнера. Туман бурлил и переливался, то темнел и густел, то немного расступался, словно приглашая окунуться в эту пепельную пелену. Напряжение возросло, это чувствовалось по насупившимся лицам, по напрягшимся рукам, нащупывающим оружие на дне лодки.