Невольно засмотревшись на нее, подняла голову, чтобы снова наткнуться на пристальный взгляд.
Как вы ее назвали?
В этом хриплом голосе было что-то неуловимо-притягательное и в то же время пугающее. Он говорил о ней так, словно она была живой. Она и была живой, но он говорил не о картине. О девушке.
Девушка в цепях.
Девушка в цепях, Пауль Орман повернулся к директору, должна быть представлена на выставке. В центре экспозиции.
А
О только и вымолвил мистер Ваттинг.
Я зайду завтра. Опираясь на трость, он шагнул мимо меня к двери, и я уловила легкий запах сандала. Как вы совершенно точно заметили, в мои планы не входило беседовать с вами сегодня.
Но позвольте как же тогда вы здесь очутились? произнес окончательно сбитый с толку директор.
Честно говоря, я бы и рада была присоединиться к его удивлению, но где-то на словах «в центре экспозиции» у меня случилось что-то вроде ступора. Впрочем, в следующую минуту ступор перешел в глубокий как это принято называть в высшем обществе, одно из новомодных словечек, из медицины, кажется глубокий шок. Потому что Пауль Орман обернулся и ответил, глядя мне в глаза.
Все очень просто, мистер Ваттинг. Я шел за ней.
Часть 1
Художница
Ох, Лотти, ну ты и выдумщица, пробормотала Лина.
В своем небесно-голубом платье с жемчужным кружевом подруга была чудо как хороша. Щеки раскраснелись, так же, как и губы первые она пощипывала, а вторые покусывала всякий раз, когда готовилась выйти из комнаты. Впрочем, ей все это было не нужно: природа щедро наградила ее внешностью, которой завидовали все дебютантки прошлого сезона Лигенбурга. Волосы удивительного пепельно-золотистого оттенка, глаза цвета сочной молодой травы. Брови не светлые, как часто бывает у блондинок, а словно мел смешали с крошкой уголька, и цвет-в-цвет такие же длинные, пушистые ресницы. Аккуратный рот, пухлые губы и ямочки на щеках, которые неизменно притягивали взгляды, когда она улыбалась.
Я не раз предлагала написать ее портрет, но Лина отмахивалась и говорила, что успеется.
«Я не хочу тратить время и сидеть на стуле, когда вокруг столько всего интересного», говорила она.
Папеньке это ничего не стоило, закончила мысль Лина, еще раз крутанувшись перед зеркалом. Думаю, он уже и забыл но я обязательно передам, как ты ему благодарна. А теперь пойдем!
Она выпорхнула из комнаты раньше, чем я успела ответить. Мне оставалось только последовать за ней.
И все же, Лина, я бы очень хотела поблагодарить его лично.
Подруга наморщила нос.
А меня? Ведь это именно я за тебя просила!
Папеньке это ничего не стоило, закончила мысль Лина, еще раз крутанувшись перед зеркалом. Думаю, он уже и забыл но я обязательно передам, как ты ему благодарна. А теперь пойдем!
Она выпорхнула из комнаты раньше, чем я успела ответить. Мне оставалось только последовать за ней.
И все же, Лина, я бы очень хотела поблагодарить его лично.
Подруга наморщила нос.
А меня? Ведь это именно я за тебя просила!
Тебя я никогда не устану благодарить!
Шагнула, чтобы ее обнять, но Лина выставила руки в сторону и проворно отскочила:
Осторожней! Платье помнешь!
Подруга относилась к тому типу леди, которые увидев лишнюю складочку на одежде, теряют настроение на весь оставшийся день. Поэтому настаивать не стала.
С Линой, точнее, с леди Эвелиной Фейт, дочерью графа Вудворда от первого брака, я познакомилась около года назад, когда пришла наниматься гувернанткой для ее младшего брата. Тогда она едва на меня взглянула, но однажды, пока Илайджа пыхтел над чистописанием, а я штриховала небо на промокашке, она заглянула в классную комнату и позвала меня в коридор.
Мне право, неловко вас просить, прошептала Лина и щеки ее заалели, но прислуге я не доверяю, они тут же все разболтают. Не могли бы вы передать это письмо в назначенный час? Просите все, что хотите.
Разумеется, я ничего не попросила, а записку передала камердинеру молодого виконта Риста, который в конце сезона сделал Лине предложение руки и сердца. Думается мне, после этого все незамужние девушки вздохнули с облегчением, я же до сих пор с улыбкой вспоминала случай, который сделал нас подругами. Случай и тонкий голубой конверт, запечатанный магическим узором виконта, который я принесла через пару дней. И следующий от Лины: белоснежный, хранящий легкий аромат ее духов.
Я никогда не писала любовных писем, и мне их не писали тоже.
Леди Ребекка придерживалась мнения, что забивать голову всякими глупостями ее воспитаннице не положено. Впрочем, я не возражала: мне нужно было усердно учиться, чтобы по достижении шестнадцати лет я могла сама зарабатывать себе на хлеб. Правда, на хлеб не всегда получалось часть жалованья уходила на оплату жилья, небольшую квартирку на северном берегу Бельты, неподалеку от окраины, где расстраивался новый квартал. Часть на холсты, краски и кисти, а законченные сюжеты отправлялись к мистеру Рингселу. Он держал небольшую лавку на рынке и продавал их за приличный процент. Невесть какие деньги, не в пример тем, что можно получить в художественной мастерской или магазине (хозяева которых меня даже слушать отказывались, потому что я женщина), но лучше так, чем складывать их у себя и никому не показывать.
Не писать я не могла, а мысль, что мои картины согреют чей-то дом, грела и мое сердце. Правда, не так, как пальто, на которое Лина покосилась с недоумением.
Лотти! Что это?
Я, мобиль и лужа, вздохнула, а подруга сморщила носик.
Папенька говорит, что эта дрянь здорово отравляет воздух. И вообще, ни одна леди не сядет в этот тарахтящий котел на колесах.
Да, встретить леди в мобиле все равно, что леди в неглиже. Между тем как я была решительно не согласна, что надо отказываться от удобств в пользу условностей и традиций. Если можно добраться из города в город на несколько часов быстрее, чем даже на поезде, почему этим не воспользоваться? В конце концов, летают же леди на дирижаблях Но некоторые аристократы, подобно графу Вудворду, продолжали отрицать дары прогресса просто за то, что они есть. Считая, что именно они виноваты в отступлении магии и заключении ее в артефакты.
Я бы села, сказала задумчиво.
И стала бы похожа на хрюшку.
Я и так похожа на хрюшку, философски заметила я, разглядывая пальто.
Все потому, что ты наткнулась на этот дурацкий мобиль!
Дворецкий графа тактично промолчал.
Эвелина, ты еще не ушла? раздался со стороны лестницы негромкий голос. Я бы хотела тебя попросить
Пошли, пошли, пошли! зашипела подруга и быстро вытолкала меня за дверь прежде, чем я успела опомниться.
Лина! Я даже не успела поздороваться с леди Вудворд.
Не страшно. Подруга скривилась и приподняла юбки, устраиваясь в экипаже.
Отношения с мачехой у Лины категорически не складывались. Лично мне графиня казалась довольно милой женщиной, но подруга считала, что та заняла место ее матери. Когда она умерла, Эвелине едва исполнилось четыре, а спустя несколько лет отец женился повторно.
Но она о чем-то хотела тебя попросить.
Вот еще! Я не прислуга, чтобы по ее поручениям бегать.
Но
Лотти, еще одно слово о ней и я перестану с тобой разговаривать!
Эвелина сдвинула брови, зеленые глаза потемнели, как листья перед грозой, в них засверкали слезы.
Она только и делает, что пытается изображать маму, но она мне не мать, и никогда не будет!
Прости, примирительно коснулась ее руки. Мне не следовало тебя упрекать.
Вот именно, сухо отозвалась подруга и достала кружевной платочек, промокнуть уголки глаз. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
Здесь она была права. Не имею. Своих родителей я никогда не знала, и могла только догадываться, что значит потерять маму и каждый день видеть другую женщину, которую отец привел в дом.
Отодвинула шторку и стала смотреть в окно, где за стеклом проплывали фасады дорогих домов. Здесь все дома были дорогими, непохожими один на другой, а расстояния между ними приличными. Не в пример оживленным улицам в центре, где дома прижимались друг к другу так тесно, словно пытались согреться.
Лотти! Лина капризно надула губы. Опять где-то витаешь?
Извини, я задумалась, улыбнулась и посмотрела на нее.
Ты первая, представляешь, первая увидишь мое платье, которое я надену на помолвку. И знаешь, если бы не ты, мне пришлось бы ехать с мачехой, так что Лина хитро улыбнулась. Я этому очень рада.
Если честно, я не совсем поняла, чему она рада, но о помолвочном платье мы говорили уже около месяца с того самого дня, как его начали шить. Пока что я представляла себе облака кружев, органзы и шелка, сочетающихся в наряд, достойный королевы.
И вот что я подумала. Подруга задумчиво покусала губы. Если я попрошу папенькиного разрешения пригласить тебя у тебя ведь найдется, что надеть? Ладно, неважно. Главное, скажи, ты хочешь пойти?
Лина! ахнула я. Конечно, я хочу! Очень. Но ведь
Никаких «но»! Ты моя подруга! Лина выразительно подняла палец, затянутый в перчатку, пресекая дальнейшие возражения. Если бы не ты, возможно, мы с Ричардом даже не смогли бы общаться до моего первого выхода, не говоря уже о встречах, когда ты меня прикрывала. Поэтому я хочу, чтобы ты пошла, а я всегда получаю все, что хочу!
Я невольно улыбнулась. Она действительно получала все, что хотела, а над отцом имела какую-то странную, гипнотическую власть. Именно эта власть помогла мне встретиться с мистером Ваттингом, и не только.
Если честно, я до сих пор не понимала, что испытываю при воспоминаниях о месье Ормане. Если честно, я только о нем и думала, хотя должна была прыгать от счастья, что «Девушка в цепях» будет выставлена в главном зале, в центре экспозиции. Эта выставка собирала работы молодых художников со всей Энгерии, она могла открыть мне дорогу в мир большого искусства. В мир, где мои работы увидит множество людей со всех уголков страны. Этим я обязана Лине, ее отцу, и
Скажи, тебе знакомо имя месье Ормана? спросила неожиданно для себя самой.
Месье Орман? Лина приподняла брови. Нет, не припомню. А кто это?
Именно он уговорил месье Ваттинга выставить мою картину.
Впрочем, «уговорил», наверное, не то слово.
Да? Лина нахмурилась. Ну все равно, я его не знаю. А как он выглядит?
Я попыталась представить, и вдруг поняла, что образ рассыпается перед глазами. Это было странно, потому что на память и внимание к деталям мне жаловаться не приходилось, я с жадностью художницы впитывала лица, одежду, все необычное. Сейчас же в воспоминаниях стояли плотно сжатые губы, навес изящной маски и трость. Дурацкая трость, прикосновение которой до сих пор ощущалось на коже, как ожог.