Подводя итог сказанному, остаётся сослаться на слова Оноре де Бальзака сказавшего, что «улучшать нравы своего времени вот цель, к которой должен стремиться каждый писатель, если он не хочет быть только увеселителем публики». Именно об этом нужно думать каждому автору, взявшемуся за такое ответственное дело, как написание литературных произведений. Не графоманства ради и не с целью наживы, а ради самого искусства, подмечая отрицательное, дабы вымарать его, показав пример действительного восприятия реальности без влияния разложившихся ценностей отдельных групп асоциальный граждан.
26.01.2016 (http://trounin.ru/nm116)
Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии (1977)
Издательство «Художественная литература» в течение десяти лет, начиная с 1967 года, выпускало книжную серию «Библиотека всемирной литературы». Сама идея достойна уважения, была бы она грамотно воплощена в жизнь. К сожалению, часть изданий не была подготовлена на должном уровне. Как песок утекает сквозь пальцы, так и эстетическое удовлетворение мгновенно оказывается на нуле. Понятно на страницах наличие подстрочного перевода, но он имеет неприглядный и неудобоваримый вид. Лучше ничего не знать о поэзии других народов, нежели представленный «Художественной литературой» вариант. Аналогично «Классической поэзии Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии» ими было подготовлено издание, например, сборника «Античной лирики». Лишь вступительные статьи достойны похвалы.
Составители сборника взяли за основу временной промежуток от начала нашей эры и до XVII XVIII веков. Написанное до этого времени практически не сохранилось, кроме Индии, чьё необъятное наследие издаётся отдельными самостоятельными книгами. XIX и XX века составителей не интересуют поэзия этого времени ими не считается относящейся к классике.
Составители сборника взяли за основу временной промежуток от начала нашей эры и до XVII XVIII веков. Написанное до этого времени практически не сохранилось, кроме Индии, чьё необъятное наследие издаётся отдельными самостоятельными книгами. XIX и XX века составителей не интересуют поэзия этого времени ими не считается относящейся к классике.
Из представленных читателю произведений можно вынести общее суждение об особенностях смыслового наполнения поэзии восточных стран. Если японская поэзия, в силу своей чёткой структуры, хорошо поддаётся пониманию и даже подражанию, то такого нельзя сказать о китайской и связанной с ней поэзии Кореи и Вьетнама. Совершенно по своему воспринимается поэзия Индии, чьи литературные традиции были пронесены сквозь тысячелетия, так и не изменившись в итоге, сохранив всё тот же вид.
Можно сказать спасибо тем людям, которых уговорили подготовить данное издание к печати. Каким бы их отношение не было, а кое-что всё-таки удаётся понять. Допустим, индийцы писали о богах и любви; китайцы, корейцы и вьетнамцы о природе, о своих чувствах, об увиденном; японцы обо всём, лишь бы под количество слогов подходило. Говорить о рифмовке не приходится её тут нет вообще. Читатель может возразить, будто её и не было. И ему за такие высказывания будет дан совет обратить внимание на отличные переводы китайской классической прозы, где наличие стихотворений является важной составляющей повествования, и там они имеют настолько отличную адаптацию, что удивляешься сметливости и умению складывать слова в столь притягательном для воображения виде.
Гораздо проще, казалось бы, должно обстоять дело с японской поэзией, где рифма не нужна, но требуется строгое соблюдение размера. Можно понять, когда сами японцы ещё не разработали чётких правил, отдавая большое значение прежде всего поэтичности. Однако, понимание этого исчезает, когда читателю предлагаются подстрочные переводы без какого-либо соблюдения размера у такого именитого поэта, каким является Басё.
Читать подобную книгу можно только с умным видом, поскольку иначе чувствуешь себя обманутым. Сборник пестрит множеством имён, которые ничего не говорят читателю. Об авторах можно осведомиться в обширной справочной информации, приведённой в конце, но и это ничего не даёт. Индийские поэты сливаются в единое целое в силу стремления самих индийцев объединять под именем одного многих неизвестных. А вот китайские, корейские и вьетнамские похожи друг на друга, их просто невозможно отличить. Опять же, заслуга в этом именно составителей сборника, не сохранивших для читателя уникальность каждого представленного поэта.
Обидно за человека, рискнувшего прикоснуться к прекрасному и столкнувшегося с набором слов, кем-то прозванных поэзией. Недоумение вызывает пафос вводного текста, прививающий уважение к чужой культуре, после чего предлагаемые образцы начинают вызывать отторжение. Хорошо, если человек будет подготовлен, тогда он закроет и забудет такую книгу. А ведь иной читатель сочтёт поэзию Индии, Китая, Корея, Вьетнама и Японии навсегда недостойной своего внимания.
26.01.2016 (http://trounin.ru/classicpoetry)
Михаил Шолохов «Тихий Дон. Том I» (1928)
В переломный для России момент в стране происходило многое, о чём Михаил Шолохов предпочёл умолчать. Его простыня о вольной казацкой жизни не выдерживает никакой критики, если вообще стоит рассматривать описываемое автором за отражение будней общества, стоявшего накануне революции. Первый том «Тихого Дона» писался в качестве самостоятельного произведения и имел одну цель показать переворот в самосознании людей. Только у читателя складывается стойкое ощущение, будто данную идею автору подсказали, поскольку последние страницы резко контрастируют с остальным текстом, не имея никаких предпосылок к финальным суждениям главного действующего лица казака Григория Мелехова.
Русский народ не чаял себя без царя. И не может такого быть, чтобы русский человек мог от чьих-то шальных мыслей всерьёз воспринять гибельность для страны исстари сложившегося государственного устройства. Шолохов и сам говорит об ограниченности населения, не знавшего ничего далее собственной деревни. Именно таким образом складывается повествование с самого начала: читатель внимает подростковому бунту Григория, не умеющему ещё разумно мыслить. Он «политически незрелый», да и о слове «политика» ничего не знает. Его мир ограничивается родным домом и степью, где донские казаки нещадно рубятся с хохлами, испытывая к ним лютую ненависть.
В прологе Шолохов сообщил читателю предысторию рода Мелеховых, ведущему начало от связи деда главного героя с пленной турчанкой. С той поры их потомков стали называть турками. Не раз в тексте делается упор на нерусскую внешность Григория: его чёрные глаза и тёмный оттенок кожи. Данное обстоятельство служит лишь красивой легендой, абсолютно не сказываясь на повествовании. Возможно, спокойный нрав и благоразумие главного героя как-то связаны с примесью чужой крови, но Шолохов ничего об этом не говорит. Скорее им этот факт был использован для того, чтобы показать разительное отличие Григория от его окружения.
Казацкая станица живёт спокойно, как и должна жить. Изредка происходят потасовки без них люди в жарком климате не могут обходиться, покуда солнце припекает голову и заставляет совершать необдуманные скоропалительные действия. Читатель недоумевает а где в тексте мало-мальский намёк на революционные настроения? Писатели того времени никогда не обходили эти моменты, широко освещая рост социального напряжения. Незадолго до описываемых событий Российская Империя проиграла русско-японскую войну и пережила всплеск гражданского неповиновения в 1905 году, что резко обострило внутреннюю обстановку. Крах было уже не оставить.
Шолохов на это не обращает внимания. Ему важнее показать взросление Григория. Может главный герой не замечал ничего вокруг, кроме себя самого. Ему важнее было наладить собственную жизнь, показав всем гордый независимый нрав. Психике молодого человека только предстоит устояться, но Шолохов стремительно толкает его вперёд, заставляя совершать ошибки. Это и брак без любви, и побег от родителей. Всюду Григория сопровождает неистребимый пофигизм, являющийся его основной характерной чертой, уходящей со сцены, когда автору требовалось изменить обстоятельства.
Так каким же образом мировоззрение Григория изменилось? Шолохов ни разу не написал о том, что казаки воевали за царя. Их призвали, значит надо исполнять волю государя. Не было на войне и какой-либо пропаганды, лишь жаркие сечи и множество смертей. Позже на излечении в сознание Григория проникнет революционная агитация. Вполне можно поверить внушаемости главного героя, но есть два обстоятельства, мешающие этому: данную информацию ему сообщил хохол (см. выше про лютого врага) и всё тот же пофигизм.
Выходит, что Михаил Шолохов писал в духе социалистического реализма, согласно которому все события и поступки действующих лиц должны обосновывать читателю важное значение социалистического устройства. Главный герой будет исходить желчью при виде людей королевской крови и в его душе появится желание сбросить иго угнетателей. Именно окончание первого тома губит весь написанный ранее текст. Конечно, читатель может читать и ужасаться жестокости жизни, но так ли всё хорошо у самого читателя, чтобы чему-то вообще удивляться?
Важное значение для Григория также имела измена любимой женщины с близким к дворянству лицом. Но это произойдёт тогда, когда его взгляды уже трансформировались в ненавистническое отношение к действующему режиму. Шолохов выводит читателя к пониманию предпосылок для разгоревшейся вскоре гражданской войны. Впрочем, сами предпосылки возникли в один момент, не имея под собой толкового обоснования.
Это был первый том «Тихого Дона».
27.01.2016 (http://trounin.ru/sholokhov27)
Кобо Абэ «Вошедшие в ковчег» (1984)
Вся жизнь человека замыкается на ободе унитаза. Такова действительность. Можно говорить про высокие идеалы, утверждая, что для человека важнее достижение поставленных целей, продолжение рода и решение вопросов бытия, но от правды всё равно не уйдёшь, стоит проснуться и осознать желание организма справить нужду. И кому ещё, если только не Кобо Абэ, раскрыть для людей очередную замалчиваемую всеми тему, соединив её со страхом перед концом света.
Кобо Абэ черпает вдохновение у насекомых. Он нашёл жуков, не имеющих возможности передвигаться, поэтому им приходится питаться собственными испражнениями. Их организм устроен таким образом, что они не испытывают никаких проблем. Даже, возможно, получают от такого существования удовлетворение всех потребностей. Никаких намёков в сторону человека Абэ не делает, предлагая читателю самостоятельно проводить параллели.
Долгое вступление не даёт читателю ничего, кроме наблюдения за неким сумасшедшим, что выстроил неподалёку убежище на случай ядерной войны. Он пришёл в магазин и ищет людей, которым сможет вручить билеты на свой ковчег. Он сразу знакомится с основными действующими лицами: продавцом и зазывалами. Все они глубоко проникаются идеей главного героя. Дальше же начинается абсурд.