Улицкая строит повествование, исходя из истории своей семьи: в заключении ей будет упомянут Яков Улицкий, который вполне мог послужить прототипом для одного из главных героев повествования Якова Осецкого. Нет необходимости разбираться в хитросплетениях родословной Людмилы, поскольку художественная литература всегда несёт в себе изрядную порцию сторонних мыслей автора произведения, стремящегося показать происходящее с угодной для него стороны.
В «Лестнице Якова» почти нет отрицательных персонажей все страдают в равной мере, абсолютно счастливых персонажей у Улицкой нет. Сюжет построен неравномерно читатель вынужден часто перемещаться во времени. Общая повествовательная линия всё равно прослеживается, нужно лишь не забывать о чём автор писал ранее. Начинается всё в семидесятые годы XX века, потом сюжет скачет едва ли не на сто лет назад, чтобы читатель узрел таинства часовых дел мастера, без которых книга итак нормально воспринимается. Улицкая перегружает текст сторонним материалом, сообщая не всегда нужную информацию. Понятно, ей хотелось оставить хронику семьи в доступном потомкам виде. В таком случае, к «Лестнице Якова» претензий быть не может. Главное, чтобы в тексте была правда, а не подтасовка фактов.
Магический реализм быстро пропадает со страниц романа. Улицкая лишь в первых главах позволяет себе давать «давящие на мозг» эпитеты для женской груди. В дальнейшем «Лестница Якова» всё больше напоминает лоскутное одеяло, которое читателю надо будет собрать самостоятельно. Каких только жанров в книге нет! Тут и эпистолярный представитель (ныне это называется старым добрым лытдыбром), и едкий пошлый юмор (почти английский злободневный), и историческая проза (спасибо, что не альтернативная), и трагедия за трагедией (война, ссылка в Бийск, развод, наркотики), и драма на драме (на каждой странице, иногда доходящая до абсурда), и нечто напоминающее нон-фикшн. Будь автор не из России, а из Индии, то можно было бы сказать, что «Лестница Якова» яркий представитель смеси всего возможного, то есть Масала.
Совершенно неважно, где именно происходит очередное действие. К конкретному месту оно не имеет отношения. Главные герои могут жить в Москве, в США или, опять же, в Бийске или в Барнауле проездом. Улицкая не даёт читателю почувствовать особенности местности. Описываемые ей события оторваны от конкретной привязки и несут в себе только горестные моменты жизни, обыгрывая которые Людмила показывает влияние на них той среды, в которой всё происходит в данный момент. Что такое жизнь в США? Это моральная подавленность от предательства самих-себя-сделавших людей и влияние удручающей социальной деградации населения из-за стремления существовать во имя удовольствия. Что такое жизнь в ссылке? Это постоянная экзема на руках, оторванность от родных и взывание к потухшим инстинктам. Что такое жизнь еврея при царской России? Это борьба за сохранение религиозных убеждений. будь ты при этом хоть агностиком, хоть гностиком. Что такое жизнь при советской власти? Допросы, унижение, стремление сохранить себя.
Так почему же каждый видит в произведении то, что ему хочется видеть? Улицкая сама даёт ответ. Увидеть в Гуигнгнмах аналогии с притеснениями евреев сможет только еврей. И не только в Гуигнгнмах дело встречаемые на страницах «Лесницы Якова» театральные постановки везде крутятся вокруг разрешения еврейских вопросов, и ничего более. Понятно, написать книгу в широком историческом аспекте нельзя без использования свершившихся фактов. Но зачем же это было делать в те моменты, когда перед читателем мог быть просто человек не русский, не швейцарец и не еврей?
11.01.2016 (http://trounin.ru/ulitsky15)
Дэн Симмонс «Террор» (2007)
Дэн Симмонс талантливый беллетрист конца XX и начала XXI века. Ему удаётся писать во всех жанрах литературы, доставляя читателю удовольствие. Это неоспоримый факт и таково главное достоинство данного американского автора. Его фантазии не имеют границ, а спектр охватываемых тем внутри одной отдельно взятой книги зашкаливает. По соотношению качества и объёма он оставляет позади себя современных ему мэтров-писателей. Таков Дэн Симмонс. И всё бы хорошо, если бы не его привычка писать об одном и том же, лишь меняя декорации.
За основу для сюжета романа «Террор» Симмонс взял историю о пропавшей экспедиции Джона Франклина, целью которой был поиск Северо-Западного прохода из Атлантического в Тихий океан. Экспедиция состояла из двух кораблей: собственно «Террор» и «Эребус». Последний раз их видели в августе 1845 года. Что случилось после этого неизвестно. Есть лишь предположения. Ныне установлено, что команда того и другого судна провела несколько зим около острова Кинг-Уильям, будучи затёртой льдами, потом пешим ходом двинулась в сторону материка. И на этом всё. Симмонс же решил дать собственную трактовку произошедшему. Разумеется, все события, описываемые им в книге, являются авторским вымыслом, не имеющим отношения к действительности.
«Террор» позиционируется как триллер с элементами мистики это очень удачно подходит к названию одного из кораблей пропавшей экспедиции. Симмонс включил в повествование излюбленные приёмы: интригует читателя ожиданием встречи с неведомым, после удивляет появлением таинственной силы, не забывает всё увязать с верованиями туземцев, утяжеляет повествование описанием технологий, пеняет на человеческую глупость и извечное жадное стремление людей извлекать полезное для себя лично, ловко вкручивает интимные сцены и так далее. Для сравнения читатель может опереться на иные книги Симмонса. Например, на «Гиперион». Хорошую историю всегда можно рассказать дважды, да сделать это так, что никто и не заметит подвоха.
Само наполнение романа может напомнить сюжеты других произведений. Особенно мистических. Основная составляющая «Террора» неведомая сила, потешающая себя убийством людей. Её понимание может исходить из фольклора эскимосов, а может и из преданий англосаксов. Так, читатель будет иметь стойкое ощущение дежавю, если он знаком с эпической поэмой о Беовульфе, в которой встречается та самая сила, обладающая невероятными способностями. Кроме того, некоторые события заставляют читателя проводить аналогии с рассказами Эдгара Аллана По, чьи короткие пронизывающие истории до сих пор способны вызывать дрожь. Если не придавать значения таким деталям, то сюжет «Террора» воспринимается самобытно и оригинально. А если быть достаточно начитанным или хотя бы быть знакомым с творчеством самого Симмонса, то Дэн воспринимается сугубо мастером слова, чьё умение излагать всегда будет пользоваться спросом.
Само наполнение романа может напомнить сюжеты других произведений. Особенно мистических. Основная составляющая «Террора» неведомая сила, потешающая себя убийством людей. Её понимание может исходить из фольклора эскимосов, а может и из преданий англосаксов. Так, читатель будет иметь стойкое ощущение дежавю, если он знаком с эпической поэмой о Беовульфе, в которой встречается та самая сила, обладающая невероятными способностями. Кроме того, некоторые события заставляют читателя проводить аналогии с рассказами Эдгара Аллана По, чьи короткие пронизывающие истории до сих пор способны вызывать дрожь. Если не придавать значения таким деталям, то сюжет «Террора» воспринимается самобытно и оригинально. А если быть достаточно начитанным или хотя бы быть знакомым с творчеством самого Симмонса, то Дэн воспринимается сугубо мастером слова, чьё умение излагать всегда будет пользоваться спросом.
Угнетает в истории, рассказанной Симмонсом, его стремление опорочить действующих лиц. Понятно, живя вне цивилизации, люди способны дойти вплоть до каннибализма. С этим утверждением, кстати, никогда не соглашался Чарльз Диккенс, говоря конкретно об экспедиции Франклина. Не могли английские матросы есть себе подобных, как, надо полагать, не прибегали к мужеложству. Симмонса это не остановило. Он наполнил «Террор» всевозможными человеческими грехами, смакуя каждый из них в отдельности. Он решил шокировать, сыграв на чувствах читателя. Надо признать, это у него получилось. На глазах, день за днём, происходит падение нравов, покуда даже таинственная сила отходит на второй план, когда она становится помехой отражению автором морального разложения.
Смерть действующих лиц, преображение кое-кого из них на ментальном уровне, обретение нового мироощущения и пожирающий память огонь: Беовульф разделил судьбу дракона. Всё это было раньше. Теперь же в новом исполнении.
12.01.2016 (http://trounin.ru/simmons07)
Аркадий и Борис Стругацкие «Хромая судьба» (196782)
Хромая судьба у гадких лебедей, да и лебеди хромы от гадкой судьбы.
Тяжела доля писателя, если он не может говорить о том, о чём ему хочется. Его переполняет от мыслей, он жаждет ими поделиться, но вынужден быть только с самим собой, поскольку у него нет возможности открыто выражать собственные взгляды. Трагичность произведений Стругацких в том и заключается, что они весь творческий путь предлагали читателю иносказания, наполненные аллюзиями, о смысле которых каждый должен был догадаться самостоятельно. Печаль усиливается от смены поколений, когда новые читатели никогда не смогут до конца понять смысл наполнения творивших некогда писателей. А ведь затрагивали Стругацкие действительно важные темы, постоянно находясь на грани, давая страницам произведений право на существование вне стен каких-либо издательств. И в этом ещё одна трагедия. Могли ли знать братья о скором наступлении описываемой ими реальности? И реальность эта ничем не лучше возведённых государством стен для самих писателей. Кто же мог помыслить о превалирующем значении жадности, низводящей некогда свободно распространяемую литературу под ограничения авторского права.
К слогу Стругацких трудно привыкнуть. Их манера бесконечные диалоги. Действующие лица беседуют друг с другом, рассуждая о разном. Как знать, может братья говорили между собой, оформляя сказанное в текст? Они затрагивали множество вопросов, предлагая или утаивая ответы от читателя. Стругацкие больше предполагали, неизменно опираясь на действительность. Они думали о будущем, представляя его себе тем или иным. Касательно «Хромой судьбы» это тоталитарное государство, автоматическая цензура, борьба с инакомыслием, акселерация новых поколений. Размышляют братья и над отсутствием обратной связи с читателем им неведомы люди, знакомые с их произведениями. Поэтому Стругацкие не могут с твёрдой уверенностью заявлять о верности каких-либо утверждений, пока люди будут лишены права открыто выражать личное мнение.
В одном Аркадий и Борис правы точно. Это касается их предположения о возможности создания инструмента, позволяющего оформлять слова в текст, а сам текст автоматически анализировать не только на грамматические и пунктуационные ошибки, но и предугадывать смысл написанного. На самом деле, практически всё реализовано было ещё в конце XX века; в дальнейшем же человечество обязательно столкнётся с необходимостью фильтрации информации в угоду каких-либо нужд. Не общество говорит о желаемом быть в действительности, а некие субъекты решают возвести новую стену на месте разрушенной старой опоры, пускай и столпа, бывшего важной составляющей общественных ценностей. Очередное десятилетие становится переломным моментом, полностью меняя самосознание людей. И существование автоматической цензуры будет актуальным всегда, ведь некогда дозволенное поменяется местами с запрещённым, а с запрещённого соответственно снимут ограничения.