Чем примечательно произведение «Взятие Измаила»? Во-первых, это поток сознания. Во-вторых, это сведение многих монографий под одну обложку. В-третьих, автор стремится к бесконечному описанию плавания фекалий в разбавленной мочой воде, где-то на уровне сливного отверстия унитаза. В-четвёртых, абсурд часто берёт верх над разумным. В-пятых, читателя обязательно будет тошнить при чтении, если читатель адекватный человек, которому полагается тяжело переносить наблюдение за человеческими страданиями и глумлением над телом себе подобных. В-последних, на произведение дано изрядное количество хвалебной критики. Откуда последняя взялась? Будем считать, что причина в надписи «Русский Букер», неизвестно почему воспринимаемая гарантией литературного качества.
Не полагается о первых пробах пера говорить в отрицательных словах. Но это применимо к писателям, только-только взявшимся творить, из которых неизвестно, что получится. Михаил Шишкин состоялся его регулярно отмечают на различных мероприятиях и дают призовые места. Тогда уже позволительно негативно отзываться о стоящем данного негатива, ведь Шишкин не сойдёт с намеченного пути, заслужившего одобрения. Он скорее повергнет отрицательную критику во прах, ехидно усмехнувшись потугам того, кто даже близко не сподобился добиться сходного с ним положения. Всему своё время, господин Шишкин, время рассудит, кому владеть умами триллионов, а кому быть известным благодаря хотя бы такому упоминанию.
Вернёмся всё-таки к произведению «Взятие Измаила». Почему читатель думает, будто критик возвысился выше Олимпа, позволил себе стать пьющим нектар перед вкушающим амброзию? Очень просто. Шишкин поступил сходным образом. Он повергнул представления о настоящем вверх дном, сведя для личных нужд управление судьбами славянских и египетских богов, к которым он проявляет сомнительной низости уважение. Пусть боги не так важны для сюжета, место им Михаил определил, поставил под нужды повествования, чем недоступный ему медовый напиток сделал доступным.
Но богам отведена скромная роль, став наравне с ними, Шишкин позволил себе опуститься до низких человеческих потребностей, удовлетворяя возникший у него интерес приобщением к знаниям, для чего он читал сам, пересказав прочитанное прямиком на страницы «Взятия Измаила»: как строить печку, как жили индейцы Сиу, как делать слепки следов, как трупу ректально измерить температуру тела, как мигрируют трупные пятна, как скоро появляются трупные мухи, какие зверские наказания существовали, к каким животным человек испытывает сексуальные влечения. И когда градус читательского напряжения начнёт зашкаливать, тогда Шишкин одумается и встанет на рельсы сюжета, заранее для того поведав историю о случайной дефлорации не так повернувшимся доктором, чтобы после уже не останавливаться и губить человеческие жизни, к своему несчастью оказавшиеся раздавленными под нажимом его потерявшего остроту пера.
Что до Измаила, то Измаил окажется взят. Измаил не мог быть не взят, он был обречён на взятие. Когда сыр манит мышей они устремляются к нему. Прогрызают стены и овладевают сыром. Их не остановит и положенная на их пути книга с описанием сего действия. Они прогрызут книгу, лишь бы добраться до сыра. А разве мыши не похвалят сыр? Похвалят. Так он же дырявый, скажут люди. Зато ради него стоило совершить отважный поступок, ответят мыши. Что понимается под сыром? Спросите у мышей, коли они взялись его нахваливать. Не сыр они грызли! Не будем портить аппетит. Важно, что понравилось. И вам понравится, если вы его распробуете.
2001 Людмила Улицкая «Казус Кукоцкого» (2001)
«Казус Кукоцкого» продолжил линию премирования «Русским Букером» произведений модернистической направленности. Будь первым лауреатом не «Сундучок Милашевича» за авторством Марка Харитонова, то всё могло сложиться иначе. Редкие выпадения из награждённых премией лишь имели вид далёких от творческих изысканий, в действительности оставаясь в так называемом авангарде авторов, пребывающих в поисках необычных сюжетов. В их числе оказалась и Людмила Улицкая, рассказавшая историю человека-КТ и членов его семьи.
История начинается не сразу, а, как любит Улицкая, после создания приблизительного представления о предках основного действующего лица вплоть до времён Петра I. Какие они были Кукоцкие? Как и в любой другой беллетристике людьми они были выдающимися, внёсшими огромный вклад в жизнь страны. Их прямой потомок, с такой же фамилией, выбрал для себя такую же профессию, как и его предки, став специалистом по «бабским» болезням. Улицкая наделила его «внутривидением» способностью визуально представлять, что происходит в организме человека. Это и есть модернистический уклон? Нет, уклон появится немного погодя, когда мир физический уступит свои позиции миру потустороннему.
Прежде всего нужно понять, «Казус Кукоцкого» не является историей семьи. С помощью данного произведения Улицкая рассказала об отношении людей к беременности и её последствиям. И если борьба с криминальными абортами на первых страницах кажется прихотью главного героя, видевшего в государственном запрете на добровольное прерывание беременности основной просчёт в законодательной базе страны, подрывающей генофонд; то ближе к заключительным главам читатель поймёт другое попустительство к деторождению приводит не к благоприятным последствиям, а напрямую приводит к вырождению той нации, взявшейся пестовать население в угоду его бесконтрольного роста.
Почему? Достаточно посмотреть на действующих лиц произведения Людмилы Улицкой. Если кто-то сумеет разглядеть в них адекватных людей, значит не так уж и хорошо обстоит дело в его собственной среде, коли наплевательское отношение к здоровью и неразборчивость в половых отношениях позволяет судить именно об адекватности. Не из простых побуждений Улицкая наделила Кукоцкого «внутривидением» тем она показала слабость человека перед природой, словно люди способны понять, будто попытка исправить плачевное положение предупредит наступление неблагоприятного исхода. Скорее знаток будущего сопьётся, его пациенты постареют и впадут в маразм, а самые близкие люди погибнут по его личному недосмотру.
Всему требуется своё место, далее которого заходить не следует. Это касается и «Казуса Кукоцкого». Как главный герой стремился определить негатив, находил отклонение от нормы и радикально лечил, так и Улицкая должна была увидеть негативные стороны произведения, поняв, насколько черна вторая половина книга, скорее отдающая порнографическими включениями с нотками физиологических отходов. Но кто, начав, умеет вовремя остановиться? Не умел Кукоцкий оставить человеку надежду на дальнейшее полноценное существование, либо то не позволяла сделать ему Улицкая, чего не позволяла и себе самой.
Что поделать стремление писать сравнимо с зудом. Голова переполняется от тяжести, если не включается в творческий процесс, отвлекаемая на другие дела. И писать хочется всегда, если человек считает себя писателем. И пишет человек чаще больше нужного, забывая о прекрасном инструменте, называемом внутренней редактурой. Хорош тот писатель, что стремится убрать лишнее, добившись плотности текста. В наше время доход писателя почти никогда не зависит от количества печатных знаков, так почему бы и не озаботиться сокращением произведений перед публикацией? Надо создавать поистине ценные труды, к коим вполне допустимо отнести и первую часть «Казуса Кукоцкого».
Что поделать стремление писать сравнимо с зудом. Голова переполняется от тяжести, если не включается в творческий процесс, отвлекаемая на другие дела. И писать хочется всегда, если человек считает себя писателем. И пишет человек чаще больше нужного, забывая о прекрасном инструменте, называемом внутренней редактурой. Хорош тот писатель, что стремится убрать лишнее, добившись плотности текста. В наше время доход писателя почти никогда не зависит от количества печатных знаков, так почему бы и не озаботиться сокращением произведений перед публикацией? Надо создавать поистине ценные труды, к коим вполне допустимо отнести и первую часть «Казуса Кукоцкого».
2002 Олег Павлов «Карагандинские девятины, или Повесть последних дней» (2001)
Человек умирает, об этом пишут, придают смысл тексту и считают то достаточным основанием для притязания на нечто большее, нежели на беллетристику. Но написанное останется изложением мыслей автора, ни на что другое не претендуя, какого бы внимания оно не удостаивалось. В таком духе следует говорить о литературе, содержащей элементы памяти писателя, на примере личного участия предлагающего другим пережить сходные ощущения.
Олег Павлов не сразу подводит речь к основному содержанию «Карагандинских девятин». Сперва он неспешно приоткрывает перед читателем будни больницы, уделяя основное внимание главным постояльцам сего заведения мышам. Чем те питаются, чем испражняются, куда складывают отходы жизнедеятельности, как выглядят сии отходы. Жизнь людей где-то в стороне. Да и не о жизни рассказывает Павлов. Он готовится повествовать о прохождении девяти кругов обыденности.
Связала судьба золотой зуб с трупом, стоматологов со смертью, полигон с похоронной командой, а читателя с Павловым. Есть желание или оно отсутствует, предстоит наблюдать, далеко не сразу всё равно от созерцания не отвернёшься, за перемещением, по представлениям отбывшего в мир иной, по направлению в сторону Москвы, где будет захоронено его тело. Человек умер испытания на том для него не заканчиваются. Он не будет понимать, ибо отбыл, куда везут тело, ибо утратил с ним связь. Его не будет, ибо не должно быть осознающих себя мёртвыми. Павлов расскажет об оставшихся жить, кому везти тело, кому принимать гибель человека.
Что полагается делать с трупом, то будет сделано. Отправится труп из морга на вокзал, где быть ему погруженным для отправления к месту последнего пристанища. И быть трупу в Москве, не столкнись его сопровождающие с миром российской действительности, выраженной в затруднениях, возникающих на всех промежуточных узлах. Главным из затруднений являются люди, порой случайные, а чаще не до конца понимающие, кто они для уже умерших, продолжая оставаться среди живых. И важно ли этим людям отдавать почести умершим, покуда не знают они, будут ли отдавать почести после смерти их телам.
В пьяном угаре, словно пьяным легче справиться с чувством утраты, люди совершают ошибки, переставая отличать мир настоящего от мира иллюзорного, отражённого в гранях стакана. В том мире умерший человек не человек. Умерший оживает и кажется живым, оставаясь в действительности мёртвым. Не будут взывать действующие лица к справедливости, ибо умирает человек в силу необходимости умереть, по своему выбору или в результате стечения обстоятельств. Его тело нужно захоронить так принято. И будут грузить гроб с телом до прохождения последнего из кругов.