Стихотворная форма для перевода дело неблагодарное: невозможно передать красоту языка, выдерживание ритма разрушает логическое построение. Попытка выучить соответствующий язык обречена на провал, поскольку короткое знакомство с языком тоже не позволит оценить все достоинства поэзии, ведь умелый автор использует далёкие от обычного общения способы подачи текста. Остаётся смириться с переводом на русский язык, стараясь получить ту информацию, которая доступна. Ритмика «Калевалы» не отражает переход от коротких слогов к быстрым, поскольку в нашем языке вообще нет такого понятия можно, конечно, при чтении опираться на финский акцент, де-л-л-ла-а-а-я ат-мОс-фЕ-ру-у-у, или напевать иными способами, поскольку простое чтение не даёт ничего, а только вгоняет в тоску. Стоит сказать отдельное спасибо за идею прозой рассказывать в начале каждой руны о её содержании это в литературе никогда не одобрялось, но в случае «Калевалы» является спасительным инструментом, позволяющим иной раз лучше понять происходящее, поскольку с логикой повествование не всегда дружит, либо из текста выкинуты куски, без которых иной раз просто не можешь понять о чём вообще речь.
«Калевала» песнь песен. Приём песни для создания мира позже возьмёт Толкиен, его Айнулиндалэ породило образы, а образы сгустились и приняли форму. Что-то подобное происходит и в «Калевале», не зря ведь одним из главных героев становится человек, наделённый даром к исполнению песен, рождённый сразу после создания мира из утиных яиц, живущий чуть ли не вечно, участвуя во всех важных событиях своего времени, вплоть до того момента, пока люди не придут к осознанию времени окончания вольной жизни, и не станут мечтать о короле; но до этого момента пятьдесят рун, и петь придётся долго. Разбираться в похождениях «старого вещего» Вяйнямёйнена лучше предоставить специалистам они не дают толком понять происхождение мира, ни становление людского общества, ни моральных принципов, ни какой-либо модели поведения древних финнов, а позволяют только усвоить, что из металлов в почёте медь, да для осуществления дела необходимо произнести ряд магических слов, на поиски которых герои эпоса и отправляются каждый раз, пребывая в постоянных противоречиях друг с другом, выискивая возможность помахать оружием, спеть песню и найти очередную жену, пускай хоть во вражеском стане, хоть из золота её выковать, лишь бы была, а то, что из-за каждой новой жены рождаются печальные приключения до героев никогда не доходит.
Самое удручающее при чтении «Калевалы» бесконечное повторение строк. Где-то это становится важной частью отражения событий, а где-то просто происходит вытягивание сюжета в попытке певца придумать возможное продолжение. За размеренным бегом повествования читатель не раз видит расхождение одной строчки с другой, не понимая ничего. И если никого не удивляет, что кто-то на шестой день умер, а на восьмой день скончался, то не обращайте внимания, подобной игры с цифрами будет много, как и мест, где сёмга будет мельтешить ручками и ножками, либо Вяйнямёйнен в море использует клюв и хвост, хотя орёл появится позже. Всё это особенности «Калевалы», которые есть и которые надо просто принимать без возражений, как и попыток найти логическое объяснение подобным странностям.
Самое удручающее при чтении «Калевалы» бесконечное повторение строк. Где-то это становится важной частью отражения событий, а где-то просто происходит вытягивание сюжета в попытке певца придумать возможное продолжение. За размеренным бегом повествования читатель не раз видит расхождение одной строчки с другой, не понимая ничего. И если никого не удивляет, что кто-то на шестой день умер, а на восьмой день скончался, то не обращайте внимания, подобной игры с цифрами будет много, как и мест, где сёмга будет мельтешить ручками и ножками, либо Вяйнямёйнен в море использует клюв и хвост, хотя орёл появится позже. Всё это особенности «Калевалы», которые есть и которые надо просто принимать без возражений, как и попыток найти логическое объяснение подобным странностям.
К достоинствам «Калевалы» можно отнести подробное описание нравов и быта, особенно в части свадебных обрядов, включающих выбор невесты, женитьбу и наставление молодым это основательно удлиняет эпос, хотя и не несёт какой-либо нагрузки, как и не влияет на дальнейшее развитие сюжета. Остаётся только сделать вывод, что населяющие Калеву люди очень любили петь, обожали судачить о делах отчаянных сумасбродных людей и не старались делать проблему из того, если где-то вырезали всё село, а изначальный виновник просто от нечего делать сводит счёты с жизнью там, где он всё это начал. В целом, «Калевала» не вмешает в себя всё, наподобие «Махабхараты», хотя не будет заблуждением, если происходящее воспринимать частью борьбы Пандавов с Кауравами, только тут сошлись под одной звездой мудрый Вяйнямёйнен, кузнец Ильмаринен, весёлый парень Лемминкяйнен, а также множество других, вроде паренька в чулочках синих, чей общий удел был творить разные дела, да получать ответные удары в виде заслуженной мести обиженных.
Есть в «Калевале» и описание глобального катаклизма, вызванного всполохом на небе, укравшем солнце и луну, после чего разгорелся большой пожар. Только он весьма незначительный, но служит началом конца похождений главных героев эпоса, столкнувшихся с изменением желания людей в сторону меньшего свершения кем-то особо важных дел. Последние страницы оставляют читателя в полном недоумении, взирая на сильно постаревшего Вяйнямёйнена, забывшего о собственном рождении, трактующего появление нового важного для Карелии человека с позиции чувства собственного непомерного достоинства, раскидывая вокруг себя грозные песни, не понимая необходимости продолжения дальнейшей борьбы за право существовать. Впрочем, «Калевала» должны была закончиться, она и закончилась на печальном месте, но именно так решили сказители, отдав должное находчивой бруснике, отвернувшейся от небес и вместо звёзд отныне взирающей на земную твердь. Мечты о великом закончились, пришла пора браться за голову.
И в заключении можно сказать: если Василий Ключевский не ошибался, предположив в «Курсе русской истории», что русское племя пошло от пришедших с Карпат славян, смешавшихся на севере с финно-угорскими народами, то «Калевала» может являться и нашим культурным достояниям тоже, но об этом не принято задумываться.
14.02.2015 (http://trounin.ru/kalevala)
Габриэль Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы» (1985)
Слышите? Дует ветер. Да, дует ветер, но прислушайтесь повнимательнее. Не слышите? Свист?! Определённо, свист. А откуда свист? Это свистит грыжа мошонки. Грыжа мошонки? Конечно. Но разве может грыжа мошонки свистеть? Поверьте, у Маркеса не только может грыжа мошонки свистеть: у него своеобразное чувство «магического реализма», порождающее дикие образы, которые разнятся от книги к книге.
Всегда трудно писать книгу. Особенно, если писать книгу хорошую. Для такой книги нужен сюжет, необходимо большое количество слов, да какая-то важная идея. Для Маркеса в очередной книге всё сошлось вокруг любви, пронесённой сквозь года, ставшей для главных героев самым главным чувством, не утратившим значения и в глубокой старости. Не стоит воспринимать жизненный путь каждого из них с какой-либо осуждающей стороны может просто мы не очень понимаем особенности жителей Южной Америки, живущих совсем в другом психологическом климате они окружены иными проблемами, своеобразными заботами и придерживаются другой модели поведения. Только вот только Южная Америка известна всему миру фанатичной приверженностью к католической церкви, чьи позиции если судить по книгам Маркеса в Колумбии наиболее слабы. Вполне может быть и так, что запретный плод всегда сладок, а это легко порождает в думах людей затабуированные желания, которые Маркес открыто изложил на бумаге.
Любовь во время холеры таково название на всех языках мира, кроме русского. Холеры в книге нет. Любви в книге нет. Есть быстро летящая жизнь. Есть множество случайных связей. Есть романтическая привязка к юношеской любви. Более в книге нет ничего: лишь дикие ассоциации Маркеса позволяют разбавить чтение короткими усмешками, возникающими в виде ответной реакции на несусветную глупость, лишённую реальной привязки к действительности. Неужели конская струя обладает мощным воздействием на стенки унитаза и так ли приятно делать друг другу клизмы на старости лет, достигая таким образом высшей точки удовольствия? Безусловно, стимулирование простаты доставляет удовольствие мужчинам, способным получить его и без задействования иных органов, только не обязательно для этого прибегать к сомнительного вида процедурам. Надо относиться ко всему гораздо спокойнее, растаскивая слова Маркеса на афоризмы, не имеющие никакого отношения к жизни.
Симптомы у любви и холеры одинаковые? Вполне может быть и так. Редко какой писатель не старался сравнить любовь с разными заболеваниями, не заботясь о достоверности. Если во времена Льва Толстого принять страдания от любви можно было за туберкулёз, то, учитывая уровень медицины XIX века, это неудивительно. Но Маркес жил в наше время, и уж ему-то должно быть хорошо известно, что холера это болезнь грязных рук, возникающая среди социально незащищённой части населения. Кроме того, холере присуще бесконтрольное неудержимое излитие жидкости, что больше характерно для волнительных моментов, но не для любовных мук. Всё это, на самом деле, лишь дождевая вода на побережье, выпавшая во славу корабля, капитан которого решился вывесить флаг опасного заболевания, что позволяет ему уходить от досмотра таможенников, провозя любую контрабанду, даже в виде любви. Почему бы и нет. Любовь действительно будет во время холеры, но в самый короткий миг, порождая мучительные позывы сделать очередную клизму, пытаясь вызвать хоть какое-то подобие искомого заболевания.
Стоит признаться самому себе, что между поздним Маркесом и Маркесом ранним можно поставить знак равенства. Замечательный стиль нобелевского лауреата увидел свет благодаря сумбурным невообразимо-непонятным литературным стараниям, после чего всё стало возвращаться в исходную точку. Заматеревшему писателю не так просто растратить весь талант, поэтому в повествовании ещё остаются нотки разумности, плавающие подобно продуктам жизнедеятельности той птицы, что случайно обронила их на влюблённых в момент первого зрительного контакта. А дальше всё стало плавать и плавало, и не тонуло. Как тут не закончить последним словом полковника, которому никто не писал?!