Воскресший возвращается взглядом к Адаму.
Вы не в силах мне угрожать. Все ваши поиски UI ограничены переменными мета-физики, известными вам из этой вселенной. А я знаю куда более обширные Графики Тевье, вселенные, что опираются на физики куда богаче. Такие, которые вы не в силах ни представить себе, ни вообразить. И какой же будет ваша UI? Убогим ублюдком.
Ах, ты ведь и саму не уверену в своем статусе, медленно говорит Замойский. UI? «Это непросто утверждать с полной уверенностью». Поскольку ты точно не знаешь, и за известными тебе физиками могут скрываться переменные, на которые опираются логические инклюзии, способные положить тебя на лопатки. Правда? И тебя раздражает эта неуверенность: «Быть может вселенная, из которой происхожу я самуё, представляет собой инклюзию еще более богатой вселенной?» А может и та не была первой? Верно?
Воскресший поднимает руку:
Да, получается, цель тебе известна и ты правда не знал ее первоначально?
Цель?..
Цель твоего существования.
Замойский издевательски смеется.
Но Воскресший не реагирует, не меняет выражения лица, не моргает даже; ждет в молчании.
Замойский пожимает плечами, отворачивается, подходит к краю крыши. Там садится, опустив ноги в тень узкой улицы.
Анжелика садится рядом.
Ты ому веришь?
Девушка не может вынести молчаливого присутствия Воскресшего за спиною, то и дело оглядывается на него через плечо: труп Мойтля стоит как стоял, с полуулыбкой, глядя на Замойского. Он терпелив бесконечной терпеливостью мертвых вещей.
Адам задумчиво поднимает голову, и его ослепляют лазеры «Катастрофы».
Погаси это, Верон, бормочет он.
С глухим грохотом опускается ночь, безлунная, зато преисполненная звездами.
Анжелика подтягивает колени к подбородку, обнимает их руками. Смотрит по-над темным городом на хаотическое созвездие Щелкунчика Планет, пронзенное высокой тенью башни.
Анжелика подтягивает колени к подбородку, обнимает их руками. Смотрит по-над темным городом на хаотическое созвездие Щелкунчика Планет, пронзенное высокой тенью башни.
Знаешь, говорит тихо, по-настоящему, все в таком роде существует вне тебя самого. Я к этой мысли долго привыкала, но сейчас даже не понимаю, что, собственно, тогда было причиной моего гнева. Ты ведь знаешь Джудаса. Я уверена, он запланировал меня, словно очередную инклюзию «Гнозиса»; и одновременно я уверена, что он меня любит. Но подумай запланировал он меня или нет какое это имеет значение? Я жива; я такова, какова есть; я думаю, как думаю, чувствую, как чувствую. То, что мне предшествовало, причины, ради которых я появилась это все вне меня, не имеет значения. Правда, она берет его за руку. Пусть это тебя не пожрет. Не делай его своим богом, Адам. Ну.
Ох, но ведь это действительно важно, вздыхает Замойский. Почему именно я? Это важно, поскольку описывает мое предназначение. Робот, в чьей памяти нет функций, ради которых его изготовили, ущербен.
Но ты ведь помнишь, отзывается Воскресший и вдруг оказывается, что он стоит за спиной сидящих, и что не ударила в него никакая молния с неба. Ну, давай, вспомни.
Верон! шипит Анжелика.
Программа, управляющая «Катастрофой», не отзывается.
Труп, двигаясь медленно и осторожно, с пантомимной аккуратностью негнущихся конечностей, присаживается на краю крыши по другую сторону Замойского.
Теперь они слева и справа от Замойского, Анжелика и Воскресший, два витражных ангела, так сориентированных, чтобы лишь на одного падал свет: отблеск электрического двуворона.
С этого момента поворот головы Замойского теологическая декларация. Потому Адам сидит неподвижно, смотрит прямо перед собой. И лишь невидимую его аниму сотрясают нервные тики, и поток проклятий стекает с ее губ.
А вот для запахов нет границ и барьеров, и те смешиваются в воздухе вокруг Замойского: соленый, органический запах Анжелики и куда более резкая, сладко-приторная вонь распадающегося тела Мойтля.
Почему ты? шепчет Воскресший прямо в ухо Адаму, который ничем не дает понять, что слышит его.
Анжелика сжимает его ладонь, но и на это Замойский никак не реагирует.
Почему ты? Плохой вопрос. Поскольку я не выбиралу. Разве этот ваш Верон спрашивает себя: «Почему я?», когда вы приказываете ему проложить курс? Нет; он для того и существует, чтобы прокладывать курс. И ты для того и существуешь, чтобы отыскать для меня Первую Вселенную, Точку Ноль, Физику Физик. И я знаю, что тебе это удастся вернее, что такое не является невозможным. Видишь ли, шепчет труп, у меня тоже есть свои Колодцы. Я знаю, что необходимо для успеха, а что его затрудняет. Я встроил в твой френ Шифр точно так же, как встроил в твой мозг Крюк от Мешка Сюзерена. А сам твой френ был спроектирован, чтобы сделать возможным его очередную трансляцию в версии, что опираются на более богатую физику. Ведь даже переписываясь на платовые инклюзии, вы теряете в переводе; иначе всякий фоэбэ-словинец сразу былу бы равнум высоким инклюзиям. Легче изменить физику труднее сохранить при изменении самотождественность. Для этого необходимы такие специализированные френы, как твой. Это, шепчет Воскресший, одновременно и ответ на вопрос, который ты желаешь мне задать: почему я сам не отправлюсь в путешествие? Именно поэтому: я как я, мой френ опирается на структуру куда более зависимую от условий родной вселенной. Я могу лишь манифестироваться, как сейчас. Впрочем, это не столько моя манифестация, сколько связык, выращенный для этого разговора из Субкода именно он и манифестируется тут прежде всего. Чтобы ты понял. Для чего существуешь, дорогой мой Адам.
Да хрен там, сплевывает Замойский. Ты моглу бы соорудить независимую, биологическую, примитивнейшую версию себя самого, и именно ее выслать на поиски той Первой Вселенной! Даже фоэбэ Цивилизации HS умеют так размножаться и форматироваться, обрезаться до специализированных форм.
Ах!
Воскресший неслышно смеется, и Адам вдруг чувствует холодное прикосновение его пальца: на виске, на щеке, шее, ключице. Труп ведет ногтем вдоль вен, пульсирующих под кожей человека.
Ты прав, сын мой, ты стопроцентно прав. Именно это я и сделалу. И даже нравлюсь себе в этой версии.
Он приближается еще сильнее и запечатлевает на виске Адама вонючий поцелуй.
Анжелика наклоняется к Замойскому с другой стороны.
Это не имеет значения, повторяет она, все это не имеет ни малейшего значения. Правда или нет, неважно. Все эти вещи находятся вне тебя. Возможно, ты и вправду специализированная манифестация UI и что с того? Я вот состою из генов, воспитания, разума, стандартизированного Макферсоном значит ли это, что я не я?
Но Замойского все это, похоже, не успокаивает. Равновесие оказалось нарушенным, правый ангел побеждает, голова Адама поворачивается к Воскресшему, в голосе мужчины появляются нотки отчаяния.
Но почему именно сейчас? Почему ты ждалу столько времени, миллиарды к-лет? Почему ты не попыталусь раньше?
А кто говорит, что я не пыталусь? Отчего ты полагаешь, что эта галактика и ваш вид в чем-то уникальны? Уверенность, что успех возможен, не означает гарантию этого успеха.
Уже некоторое время тени вокруг них блекли; теперь Анжелика замечает изменения. Электроворон уже не делит мир на свет и тьму. Белый огонь распахивается на северном небосклоне, затмевая даже Щелкунчика Планет.
В этом должно быть нечто большее, упирается Замойский. Например, в чем причина гнева Сюзерена? Отчего он так сильно желает меня уничтожить? Уничтожить эту пустышку получается, для него все дело в Шифре. Чего он боится?
Всегда одного и того же: смерти. Утраты самотождественности, радикальной смены статус-кво. Он Сюзерен в Блоке, выстроенном из определенных мета-физических переменных; в момент добавления новых, при открафтировании Плато, опирающемся на более богатые физики, он превратится лишь в осколочное сечение самого себя. Неужели и ты бы не боялся подобного поглощения, потери? Всякий борется за то, чтобы оставаться живым.
За исключением тех, кто плывет вверх по Кривой
Это уже не отчаяние, этот горький сарказм должен прикрыть уход энергии и слабость голоса: Замойский сдался.
Что это? спрашивает Анжелика, указывая на многоцветное зарево, делающееся все ярче, все выше взбирающееся в ночное небо.
Сияние возрастает до такой силы, что уже непросто говорить о ночи: над Нарвой встает искусственный рассвет, день, не солнцем рожденный. Фракталы сверкания затмевают друг друга. Не видно звезд только это извержение цветов, лавину света.
Они сражаюся за тебя, Адам, говорит Воскресший. Их Универсальные Порты вошли в систему, отворились заточенные там Цивилизации Смерти. Теперь они уничтожают пространство-время и материю.
Давай-ка лучше отсюда сматываться, Анжелика встает на ноги. Черт его знает, каким излучениям они разбрасываются, столкновение Цивилизаций Смерти не самое здоровое для наблюдателей зрелище. Кто, собственно, управляет этим Мешком? В смысле Клыками Деформантов? Ты? обращается она к Воскресшему.
Воскресший улыбается полуоторванной губой.
Он, указывает на Замойского. Он управляет всем, выбирает тропы и имеет свободу воли действовать так, как захочет.
Сказав так, он поддается внезапному приступу смеха, да так, что из его десен выпадает один из зубов. В ответ он смеется еще громче.
Адам его игнорирует.
Гляди.
Из электромагнитной бури над их головами выныривает огненный метеор, абрис, облаченный в плащ ослепительного жара, он влечет за собой сквозь атмосферу Нарвы длинный шлейф пламени. Быстро падает к горизонту, чтобы через миг, притормозив, вновь вознестись над океаном, над равниной, над городом.
Его уже не скрывает огонь, и когда он вот так движется в плоском скольжении прямо на Анжелику, Адама и Воскресшего (все стоят), становятся видны многомильные крылья, еще прижатые к туловищу, пурпурные, словно весенняя заря, хвост, словно река в небе, сверкающие когти на лапах, что мощнее небоскребов, километровая башка и в ней пасть адская, многозубая, разверстая в рыке, и тот налетает ураганной волной, медленнее самого дракона.
Смауг, тихо говорит Анжелика.
Двуворон каркает оглушительно:
Я пожрррал Фрррантишеку!
Красный дракон распростирает крылья на фоне лучистой ночи.
Глава 9. Фарстон
МЕТА-ФИЗИКА
Наука об изменении законов физики.
Предвидит необходимые условия для открафтирования инклюзии с данной характеристикой (числом измерений, величиной физических постоянных, числом и свойствами элементарных частиц и пр.). Исследует зависимости между этими системами и законы изменения законов.
В своем практическом ответвлении мета-физической инженерии мета-физика сосредотачивается на Телеологической Загадке: формулировке и решении уравнений, определяющих положение на Графике Тевье точки, соответствующей UI.