Ты поступаешь не в первый раз?
В пятый.
Сочувствую
Нормально. Лиса тряхнула головой, как бы подтверждая кивком свою правду самой себе. Рыжие кончики волос подпрыгнули и разбежались по свитеру.
Я пойду, пожалуй. У меня занятия.
Иди, она взялась за блокнот, Удачи!
Пожелание в её устах прозвучало как-то особенно.
Спасибо.
Спускаясь по лестнице, Роберт думал о том, что у него, в отличие от всех остальных, только один шанс. Всего один. И потому ему придется стать тем самым, третьим за сто лет, который поступит с первой попытки. Или
В пятый.
Сочувствую
Нормально. Лиса тряхнула головой, как бы подтверждая кивком свою правду самой себе. Рыжие кончики волос подпрыгнули и разбежались по свитеру.
Я пойду, пожалуй. У меня занятия.
Иди, она взялась за блокнот, Удачи!
Пожелание в её устах прозвучало как-то особенно.
Спасибо.
Спускаясь по лестнице, Роберт думал о том, что у него, в отличие от всех остальных, только один шанс. Всего один. И потому ему придется стать тем самым, третьим за сто лет, который поступит с первой попытки. Или
Постепенно заварка в стакане большого окна на лестничной площадке светлела, точно её разбавляли всё больше наступила весна, дни становились длиннее теперь, когда Роберт уходил после занятий, вечера стояли бледно-голубые, пропитанные робким обещанием тепла приближались экзамены. Лиза-Лиса куда-то пропала. Если раньше они сталкивались в художественном корпусе почти каждый вечер, то за последние три недели он видел её только один раз и то мельком, поговорить с нею не получилось Роберт смотрел в окно, а она пересекала бегом в распахнутой короткой куртенке двор между корпусами Академии, возвращалась к себе, в низенький, скромный, выкрашенный желтой краской флигель, отведенный литераторам.
Пока Роберт регулярно перекидывался несколькими фразами со странной поэтессой, он не придавал значения этим отношениям, но сейчас заметил: на месте разговоров с Лизой образовалась вполне осязаемая пустота. Поднимаясь по лестнице и не видя знакомого скрюченного силуэта на подоконнике, он эту пустоту чувствовал точно лежал на подоконнике холодный стеклянный шар, который, проходя мимо, у него не получалось не задеть плечом. Роберт обычно останавливался у окна и смотрел во двор. Иногда он вспоминал фрагменты бесед с Лисой:
Мать моя считает, что люди искусства все с ума сходят и нормально жить вообще не могут. Ты считаешь, это правда?
Не думаю. Я встречала в жизни до кучи разных людей искусства. Так вот Если свести все мои наблюдения воедино, вообще нельзя говорить о «людях искусства» в целом, как о социальной группе, настолько сильно они все отличаются между собой. И таки да, многие из них живут как самые обыкновенные люди. Они ходят каждый день на работу, трудятся, некоторых, представь себе, даже ценят в коллективе; по вечерам они заходят в супермаркеты за обыкновенными продуктами, покупают хлеб, сыр, колбасу, синтетическое молоко, а не божественный нектар; они возвращаются с полными сумками в семью, готовят еду, празднуют праздники, пекут печенье по воскресеньям, и, представь себе, у некоторых даже получатся вкусно. При всем при этом они носят в своих головах под шапками, словно в запертых сейфах, удивительные миры.
Встречаются, конечно, кадры, порхающие по жизни, как рваные пакеты на ветру: завсегдатаи питейных заведений, рвущие глотку за недостижимое по определению всеобщее благо; ловеласы, которым, чтобы написать новое стихотворение, нужно полюбить новую женщину; одиночки, готовые в любой момент сорваться и поехать в любую точку земного шара; болезненные, одержимые своим талантом борцы с миром, как Ницше такие люди просто гораздо заметнее прочих, потому и существует общественный стереотип «мятежного гения». Но это не обязательно. В большинстве случаев творческим личностям, пусть и имеющим странности, удается, затянув поясок да согнувшись в три погибели, пролезть в ту узкую дыру в заборе, что зовется «нормальная жизнь нормального человека».
Ты очень расстроилась, когда не поступила?
В первый раз да. Я совсем гротескно горевала. Мне показалось, что вся моя жизнь на этом кончена. Однако, уже к середине следующего года я не только оправилась, но даже начала думать, что правильно они сделали, отшив меня, и не так уж я была готова тогда стать поэтессой. Я выросла немного. И когда пошла поступать в следующий раз, мои работы оказались гораздо выше по уровню, но всё ещё недостаточно хороши для зачисления. Второй провал тоже расстроил меня, правда, уже не так разрушительно. И всё повторилось. Вслед за первыми слезами пришло осознание ошибок, желание их исправить, стремление подготовиться на третий год ещё лучше Мои поражения учили меня.
Роберту не давало покоя слово, данное им матери.
А если бы у тебя была всего одна попытка?
Так не бывает, твердо заявила Лиса, творчество оно ведь как понос всегда найдет выход. Я знала людей, которые создавали потрясающие произведения искусства и никогда не учились в Академии. Академия ведь не панацея. Экзаменационная комиссия не универсальный измеритель таланта. Там сидят всего лишь люди, у каждого своя правда и своё мерило Я, помню, встречала одного человека, неприятный тип, нос у него как клюв у попугая, так он послушал мои стихи и вынес вердикт: в бабе такой талант не к добру, бросай дурью маяться, иди лучше щи вари да детей рожай; а другой человек, тоже пожилой, далеко не добрый, но очень справедливый, сказал: ни один мужчина не стоит того, чтобы перестать творить, и если твой парень запрещает тебе выступать со стихами гони его шваброй и замок меняй, такой талант в столе запирать грешно! Кому из этих двоих прикажешь верить? Оба люди авторитетные, уважаемые. Поверь мне, в творчестве есть только один путь твой собственный, вертлявая тропинка интуиции выведет тебя лучше казенных дорожных указателей.
Роберт остался благодарен Лизе. Она набрела на слова, которые послужили эффективным анестетиком, пока в нем болел страх провала.
Наступило лето. Лимонадное. Роликовое. Короткими ночами не смолкал в переулках стук скейтбордов. Беспомощно ударяясь о высокие стены домов он улетал в прозрачную вышину, полную четких умытых звёзд. Роберт немного завидовал тем, для кого это было лето долгих прогулок, сидения на нагретых солнцем поребриках с колой и чипсами, бесед обо всем на свете, знакомств, приключений. Для Роберта это было лето выпускных экзаменов. Помимо рисунка и композиции при поступлении в Академию требовались хорошие результаты государственной аттестации по алгебре, по геометрии, по родному языку. Для тренировки Роберт решал задачи каждый день. Он не шёл гулять, хотя проказливое солнце, облизывая стекла своим желтым языком, дразнило его, пытаясь выманить на улицу. Товарищи, что относились к учебе более легкомысленно, закидывали его сообщениями, как единственную утку в пруду на бульваре хлебными шариками. «Го в кино!» «По мороженому?» «Скучно без тебя. Приходи.»
Роберт терпел.
Он откладывал назойливо жужжащую пластинку телефона и продолжал заниматься. Большинство людей не достигают мечты потому только, что по дороге к ней слишком часто сворачивают в подворотни. Слишком часто таскают из копилки мелочь на пирожки. У них не хватает выдержки пожертвовать многими малыми желаниями ради одного большого.
Начался сезон отпусков, и работы у Евдокии в её туристическом салоне стало много она едва успевала растолковывать самым дотошным посетителям условия туров, примирять самых одаренных с терминалами самообслуживания и переадресовывать самых вежливых в отдел контроля качества туристических услуг.
Однако у неё всегда находились, точно леденцы в карманах, для Роберта слова ободряющие, вдохновляющие, шуточки, пустяковые советы милые мелочи, без которых человек вроде может обойтись, но с ними уютнее.
Знаешь, я тебе завидую иногда, когда мне сложно запомнить что-то из книги или решить задачу. Я думаю, как хорошо тебе в твоем уютном мирке, с пластмассовой пальмой, с кусочком стеклянного моря, тебе спокойно, не надо стремиться вперед, преодолевать трудности, решать проблемы
Ты полагаешь, хорошо быть мертвой женщиной?
Роберт не смог понять, иронию или даже маленькую обиду она завернула в свой мягкий электронный голос.
Но жить ведь так непросто
А умереть ты ещё успеешь.
Роберту показалось, что Евдокия всё-таки рассердилась.
Мысленное пространство, в котором я существую, сильно ограничено. Я жила, и пока у меня был мозг, пока я получала впечатления и разрешала всевозможные ситуации, формировались нейронные связи, схемы, сценарии, по которым аналогичные ситуации мозг планировал разрешать в дальнейшем. Биологи называют такие схемы энграммами. Они автоматизируют мыслительный процесс в целях экономии энергии. С помощью энграмм можно полностью воспроизвести поведение человека. Но совокупность энграмм не личность. Я не могу генерировать идеи. Это единственный достоверный признак, по которому мертвый разум отличается от разума живого. Я была когда-то гениальным программистом, разработчиком, а теперь объясняю идиотам как пользоваться терминалом и развлекаю их нарисованной улыбкой. Ты правда считаешь, что мне повезло? Ты читал «Цветы для Элджернона»?
Извини.
Волна отчаянного стыда накрыла Роберта. Люди часто жалуются на жизнь, клянут её, у многих входит в привычку при встрече ругать разбитые дороги, начальников, маленькую зарплату, жену/мужа, шумных соседей и т. д. Мало кто задумывается о том, как в действительности это малодушно, глупо, и, пожалуй, подло жаловаться на жизнь все равно что плевать в лицо тому, кто тебя кормит.
Давным-давно, продолжала Евдокия, случайно я наткнулась в сети на пост одной талантливой девушки, у которой в результате несчастного случая парализовало ноги. Она писала, что была бы рада даже порезать пятку бутылочным осколком, лишь бы иметь возможность сделать несколько шагов по пляжу, понимаешь? Так незатейливо и так пронзительно. Я едва не прослезилась над тем постом. Хотеть порезать пятку. Не пройтись по розовым лепесткам, заметь, а просто порезать пятку.
Радость проста. Дешевая радость быть.
Не надо ни злата, ни бриллиантов пуд.
Глупые люди не ценят своей судьбы
Пока не помрут, ругают её, клянут.
Есть ведь глаза: я могу на тебя смотреть.
Звонкое тело; руки чтоб дать тебе.
На свете есть лишь две силы любовь и смерть
в вечном единстве и в вечной своей борьбе.
Так что не ленись, Роберт, изучай науки, готовься к экзаменам и смакуй воздух в легких, покуда можешь дышать; мне очень понравилась мысль одного популярного психотерапевта, что лень это одна из форм смерти, резюмировала Евдокия, кончив декламировать.
Как ты запомнила столько стихов? Каждый раз почти цитируешь.
Небольшая привилегия жителей смертинета. Я же говорила, память у нас электронная. Безотказная. Все стихи, которые я читала при жизни там. Я в любой момент могу их воспроизвести, как если бы взяла книгу с полки. Удачи тебе, Роберт. Я бы хотела забывать что-нибудь и не знать ответов на билеты. Ты счастливчик.