Не могу, буркнул Сапожников, изо всех сил стараясь отдалить ужасную минуту, когда раскроется обман.
Что, клятва Гиппократа[11] не позволяет? зло сказал Краев. Ладно, вон там под столом лежит пакет со всякой медицинской ерундой. Бинты и все такое. Перчатки тоже есть. Действуйте! Вложите сердце на место, а потом зафиксируйте повязкой, чтобы не выпало, когда он встанет.
Сапожников с трудом перевел дыхание.
Он сумасшедший, этот Краев?! Он правда верит в возможность оживления своего отца?!
Или у него все-таки есть основания верить в это?..
Да вы, как я погляжу, не слишком удивлены? насмешливо проговорил Краев. Навели обо мне справки? И об этой больничке? Превосходно!
«Навели, подумал Сапожников. Да слишком поздно»
Он надел перчатки, открыл контейнер и запустил руки в формалин[12].
Давно прошли студенческие времена, когда его тошнило от этого резкого запаха. Но сейчас опять затошнило от страха.
«Пожалуй, пропали мы с Серегой, подумал он. Грушин, конечно, этого мерзкого Краева рано или поздно найдет, но, боюсь, будет поздно А жене-то я так ничего и не сказал ни где Серега, ни куда я еду. Ох, как она все это переживет?..»
Ну, побыстрей! крикнул Краев, задыхаясь от нетерпения.
Сапожников достал из формалина сердце с удаленным участком омертвевшей во время инфаркта мышцы и разрезом на артерии там, где ее закупорил смертоносный тромб, и вложил в разверстую грудь трупа.
Бинтуйте, бинтуйте!
Руки у Сапожникова настолько похолодели, что он даже не ощущал холода мертвого тела.
Наконец грудь того, кто раньше был заключенным Краевым, была забинтована.
Берите его за ноги, я возьму за плечи, приказал Краев. Нужно переложить его вот на эту каталку. Потом повезем в пятый угол и
Сапожников повиновался. Кажется, он еще никогда в жизни не поднимал груза тяжелей, чем это тело!
Наконец труп кое-как водрузили на каталку.
Ну, давайте! Везите!
Погодите, покачал головой Сапожников. Вы требовали привезти вам сердце отца. Я привез. После этого вы обещали отпустить моего сына. Ну? Где он?
Краев, напряженно смотревший на него, вдруг вильнул глазами в сторону.
Краев, напряженно смотревший на него, вдруг вильнул глазами в сторону.
Это длилось лишь миг, но чутьем, обострившимся до невероятной степени, как оно всегда обостряется у людей, находящихся на грани смерти, Сапожников внезапно понял, почему Краев застрелил тех людей около крыльца больницы.
Потому что они упустили Серегу! Потому что Серега сбежал!
Облегчение, навалившееся на Сапожникова при этой мысли, почти лишило его сил. Однако он все же сообразил, что Краев не должен догадаться о том, что он понял. И невероятным усилием сохранил на лице выражение тревоги.
С ним все в порядке, буркнул Краев. Пока. Но дальнейшее зависит от вас. Давайте везите каталку сюда, ну! И он нетерпеливо подтолкнул каталку к лифту. И вдруг вскрикнул: А это еще что?!
Сапожников увидел, что взгляд Краева устремлен на пролом в стене. Кучка вывалившихся кирпичей валялась на полу, из стены веяло мраком и безысходностью.
Если смертная тоска может пахнуть, то Сапожников ощущал этот запах. И жалость неизвестно к кому вдруг сжала его сердце
В это время где-то неподалеку гулко и протяжно начал бить колокол.
Сапожников невольно стал считать удары.
Монах! крикнул Краев. Отзовись!
Клуб мрака вырвался из стены, и Сапожников увидел человека в рясе и низко надвинутом капюшоне, который появился из стены с двенадцатым ударом колокола.
Аз есмь, глухо отозвался он. Вот я.
Ты сбросил цепи? Ты вышел? бормотал Краев, и Сапожников видел, что доктор так же потрясен встречей с монахом, как он сам. Но ведь должен был явиться наследок
Он явился, кивнул монах.
Кто он?! крикнул Краев со злостью. Где?! Этот? показал он на Сапожникова.
Николай Ильич изумленно пожал плечами. Бредит доктор, что ли?!
Эва! злорадно ухмыльнулся монах. Наследка моего уж и след простыл. Ищи ветра в поле! Теперь конец вам всем придет! Чует мое сердце!
Но и тебе конец тоже придет, мрачно процедил Краев. Найду я этого паршивца, не сомневайся! А теперь о деле. Вот, смотри! Он двинул каталку к монаху. Здесь лежит мой отец. Я мог бы поднять его горстью могильной земли, но тогда он так и останется беспамятным упырем. Однако мне удалось добыть его сердце! Теперь все дело за тобой! Если ты поднимешь его, он все вспомнит и сможет открыть мне все свои тайны! Ну! Начинай! Подними его! Заставь говорить!
Монах посмотрел на труп заключенного Краева, потом пожал плечами и сказал:
Небыль-небылица! Как его поднимешь да вспомнить заставишь?! Это ж не его сердце!
Ты жива! наконец воскликнул Валентин, поглядывая на Малинку в зеркальце заднего вида. Вот здорово! А то вид у тебя был хуже некуда, мы с Серегой очень переживали правда, Серега?
Еще бы! согласился тот, косясь в боковое зеркало.
Вроде бы за ними никто не гнался.
Ай да голова!..
Или он чокнулся и никакой головы не было? И Малинка тоже чокнутая? А единственный нормальный человек в этой машине Валентин?
«На литературе рассказывали, что у Чехова есть произведение про психов Палата номер шесть, вдруг вспомнил Серега. У них, наверное, тоже глюки были, как у нас с Малинкой!»
Значит, там все же нашелся врач? продолжал тем временем Валентин, который даже не подозревал, что его «Рено» стал филиалом «палаты номер шесть». Или ты сама очнулась?
Ее зовут Малинка, уточнил Серега. То есть вообще-то она Марина, но в детстве картавила, а ее маме нравилось имя Малинка, поэтому так и осталось.
Малинка на заднем сиденье хихикнула. Конечно, смешно, что Серега так подробно излагает некоторые детали ее биографии. А он просто зубы Валентину заговаривал, чтобы не отвечать на его вопрос. Потому что все случившееся объяснить было бы трудно. Вернее, невозможно.
Поди скажи нормальному человеку про монаха из стены, который простоял там практически двести лет, да еще называет тебя наследником, то есть этим, как его, наследком неумытым, вдобавок!
Серега потер лицо краем футболки и только сейчас заметил, что сжимает в руках Малинкину рогатку.
По-хорошему, надо бы ее вернуть.
По-плохому, Серега, сам не зная почему, сунул ее в карман.
Всякий мальчишка, хоть раз увидевший эту рогатку, поступил бы так же, это точно!
Exactement[13], как говорят французы.
Кстати, кто-нибудь мне объяснит, что там происходило, около крыльца? спросил Валентин. Почему эти бандюганы со «Скорой» орали, метались и хватались за задницы так, словно их кто-то кусал?
Exactement[13], как говорят французы.
Кстати, кто-нибудь мне объяснит, что там происходило, около крыльца? спросил Валентин. Почему эти бандюганы со «Скорой» орали, метались и хватались за задницы так, словно их кто-то кусал?
Значит, он и правда ничего не видел!
И как ему объяснить?! Опять зубы заговаривать?
Но Серега не успел придумать как, потому что Валентин сам заговорил:
Давно-давно, когда я был еще практически пацаном и только окончил метеорологическое училище в Новосибирске между прочим, единственное в стране, где готовят метеорологов! меня отправили по распределению на Дальний Восток, в поселок Элга на речке Элгакан. А оттуда я уехал на маленькую метеостанцию в тайгу наблюдать за уровнем воды в реке, за погодой и передавать по рации показания на главный пост. Мне обещали напарника прислать, но пока предстояло полгода жить одному. В дремучем, так сказать, лесу! Думаю хорошо бы хоть собаку завести. Да где же ее взять, думаю? И вот как-то раз иду по улице поселка, а навстречу на велосипеде едет мужик. Пьяный-пьяный! Вдруг откуда-то вылетает пес и мчится за этим мужиком. И хвать его сзади то за ноги, то за штаны! И опять! И снова! Пьяный соскочил с велосипеда и бежать. И точно так же прыгал и орал, как эти двое со «Скорой».
А потом что было? быстро спросил Серега, чтобы отвлечь Валентина от новых вопросов, на которые не было ответов.
Потом я узнал, что этот пес ничей. И он ненавидит пьяных. Как почует запах спиртного так и бросается вслед. Мужики, им покусанные, конечно, злились и собирались его пристрелить. Но мне он очень понравился, и я забрал его с собой на метеостанцию. Назвал его Гаврюшей. Славный такой был сеттер красный ирландский, ну не чистопородный, конечно, а сеттер-дворняжка. Но очень красивый, добрый, умный, верный и смелый.
Наверное, он чувствовал, что я ему жизнь спас, и был мне настоящим товарищем. Все понимал! Ну просто мысли мои читал! Прожил он со мной до зимы, но однажды пропал.
Я долго искал его в тайге, а нашел только его голову. Рядом на снегу медвежьи следы. Медведи иногда зимой из берлог поднимаются злые, голодные! Они называются шатуны. Бродят по лесу, ищут хоть какую-то поживу. Наверное, Гаврюша почуял, что медведь около метеостанции кружит, и напал на него. Ну и погиб. Сожрал медведь Гаврюшу.
Ох, как я плакал тогда! Будто лучшего друга похоронил А на другую ночь этот медведь ломился ко мне в избушку. Но я уже был наготове и застрелил его. Получилось, Гаврюша отплатил мне добром за добро: он как бы предупредил меня об опасности, но не могу описать, до чего же я по нему горевал! Потом мне напарника прислали, мы, конечно, дружили, но мне до сих пор кажется, что никто меня так не понимает, как понимал Гаврюша!
Малинка на заднем сиденье сидела тихо-тихо, будто уснула. Но Серега видел в зеркальце, как блестят ее глаза.
Может, это слезы блестели? У него у самого тоже непременно навернулись бы слезы на глаза но в другое время. А сейчас чудилось, будто он слышит голос бабы Нюры: «Хозяин этой псины, что ли, должен приехать? Он приедет, не сомневайся!»
Собачья голова была головой сеттера-дворняжки. Красно-каштанового.
Гаврюша ненавидел пьяниц. От субчиков-голубчиков, Серега помнил, разило спиртным.
Но не это главное! Гаврюша тогда, давно, погиб потому, что хотел спасти хозяина от медведя. А голова набросилась на «врача» и шофера, когда они хотели убить Валентина!
Когда Серега впервые увидел эту голову (тогда он еще не знал, что это только голова, решил, что нормальная собака), она сердито зарычала: ведь Серега подумал, что Валентин за ним не вернется. Она обиделась за Валентина! И как она смотрела на градусник, висевший на стенке
Уж чего-чего, а градусников для измерения температуры воздуха Гаврюша на метеостанции, конечно, навидался.
Неужели это был пес Валентина? Тот самый Гаврюша? Но как это может быть?! Он же мертвый! И вообще это одна голова!..