Тиамак скрыл улыбку. Король, который приносит извинения! Стоит ли удивляться, что он привязан к этим двум монархам узами, которые прочнее железа.
Должен признать, это было совсем на вас не похоже, ваше величество.
Ну так найди его для меня, хорошо?
По правде говоря, я думаю, что он стоит у входа в шатер, ваше величество.
О, ради любви святого Танато и святого Риаппы, Тиамак, пожалуйста, прекрати повторять «ваше величество», когда мы одни. Так ты говоришь, он рядом?
Я схожу, проверю, Саймон.
Менестрель и впрямь оказался рядом, он прятался от холодного ветра марриса в складках шатра у входа и последовал за Тиамаком, как человек, ожидающий смертного приговора.
А, вот и ты, сказал король. Заходи. Тебя зовут Ринан, верно?
И без того широко раскрытые глаза менестреля раскрылись еще шире.
Да, ваше величество.
Я слишком грубо обошелся с тобой, Ринан. Сегодня я не могу назвать себя счастливым сегодня.
Тиамак подумал, что арфист, как и все остальные королевские придворные, прекрасно знал, какой сегодня день, но ему хватило ума хранить молчание, пока король искал подходящие слова.
В любом случае я сожалею, продолжал король. Возвращайся завтра, и у меня будет более подходящее настроение для песен. Но пусть старый негодяй Санфугол научит тебя новым балладам, которые будут хотя бы близки к правде, а не противоречат ей.
Да, сир.
Тогда иди. У тебя хороший голос. И помни, что музыка благородное и опасное призвание, потому что может пронзать человеческие сердца, когда это не по силам копьям или стрелам.
Когда юноша поспешно вышел из шатра, Саймон посмотрел на старого друга.
Полагаю, теперь мне следует призвать обратно всех остальных и попытаться загладить свою вину?
Я не вижу ни малейших причин для этого, сказал ему Тиамак. Вы уже потратили на них много часов после окончания трапезы. Теперь вам пора перекусить и отдохнуть.
Но я должен дать ответ королю Хью на его проклятые «предложения», как он их называет. Саймон подергал себя за бороду. Что у него на уме, Тиамак? Учитывая абсурдные условия, которые он выдвинул, создается впечатление, что он вообще не хотел видеть нас в Эрнисдарке. Он возмущен тем, что ему приходится кормить и принимать даже нашу небольшую королевскую процессию?
О, я уверен, что вы ошибаетесь. Эрнистир всегда исключительно педантичен со своими ритуалами.
Однако в глубине души Тиамаку и самому это не нравилось. Одно дело настоять на том, чтобы все было правильно организовано, и совсем другое держать Верховного короля и Верховную королеву в поле в течение двух дней из-за каких-то церемоний, которые следовало завершить недели назад. В конце концов, король Эрнистира вообще не сидел бы на троне, если бы не Протекторат, который представляли Саймон и Мириамель. В Эрнистире был король только благодаря тому, что дед Мири, король Джон, разрешил Хью править, сохраняя ему верность. «Тем не менее, подумал Тиамак, Хью сравнительно молодой король, и, быть может, его грубость лишь следствие неопытности».
Я уверен, что сэр Муртах, граф Эолейр и я очень скоро все исправим, сказал Тиамак.
Я уверен, что сэр Муртах, граф Эолейр и я очень скоро все исправим, сказал Тиамак.
Ну, надеюсь, так и будет, Тиамак. Скажи им, что мы на все согласны, и пусть он пришлет проклятое приглашение завтра утром. В первый раз нас привело сюда печальное событие, сегодня его годовщина. Мне представляется бессмысленным торговаться из-за мелочей сколько знамен, какими высокими будут троны, маршрут процессии Он с отвращением махнул рукой. Если Хью хочет выглядеть важным, пусть так и будет. Он может вести себя как ребенок, если пожелает, но Мири и я в этом не нуждаемся.
Возможно, вы оказываете королю Эрнистира дурную услугу, кротко сказал Тиамак, но в глубине души он так не думал.
Он действительно так не думал.
Мы можем здесь поплавать, папа?
Черная река была быстрой и безмолвной.
Я так не думаю, сын.
А что на другом берегу? спросил он.
Никто не знает.
Это была смесь снов и воспоминаний Саймона, относившихся частично к временам его молодости, когда он взял юного Джона Джошуа в город Гренбурн, рядом с рекой, чтобы посмотреть на наводнение. Вслед за поражением Короля Бурь зи́мы стали мягче, а в годы, последовавшие за падением башни, весенние оттепели делали реки Эркинланда такими полноводными, что они выходили из берегов, превращая поля по обе стороны Гленивента в великие водяные равнины с островками плавающих обломков домов и амбаров. Тогда Джону Джошуа было почти пять лет, и мальчика переполняли вопросы.
Не переплывай реку, папа, сказал ему сын во сне.
Я не буду. Саймон не стал смеяться, но в жизни так и случилось, и тогда его позабавила серьезность предупреждения мальчика. Она слишком широкая, Джон Джошуа. Я взрослый мужчина, но не думаю, что сумею проплыть так много.
И он показал на противоположный берег, где поля были выше. Саймон не смог бы достать до него стрелой.
А если бы я попытался войти в воду, ты бы пошел за мной? спросил ребенок. Или если бы я туда упал?
Конечно. Саймон вспомнил, с какой уверенностью он это сказал. Я бы прыгнул в воду и вытащил тебя. Конечно, я бы так поступил!
Но что-то его отвлекло, какой-то шум во сне, шум, на который он знал не следовало реагировать, но не заметить громкий лай собак было трудно. Всю свою жизнь, с тех пор, как его преследовала жуткая белая стая Стормспейка, Саймон чувствовал, как у него леденеет кровь, когда начинали лаять собаки.
Папа?
Голос мальчика звучал дальше, чем мгновение назад, но Саймон повернулся спиной к реке, чтобы посмотреть на темнеющие поля солнце скрылось за тучами. Где-то далеко какая-то тень двигалась по земле как единое целое не охотящаяся стая, но нечто, вышедшее на охоту
Папа?
Голос уже превратился в шепот. Маленький принц больше не держал его за руку как такое могло случиться? И хотя это был всего лишь сон, хотя Саймон наполовину понимал, что лежит в постели и спит, он почувствовал, как его охватывает леденящий ужас, словно кровь стынет от холода у него в мозгу. Сына больше не было рядом.
Он начал отчаянно озираться по сторонам, но сначала ничего не увидел. А далекий скорбный вой собак стал приближаться. Наконец он разглядел маленькую головку, подпрыгивающую на темной воде, худенькие руки поднялись, словно приветствуя друга фальшивого друга, друга обманщика, и сердце Саймона содрогнулось, словно собиралось остановиться. Он побежал, он бежал целую вечность, но ему никак не удавалось приблизиться. Тучи у него над головой сгустились, и солнечный свет практически исчез. Ему показалось, что он слышит ужасный тонкий крик и плеск, но хотя он бросился к тому месту, где в последний раз видел сына, оно по-прежнему оставалось далеко.
Саймон закричал, прыгнул, как будто хотел пересечь огромное разделявшее их расстояние исключительно силой желания силой сожалений.
Саймон!
Прохладные пальцы коснулись его лба, не столько успокаивая, сколько удерживая, сковывая его. На мгновение ужас стал настолько сильным, что он протянул руку, чтобы отбросить в сторону препятствие, и услышал восклицание ее поразило его внезапное движение, и Саймон вспомнил, где находится.
М-мири?
Плохой сон, Саймон. Тебе приснился плохой сон. Когда Мириамель почувствовала, как его мышцы расслабляются, она убрала руку с его лба. Другую она положила ему на грудь, но сейчас убрала ее и легла рядом на разворошенную постель. Мне попросить принести тебе что-нибудь?
М-мири?
Плохой сон, Саймон. Тебе приснился плохой сон. Когда Мириамель почувствовала, как его мышцы расслабляются, она убрала руку с его лба. Другую она положила ему на грудь, но сейчас убрала ее и легла рядом на разворошенную постель. Мне попросить принести тебе что-нибудь?
Он покачал головой, но, конечно, она не могла его видеть.
Нет, я
Тот же сон, что и в прошлый раз? Дракон?
Нет. Мне приснился маленький Джон Джошуа. Естественно, ведь в последнее время я не мог думать ни о чем другом.
Саймон лежал и долго смотрел в темноту. По дыханию Мири он чувствовал, что и она больше не смогла заснуть.
Он мне снился, наконец заговорил Саймон. Он ушел от меня. Я бежал за ним, но не смог догнать.
Она все еще молчала, но положила ладонь ему на щеку и не стала ее убирать.
Прошло семь лет, Мири, семь лет с тех пор, как проклятая лихорадка забрала его у нас, а я никак не могу привыкнуть.
Она пошевелилась:
Ты думаешь, со мной иначе? Я скучаю по нему каждое мгновение!
По голосу Мири он понял, что она рассержена, хотя и не понимал причины ее гнева. Как могли священники говорить, что смерть добрый друг, когда на самом деле она, точно армия, забирает все, что захочет, и уничтожает мир на долгие годы даже после того, как уходит?
Я знаю, дорогая. Я знаю.
Подумай, заговорила она после долгой паузы, каждый год будет наступать девятый маррис, каждый год, до конца времен. Когда-то это был счастливый день. Когда он родился.
Так должно быть и сейчас, моя дорогая жена. Бог всех забирает, однако наш сын дал нам наследника прежде, чем мы его потеряли. Он дал нам очень много.
Наследник. Ее голос резко прозвучал в темноте. А я хочу только его. Я хочу Джона Джошуа. Но вместо этого нам придется заботиться о ней до конца наших дней.
Ты сама сказала, что вдова лишь малая цена за нашу внучку, не говоря уже о внуке и наследнике.
Я говорила это до того, как Морган стал юношей.
Ха! На самом деле Саймону это не показалось забавным, но лучше так, чем ругаться. Едва ли его можно назвать мужчиной.
Мириамель вздохнула и только после этого ответила:
Нашему внуку семнадцать. Тебе было столько же, когда мы поженились. И он достаточно взрослый, чтобы бегать за девушками. Достаточно взрослый, чтобы целыми днями пить, играть в кости и делать все, что ему заблагорассудится. Ты так себя не вел в его возрасте!
Я мыл тарелки, чистил картошку и лук, убирал замок, моя дорогая, и я не выбирал такую жизнь. А потом я сражался за Джошуа, но и это не по собственной воле.
Все равно. С такими никуда не годными друзьями кем Морган станет? Таким же, как они.
Он вырастет из этих глупостей, Мири. Он должен.
Однако Саймон не особенно верил в собственные слова. Его внук иногда казался ему таким же потерянным, как сын, которого унесла черная река смерти.
Они еще некоторое время молча лежали в темноте.