Поехали какими-то дворами, переулками. Я быстро запутался. Подъехали к кафе в каком-то тихом переулке.
«Гости столицы, явно про это кафе не знают», мысленно отмечаю.
Антоновну здесь знали, так как она приятельски здоровалась с немногочисленным персоналом. Посетителей в кафе было немного из-за раннего времени. Сев за столик у окна, она сделала заказ для себя и вопросительно посмотрела на меня.
Кофе со сливками или с молоком. (Сомневаюсь, что в это время найдутся сливки даже в Москве). Сахара одну ложку, делаю заказ я. Вижу удивленный взгляд Антоновны. «Опять эмоции вызвал!» удовлетворенно отмечаю мысленно.
Расскажи, пожалуйста, о себе, предлагает Антоновна.
У меня не богатая биография, улыбаюсь. Живу с родителями в рабочем поселке, перешел в десятый класс.
От девочек, наверное, прохода нет? провоцирует на откровенность.
Пока справляюсь, неопределенно отвечаю, открыто улыбаясь.
Антоновна помолчала и, не дождавшись продолжения снова спрашивает:
Как ты песни стал сочинять?
Давно замечал, что в голове порой крутятся какие-то мелодии, иногда со словами. Решил как-то записать. Купил и научился играть на гитаре. Ходил к репетитору профессиональному музыканту. Он помогает с нотой записью и табулами. Недавно выступил на концерте к восьмому марта со своей песней, привычно рассказываю свою версию.
Кому уже продал песни, расскажешь? спрашивает.
Одну в наш городской ВИА, две другие для женского голоса певице из областной филармонии. Одна из них «Дальнобойщик». Вы слышали ее. Девочка, которой ее подарил, так решила, признаюсь.
За сколько их купили, не скажешь? допытывается.
Дорого, для нашего городка и областного центра, намекаю на столичные возможности.
Антоновна обиженно поджала губы.
Все равно, ты очень дорого запросил, задумчиво заявляет она.
На какой гешефт Вы рассчитываете, если не секрет? откровенно спрашиваю.
Антоновна пристально смотрит на меня и задумчиво произносит:
Евгений говорил мне, что ты очень необычный молодой человек. Теперь я и сама, замолчала. Конечно, я рассчитываю на небольшой процент, признается неохотно. Все будет зависеть от человека, к которому мы едем.
Чем думаешь заниматься после школы? Музыкой? интересуется, думая о другом.
Нет. В институт пойду, признаюсь.
Все, поехали, сообщает, взглянув на часики, и лезет в сумочку за кошельком.
Достаю и кладу на стол рубль.
Я заплачу, нерешительно заявляет Антоновна.
Пожимаю плечами и выхожу из-за стола, «забыв» рубль на столе.
В машине предлагаю:
Вы можете рассчитывать на десять процентов с каждой проданной песни. Или тысячу, если поможете зарегистрировать песню в ВААПе.
С ВААПом я тебе вряд ли помогу, задумчиво признается она. Надо бы с Евгением посоветоваться, решает и поворачивает к обочине, останавливаясь у телефонной будки.
Возвращается. Едем дальше.
Евгений тоже не знает. Пообещал разузнать про регистрацию. Вероятно, потребуются немалые деньги, сообщает, взглянув на меня.
«И здесь хотят заработать жуки!» думаю с неприязнью.
Приехали к старому пятиэтажному дому. Дом был с всякими архитектурными изысками. Поднялись на четвертый этаж по широкой лестнице. Между лестничными пролетами было пустое квадратное пространство. «Для лифта, что ли?» возник вопрос, «для подъема крупногабаритной мебели», пришел ответ от памяти будущего.
На звонок открыл дверь невысокий седоватый мужчина, лет пятидесяти, одетый в халат на белоснежную рубашку с галстуком. С интересом посмотрел на меня и расцеловался с Антоновной. Антоновна представила нас:
Сережа Соловьев, Иосиф Аркадьевич!
Пожали руки.
«Рука мягкая, теплая», мысленно отмечаю.
Проходите, пожалуйста, приглашает рукой вглубь просторной роскошной квартиры.
Не снимая обуви, проходим в просторную комнату. Оглядываюсь. В углу рояль, вдоль стен вычурные диванчики и стулья. В другом углу столик с букетом живых цветов, похоже на антикварный со стульями на гнутых ножках. У входа какие-то статуи, в углах вазы. У левой стены белая мебельная стенка, в тон со светлыми стенами. Комната, да и вся квартира оформлена богато и со вкусом.
Не снимая обуви, проходим в просторную комнату. Оглядываюсь. В углу рояль, вдоль стен вычурные диванчики и стулья. В другом углу столик с букетом живых цветов, похоже на антикварный со стульями на гнутых ножках. У входа какие-то статуи, в углах вазы. У левой стены белая мебельная стенка, в тон со светлыми стенами. Комната, да и вся квартира оформлена богато и со вкусом.
Чай, кофе? радушно предлагает хозяин.
Благодарю, только пила, отказывается Антоновна.
Спасибо, тоже отказываюсь.
Он приглашает нас к столику и садится спиной к окну.
«Лицо прячет в тени», соображаю.
Ну-с, молодой человек, говорят, вы можете удивить старика? мельком взглянув на Антоновну, с интересом смотрит на меня, приглашая к разговору.
Пожимаю плечами, молча ожидая продолжения, и достаю из пакета бобину с пленкой и конверт с нотами.
Вам решать, сообщаю.
Хорошо, не будем терять время, послушаем, забирает пленку. Может, сам споешь? предлагает, не выпуская бобину из рук. Мне сообщили, что ты хорошо поешь, опять взглянул на Антоновну. В живую песня по-другому звучит, объясняет.
Могу, соглашаюсь с ним.
Что тебе для этого надо? На каком инструменте играешь? интересуется.
На акустической гитаре, шестиструнной, сообщаю.
Непроизвольно морщась от выбора плебейского инструмента, встает из-за стола:
Сейчас посмотрю, где-то был этот инструмент.
Приносит гитару и протягивает мне. Пробую звук. Шикарно. Гитара эксклюзивная, концертная. Немного подстраиваю и начинаю с первой песни, записанной на пленке «Так хочется жить».
Во время моего исполнения Аркадьевич положил подбородок на сцепленные в замок руки и прикрыл глаза. По окончании песни задумчиво посмотрел на меня.
Я не буду сомневаться в твоем авторстве, хотя твой возраст и эта песня не соответствуют друг другу. А исполнение у тебя дворовое, сообщает. Эта песня первая на пленке? интересуется и снова берет бобину.
Киваю. Он встает, идет в стенке и, открыв одну из дверок умело заправляет пленку в большой магнитофон. Марки не вижу. По комнате разносятся из невидимых динамиков звуки синтезатора Павла и мой голос. «Вроде неплохо получилось записать», мысленно отмечаю.
Кто играет? Не ты? останавливает магнитофон по окончании песни и спрашивает меня.
Один профессиональный музыкант, отвечаю.
Хм, не плохо, признает, давай тогда и другие песни на пленке послушаем, принимает решение и запускает магнитофон.
«Не вдохновился моим исполнением», догадываюсь.
Аркадьевич, отойдя от магнитофона, прослушивает все записи. Потом выключает и поворачивается ко мне.
Какие разноплановые песни. Все твои? не выдерживает он.
Молча смотрю на него и киваю.
Я бы не решился показывать их профессионалам, если бы это был плагиат, наконец сообщаю ему.
Спой под гитару про коня, предлагает он.
Пою «Коня», потом и другие песни по его просьбе. Наконец он подходит к главному вопросу:
Сколько ты за них просишь?
Передаю слово в слово то, что уже озвучил Аде Антоновне.
Ого! восклицает и, обращаясь к ней: Ничего себе аппетиты у современной молодежи! Зачем тебе столько денег? спрашивает, хитро глядя не меня.
Овес нынче дорог, отвечаю репликой Бендера.
Аркадьевич тонко захихикал. «Тоже знает Ильфа и Петрова», мысленно отмечаю.
Я могу тебе заплатить тысячу рублей за все песни, предлагает.
Встаю, задвигаю стул и беру со стола конверт с нотами.
Извините, что отнял у Вас время. Пленку отдадите? У меня в Москве еще много дел, смотрю угрюмо на него.
Пленку-то отдам. А если эти песни прозвучат потом где нибудь? Что будешь делать? хитро сморит на меня.
Я могу даже оставить пленку и уйти без нее и без денег. Но могу сообщить, что обманув меня сейчас, в будущем Вы потеряете больше. Я не злопамятный, но память о зле у меня хорошая. А жизнь сегодня не заканчивается, сверлю его взглядом.
Некоторое время меряемся взглядами. Наконец он отводит взгляд. Антоновна сбоку облегченно выдыхает, чуть скрипнув стулом.
Не собираюсь я никого обманывать, буркнул в сторону. Кто же так торгуется? Сразу собираешься уходить, угрожаешь, возмущается, видимо забыв, что только что сам угрожал кинуть меня.
Я не люблю торговаться, сообщаю. Я знаю настоящую цену моим песням. Она значительно больше, чем прошу я.
Я не люблю торговаться, сообщаю. Я знаю настоящую цену моим песням. Она значительно больше, чем прошу я.
Откуда ты можешь знать? Я предлагаю тебе реальную цену, по две тысячи за первую песню и про коня, за остальные по пятьсот рублей.
Начался конструктивный торг. В результате пришлось скинуть свою цену. Сошлись на четыре тысячи пятьсот рублей за «Так хочется жить», «Коня» и «О той весне», после того, как я объяснил концепцию песни о войне несколько детей в касках и солдатских скатках поют на фоне военной кинохроники. Остальные четыре песни ушли по три тысячи за каждую. Согласился с дополнительным условием Аркадьевича, привезти ему еще песен. Вижу довольство в глазах Антоновны.
Не споешь ли те песни, которые уже продал? спрашивает она.
Кофе можно? интересуюсь, наглея.
Иосиф Аркадьевич, у Вас сливки найдутся? улыбаясь, спрашивает в спину, отсчитывающего деньги Аркадьевича.
В холодильнике посмотри, отмахивается он.
Через некоторое время отхлебываю ароматный напиток и берусь за гитару. Пою «Дальнобойщик», «Маленькую страну» и «Все пройдет».
Однако, неопределенно произнес Аркадьевич. Еще есть? интересуется.
Есть дворовые и блатные, признаюсь.
Спой, чуть ли не в унисон попросили оба.
Пожимаю плечами и пою «Кольщик», «Ушаночку», «Ребята с нашего двора» и «Старые друзья».
У тебя кто-то сидел из родных? формально поинтересовался Аркадьевич. (Видимо, не впечатлился от этих песен).
Нет. Много знакомых сидело и сидит, признаюсь.
Какую песню ты пел на вашем концерте? не унимается Антоновна.
Про бабушек, отчего-то смущаюсь.
Спой, предлагает и объясняет Аркадьевичу о нашем концерте к 8-му марта.
Пою про бабушек. Взрослые внимательно слушают.
Образно и трогательно, отмечает Аркадьевич. Ты в песнях упоминаешь бараки, сараи. Там так у вас живут? интересуется.
Живут по-разному. Я с родителями и бабушкой в бараке, признаюсь.
Пересчитываю деньги и складываю их в пакет.
Тебе куда надо? спрашивает Антоновна.