Наверху переоденься, удовлетворённо кивнул Петрас.
Вежливо поблагодарив, я поспешила к лестнице. Боялась, что моя любезность и показное воодушевление вот-вот иссякнет.
Тонкая перегородка разделяла второй этаж на две части. В меньшей на грубо сколоченной лавке лежали соломенный тюфяк и толстое одеяло из овечьей шерсти. Под скатом крыши висели пучки трав, на полках стояли кувшины и горшочки с зельями. Коморка Юле. В соседней, куда более просторной половине, друг за другом стояли две большие кровати с толстыми перинами, подушками и пуховыми одеялами. Возле одной на крючках в беспорядке висела поношенная походная одежда моего брата, возле второй педантично расправленные костюмы Петраса. Надо же, даже здесь хорохориться не перестаёт.
Усмехнувшись, я скинула мужскую рубаху, которую набросила на себя после бани. Платье оказалось удобным и одевалось легко даже без посторонней помощи. К нему шли изящные серебряные заколки в виде цветов с лепестками из лазурита и перламутровой сердцевиной. Заколов пряди на висках, я оглядела себя в большом зеркале, висевшем у дальней кровати сбоку от окна. Миленько, даже на девушку похожа. Только вырез уж слишком откровенный и рукава короткие немного стыдно и зябко. Хочется закрыться, но нет Нужно постараться быть любезной ради брата.
Лайсве, живей, а то без еды останешься! сварливо крикнул Вейас. Он что мне нянечка?!
Чувствуя в тонких парчовых туфельках каждую неровность под ногами, я спустилась по лестнице. Вейас и Петрас ждали в гостиной, сидя на стульях заложив ногу за ногу. Увидев меня, кузен поднялся и протянул руку.
Я знал, что тебе подойдёт, сиял Петрас широкой улыбкой и надувался от гордости. Едва удалось подавить смешок. Подтверди, Вей, в этом платье твоя сестра красавица-раскрасавица!
Её даже холщовый мешок не испортит, угрюмо бросил брат, не взглянув на меня.
«Что с тобой?» мысленно спросила я. Хотелось услышать что-нибудь более искреннее, чем его постоянное ёрничанье.
«Что с тобой?» мысленно спросила я. Хотелось услышать что-нибудь более искреннее, чем его постоянное ёрничанье.
«Ничего, отстань!» Вей поднялся и ушёл на кухню.
Почему во время своего триумфа у него вид, будто он кого-то хоронит?
Вскоре мы устроились за пышно накрытым столом. Здесь стояла свежая речная рыба, нежная молодая телятина, тушёная крольчатина с овощами, грибная подливка, закуски из сыров и колбас, пирог с капустой и печёные яблоки на сладкое. Всё очень вкусное, приготовленное Юле с умением и любовью. Я никогда не ела так много! Но больше потому, что не знала, куда деться от Петраса. Он сыпал комплиментами без умолку: о моём стройном стане, манере держаться в седле, бесстрашии во время охоты, блистательном остроумии. Последнее звучало особенно нелепо, когда я только кивала, жала плечами и глупо улыбалась.
А куда делся Юле? спросила я, устав от его речей.
Вейас пялился в стенку, словно был не с нами. Почему он замкнулся? Никогда его таким не видела.
Да Петрас потянулся за ломтиком хлеба. Я отпустил его на пару дней отдохнуть в награду за то, что он тебя вылечил.
Жаль, мне так хотелось его отблагодарить и попрощаться.
Юле умел и слушать, и говорить так, что я боялась упустить хоть слово. Я буду очень скучать по его простой мудрости.
Отблагодаришь ещё, заверил кузен.
Он опустошил свои закрома с молодым вином и постоянно подливал его в наши кружки. Оно бодрило, хоть и заволакивало разум туманным хмелем, притупляя неприятные эмоции и тревогу. Я даже немного развеселилась.
Сегодня полнолуние устроим что-нибудь эдакое? заговорщически шепнул мне Петрас. Можем призрака вызвать: моего отца, твоей мамы или знаменитого воина.
Спиритический сеанс? едва не в полный голос удивилась я. Петрас шикнул и указал глазами на брата.
Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?
Я закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же может, мне удастся попросить прощения? Я стараюсь держаться и не думать, но чувство вины не оставляет меня. К лучшему, если Вейас этого не увидит.
«Глупая-глупая Лайсве! свербел внутренний голос. Ты даже не представляешь, какими опасными могут быть взрослые игры. Я дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли: Я хочу попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни! Я сильная, я справилась с варгами, я смогу унять кузена, если всё зайдёт слишком далеко».
Давай, я сжала под столом ладонь Петраса.
Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.
Вот незадача! кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса. Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.
Выпей моё, брат передвинул к нему полную до краёв кружку.
Ни к еде, ни к вину он так и не притронулся, просидев угрюмо нахохлившись весь ужин.
Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, уже не так радушно процедил Петрас. Съезди, говорю!
Вейас напрягся и вытянулся. Вот-вот колкость выпалит, и тогда все старания пойдут насмарку!
Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, замотал он головой.
Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, Петрас швырнул ему кошелёк.
Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.
«Пожалуйста, сделай, как он просит, взмолилась я. Не порти всё в шаге от победы».
«Ты продалась за тряпки и побрякушки!» разочарованно воскликнул он.
Какой демон в него вселился?
Вейас?! только когда услышала собственный голос, поняла, что заговорила вслух.
Иду уже!
Брат с шарканьем отодвинул стул и ушёл, не оборачиваясь, даже не ответил на мой мысленный зов. Захотелось броситься следом и помириться, но за ним уже захлопнулась входная дверь. Я вымучено улыбнулась Петрасу, пытаясь скрыть смятение. Ведь он не причинит мне зла. Он благородный Сумеречник. Он поймёт, что это лишь игра. Обнимет и поцелует пару раз после вызова духов, пока мой мрачный братец не вернётся ничего страшного в этом нет, я потерплю, а потом объясню про свои чувства им обоим.
Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв меня под локоть, повёл в гостиную.
Мы сдвинули в середину комнаты медвежью шкуру, и я уселась на неё. Петрас нашёл кусок мела и принялся выводить на полу замысловатые узоры: большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, внизу между ногами знак смерти перевёрнутый анк, и птица над головой символ души. Я знала это по книгам, а ещё из того, чему обучали Вейаса. Любила подглядывать за его уроками, мечтала, чтобы и меня допустили до подобных таинств, а не заставляли заниматься скучным рукоделием и танцами.
Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал грубые коричневые осколки янтаря. Я подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.
Нравится? Можешь оставить, подмигнул Петрас.
Он принёс гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, более ценного, зелёного, отшлифованного, с застывшим внутри пауком.
Правда, красивый? проворковал Петрас, любовно поглаживая набалдашник. Последний подарок отца.
Я сочувственно улыбнулась. Отец Петраса умер неожиданно. По слухам, его преследовал мстительный дух, которого тот прежде пленил и заставлял прислуживать. Освободившись, дух свёл его с ума и вынудил выброситься из самой высокой башни собственного замка. Хотя поговаривали, что его наследник, обретя силу, подтолкнул родителя к краю, желая поскорее получить титул и власть. Я не верила сплетням, помня, как гордился и любил Петраса его отец. Вейас даже жаловался, что завидует кузену: наш родитель скупился на похвалу, лишь качал головой и поджимал губы, когда отец Петраса хвастался успехами сына. Но его таинственно-притягательная внешность, напористые манеры и самоуверенный тон всё равно чем-то настораживали. Пожалуй, все медиумы немного мрачные и зловещие такова уж стихия смерти.
Не дождавшись моего ответа, Петрас закрыл глаза. Полился монотонный речитатив, из которого нельзя было разобрать ни слова, в такт ему по центру звезды стучал посох.
В ритуальной одежде было бы проще, Петрас закончил заклинание и открыл глаза. Ладно. Один призрак не полчище. Есть что-нибудь, что принадлежало тому, кого ты хочешь вызвать?
Я кинулась перебирать вещи на кровати. В старых лохмотьях завалялся гребень.
Подойдёт?
Петрас повертел мою находку в руках, снял тёмный волосок и поднёс к лицу, внимательно изучая.
Вот это точно подойдёт, кузен кивком велел, чтобы я села обратно на медвежью шкуру. Давно она умерла?
Петрас поднёс волос к свече. Тот скукожился, издал не слишком приятный запах и истаял без остатка.
Несколько дней назад. Думаешь, получится?
Без Вейаса страшно, словно я лишилась брони, защитника и смелости разом.
Чем меньше срок, тем проще. А если она умерла не своей смертью, точно явится: они тогда плохо на том берегу приживаются, кузен сложил руки на груди. Главное, сиди смирно и не пугайся: это их заводит.
Я обняла себя за плечи. Уже жалела, что согласилась.
Не бойся. Если что, я смогу тебя защитить, он подмигнул. Чувствовалось, как ему хочется добавить: «Не то что твой братец-слабак!»
Как её звали?
Айка из Тегарпони, собралась с духом я. Она видела меня в мужском наряде и думала, что я парень. Боюсь, в платье она меня не узнает.
Мёртвые не видят одежды, только душу.
Он вынул из рукава ритуальный кинжал с волнистым лезвием и полоснул себя по запястью. Янтарь набалдашника впитал кровь, потемнел и замерцал багровыми сполохами. Петрас выпрямился и ударил посохом в центр пентаграммы:
Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, завесу пройди, плоть обрети!
Свечи мигнули и погасли. Даже угли в камине тлели не так ярко. На уши свинцовой тяжестью навалилась тишина. Стало зябко. Я сдавленно выдохнула изо рта вырвались клубы пара. Мучительно долго ничего не происходило. Я устала сидеть смирно и уже решила, что не вышло, как стукнула об притвор дверь, заскрипели половицы. Захотелось передёрнуться, но Петрас положил руку мне на плечо и шикнул. Из самого тёмного угла, до которого не доставал свет камина, к нам двигался тускло-зелёный огонёк. Он разрастался, обретая чёткие очертания, пока не замер в центре пентаграммы. Мигнул, и на месте огонька показалась прозрачная фигурка той, что и при жизни была похожа на бестелесного духа. Вокруг её тонкой шеи обмоталась золотая нить, второй край которой был привязан к посоху кузена. Почти как у невольницы или у зверя на цепи.