Жил-был мальчик в одном селе далеко-далеко отсюда. Хотя воспитывался он в суровой семье простолюдинов, но был настоящим принцем. Как все принцы отличаются от обычных людей, так и он отличался ото всех, кого знал. За эту инаковость, за подлинное благородство и способность видеть настоящую красоту вместо красоты мнимой его невзлюбили и всячески унижали. Когда он вырос, то попал в услужение к господам, что жили в замке на холме. Но и там он не находил себе места, потому что служил тем, кто был даже ниже простолюдинов. Он охотился за них на демонов, а все трофеи и слава доставались другим. Но как истинный принц он желал лишь защищать всех людей, а не только тех, кто мог заплатить.
Гед притих, слушая очень внимательно.
Однажды невесту его хозяина похитили демоны и увезли на дальний север. Жених струсил и отказался её искать. Тогда принц отправился за ней один. Смилостивились над ним боги и позволили вырвать её из лап демонов. Поразившись её красотой, принц возжелал её, как не желал ничего в своей жизни. Сказал он: «Если долго выполнять за кого-то его работу, то его судьба станет твоей судьбой. Будь моей принцессой, и я буду любить тебя, как ни один мужчина ещё не любил женщину». Согласилась она, разглядев его благородное сердце под лохмотьями и обветренной кожей. Лишь об одном попросила она: «Не неволь меня, если твоя любовь иссякнет от времени, старости или обид». Он согласился, и были они счастливы вместе. Когда принцесса уже ждала их первенца, встретился им злой колдун. Он знал, что прежде принцесса любила другого, и солгал, что она до сих пор стремилась к нему. От обиды принц обернулся чудищем тёмным и сжёг кожу принцессы в пламени ревности. Родила она сына одна в сильных муках.
Гед прижал ладони ко рту.
Не стерпели боги её боли и укрыли ото всех невзгод в благостном Ирие.
Дальше-дальше! Гед сцепил руки на груди и раскачивался на лавке.
Смеркалось. Зимний холод студил кожу, хотя в Ирие царствовало вечное лето, изба была натоплена и дверь затворена. Завывал ветер, раскачивались с натужным скрипом деревья, молчали звери и птицы. В сердце леса разгоралась буря. Полыхали молнии, с грохотом падали сухие сосны, поднимались в воздух облака пыли.
Смеркалось. Зимний холод студил кожу, хотя в Ирие царствовало вечное лето, изба была натоплена и дверь затворена. Завывал ветер, раскачивались с натужным скрипом деревья, молчали звери и птицы. В сердце леса разгоралась буря. Полыхали молнии, с грохотом падали сухие сосны, поднимались в воздух облака пыли.
Гед вцепился в мамину юбку. Хорхор отошёл от тазика с посудой и тревожно вгляделся в сгущающуюся за окном тьму. Лайсве мучили ощущения из давно забытого сна. Она никак не могла решить, так ли это плохо или всё-таки хорошо.
На поляне послышались шаги. Избушка охнула и опустилась к земле в раболепном поклоне. Дверь отворилась настежь. Внутрь вбежала заплаканная Ягиня. Её листья поникли и не горели так ярко, глаза затуманились, губы подрагивали, словно она желала что-то сказать и не могла. Лайсве взяла её ладони в свои и попыталась ободрить улыбкой, глядя её глазами.
Сквозь стену, отделявшую Ирий от Дольнего мира, ломилось чудище. Его тело покрывала кипящая лава. Оно уничтожало всё в безумной ярости: жгло лес, валило деревья и сминало кусты.
Ягиня заламывала руки-ветви в отчаянии.
Лайсве вышла на порог. Темнота полыхала зигзагами молний. Раскаты грома оглушали. Холодный ветер сбивал с ног. Лил дождь, в прорехи на небе просачивались снежные хлопья. Хорхор замер рядом, держа в руках своё единственное оружие бубен и колотушку.
Я знаю, что это за чудище, сказала Лайсве, преградив ему путь рукой. Я должна станцевать перед ним. Это всегда его успокаивало.
Больше не боишься? поддел её Хорхор.
Я верю, что так будет правильно. Если он всё-таки попал сюда, то без меня не уйдёт. Я дала слово, что последую за ним, если он ещё не потерял указующую путь любовь.
Шаман продолжал испытывать её, схватив за запястье с обручальным браслетом:
А как же война и злые люди? Тысячи бед вновь навалятся на тебя. Быть может, там тебя ждёт смерть!
Я выстою ради Геда. Ему пора вернуться в Дольний мир и отыскать свой путь. А я я должна исполнить свою миссию.
Значит, ты действительно готова, Хорхор разжал пальцы.
Лайсве соступила с порога вросшей в землю избы. Каждое движение плавное и грациозное. Музыка звучала внутри неё: стучала кровь в ушах, задавая ритм, мелодия обволакивала нежностью и теплотой. Любовь стала в ней главной темой, любовь ко всему, даже к грозному Разрушителю, который не давал Лайсве покоя всю жизнь и собирался продолжать в том же духе.
Никогда она ещё не танцевала так самозабвенно, упиваясь страстью, свободой и горделивой красотой этого действа. Её руки выплетали сложные фигуры, ноги порхали словно птицы. Платье быстро промокло, ткань облепила изгибающееся в пляске тело соблазнительными складками.
Чёрные тучи пропустили солнечные лучи, зазолотился дождь и снег. Деревья поднимали ветви, ликуя. Ветер ласково кутал плечи, избавляясь от горечи дыма. Духи выглядывали из укрытий и наблюдали за Лайсве с восхищением.
Разрушитель замер на опушке, мигая ледяными глазами под наносным пламенем. Остывал покрывавший его тело чёрный панцирь с огненными прожилками. Разрушитель жаждал присоединиться к Лайсве, пускай и упрямо молчал, прячась за деревьями, как прежде за чужими спинами.
Подойди! Сколько можно желать и не позволять себе чувствовать? Сколько можно мучиться и ревновать к тому, кто недостижимо далёк?
Словно прочитав её мысли, Разрушитель подался вперёд. Каждый шаг всё шире, пока чудище вовсе не побежало. Угольные пластины слетали с него и развеивались пеплом в воздухе. Громадные руки обхватили Лайсве так крепко, что стало трудно дышать, но жар объятий согревал приятной тоской. К глазам подступили слёзы, хотя она столько раз обещала себе не плакать из-за него.
Моё имя Микаш из села Остенки, которого больше нет, захрипел Разрушитель отвыкшим говорить голосом. Я простолюдин, который не знает даже имени своего отца. Я совершаю подвиги, а почести за них получают другие. Вёльва предрекла, что когда-нибудь я превращусь в демона. За душой у меня ничего нет. Сегодня я умру, но хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше самой жизни!
Лайсве улыбнулась. Сквозь копоть на его лице проглядывала обожжённая плоть. Что он с собой сотворил? Сколько же времени понадобится, чтобы привести его в порядок?
Я знаю, почувствовала твою ауру в лесу. Долго же ты!
Прости! рычал он скорее, чем попросил.
Но это же ты на меня обижался. Рада, что ты разобрался в себе и решил, чего хочешь. Ты ведь решил?
Лайсве подозрительно заглянула в сверкавшие сталью глаза.
Прости! крикнул он так, что едва не оглушил.
Ох, некоторые вещи никогда не меняются.
Прощаю.
Лайсве целовала его глаза. Это успокаивало Микаша даже в те дни, когда он мучился от ран. Вот и сейчас он расслаблялся под её губами и пальцами. Рычание сменили натужные хрипы и стоны. Дождь, снег и ветер счищали гарь, возвращая Микашу человеческий облик. Как же сильно ему досталось!
Ты поедешь со мной? спросил он намного слабее, но рук не размыкал.
Мне жалко лес. Ты же всё здесь разнесёшь, если я откажусь, отшутилась Лайсве.
Стальные глаза снова полыхнули яростью, грозя всему миру:
Р-р-разнесу!
Не надо! После того как ты вылечишься, мы вернёмся домой вместе.
Он послушно кивнул и отпустил её.
Мама! донеслось с порога избушки.
Шлёпая по лужам босыми пятками, к ним мчался Гед. Видимо, Хорхор не уследил за слишком проворным мальчуганом. Лайсве опустилась на корточки и подхватила его в объятия.
Кто это? прохрипел Микаш.
Гед, познакомься, это твой отец, она повернула к нему сына.
Отец? отшелушив с лица Микаша кусочек копоти, малыш со значительным видом заключил: Глязный!
Он жив? поразился Микаш.
Лайсве поставила Геда на землю и взяла мужа под руку:
Идём, потом всё объясню. Когда поправишься.
Он опёрся на неё и поковылял к избушке. Гед с другой стороны держал его за пальцы и тоже старался помочь. Непогода унялась, стоило им ступить на крыльцо.
Хорхор встретил их на пороге. Он помог уложить Микаша на лавку, и тот сразу же погрузился в глубокий сон.
Надо же, что с собой сотворил едва жив остался, присвистнул шаман, почесав в затылке. Как будто кто-то специально направлял его по пути разрушения, взводил до предела. И делал это очень долго, за три года скитаний по лесам он бы не обратился в это.
Но мы ведь поставим его на ноги? встревожилась Лайсве, запирая за Гедом дверь.
Если очень постараемся, Хорхор оглянулся на Ягиню.
Та дожидалась в дальнем углу и смотрела на Микаша с опаской. Лайсве склонилась в глубоком реверансе:
Прости, что за помощь мы отплатили болью.
Она зашевелила губами, качая головой из стороны в сторону. Кристальные глаза уставились прямо на Лайсве. Та взяла Ягиню за руки. Лесная хозяйка заговорила шёпотом листвы и трав:
«Разрушитель зло. В нём столько ярости, что когда-нибудь она захлестнёт весь мир. У нас нет отваги Небесных, чтобы терпеть такой ужас! Когда-нибудь он и тебя сломает. Убей его, пока он слаб. Убей, он уязвим лишь перед тобой. Перед тобой и этим треклятым Небесным королём человеков. Только он не убьёт, потому что Разрушитель нужен ему для игрищ за Небесный престол.
Но нам до этого дела нет, мы просто хотим жить. И вы живите! Оставайся здесь навсегда, молодой, счастливой и полной сил. Наш мальчик будет защищён от войны, ненависти и Мрака, которые заполонили Дольний мир. Если уйдёшь, останется лишь пять лет».
Пять лет до гибели Безликого Нет, нужно вернуться и найти вэса во что бы то ни стало!
Лайсве обернулась к Микашу. Могучая грудь медленно вздымалась и опадала. Сильный, но ранимый, он всегда был таким. Лайсве держала его жизнь в ладонях. Достаточно не помочь, и он угаснет, как огарок свечи. Не будет Мрака, не будет чудища, не нужно будет возвращаться.
Нет, не так! Ни Мрак, ни чудища никуда не денутся. Они обретут новую форму и продолжат своё дело. Таинственный «король человеков» снова отыщет их для своих игрищ. Не будет только Микаша. Как он сказал? «Сегодня я умру». Но на самом деле он хотел жить и любить, иначе бы не попал сюда.
Лайсве повернулась к Ягине и сняла с её пояса ритуальный кинжал с волнистым лезвием: