Я тоже в этом не сомневался.
Первая проблема. У меня не было смокинга.
Я надевал смокинг один раз в жизни, взятый напрокат, бирюзовый, с темно-синими вельветовыми вставками, поверх плоеной сорочки, достойной пирата, и с галстуком на застежке с узлом размером с кулак. Идеально для выпускного бала в районной старшей школе Мерси с темой острова («Ночь в Раю!»), но не для рафинированной публики клуба Шпее.
Я хотел взять смокинг напрокат, но Лир переубедил меня.
Твоя жизнь в смокинге только начинается, объяснил он. Тебе нужен, друг мой, боевой смокинг.
Магазин, в который он меня отвел, назывался «У Кизера» и специализировался на покупке и продаже одежды для торжественных случаев, достаточно дешевой, чтобы на нее можно было стошнить без зазрения совести. Огромное помещение, простецкое, как автовокзал, с побитыми молью головами зверей на стенах и настолько пропахшее нафталином, что у меня в носу защипало. Порывшись по огромным полкам, я выбрал себе простой черный смокинг, плоеную рубашку с желтыми пятнами в подмышках, коробку дешевых запонок и лаковые кожаные туфли, которые жали мне. В предшествующие вечеринке дни Джонас стал для меня чем-то средним между умудренным опытом молодым дядюшкой и собакой-поводырем. Смокинг я выбирал сам, однако он настоял на том, чтобы галстук и камербанд выбрал он. Перебрал десятки, пока не остановился на розовом шелковом галстуке с узором в виде крохотных зеленых ромбов.
Розовый?
Надо ли говорить, что в Мерси, штат Огайо, такое никогда бы не прошло. Бирюзовый смокинг? Да. Розовый галстук нет.
Ты уверен насчет этого?
Поверь мне, мы обычно так и делаем, ответил Лир.
Вечеринка, как я понимал, будет чем-то вроде массового первого свидания. Члены клуба смогут приглядеть себе кого-нибудь среди новичков, которых называли «панчиз», петрушками. Меня тревожило, что я никого не могу пригласить с собой, но Джонас заверил меня, что мне даже лучше прийти одному. В этом случае, объяснил он, у меня будет возможность производить впечатление на целые эскадры девушек без пары, которых для такого случая специально приглашают из других колледжей.
Затащишь пару в постель, и всё, ты принят.
Я рассмеялся абсурдности этого заявления.
Почему всего пару?
Я имел в виду одновременно.
Лиз я не видел с первого моего дня в Уинтроп Хаус. Мне это не казалось странным, поскольку она жила в Мэзере, намного дальше вдоль реки, и вращалась в более модных кругах. Тем не менее путем осторожных и вежливых расспросов я смог узнать несколько больше о ее общении с Джонасом. На самом деле они не были типичной гарвардской парочкой, но знали друг друга с детства. Их отцы жили в одной комнате в подготовительной школе, и их семьи не один год проводили отпуска вместе. Это показалось мне логичным. Задним числом я понял, что их словесные дуэли были больше похожи на разговор брата с сестрой, а не людей, у которых роман. Джонас заявил, что они многие годы на самом деле терпеть друг друга не могли, пока им не исполнилось по пятнадцать, когда им пришлось две недели провести вместе с родителями на островке у побережья Мэна, где их взаимная антипатия вдруг превратилась в то, чем являлась на самом деле. Они держали это в тайне от родных Джонас даже сознался, что у него всё это вызвало ощущение сродни инцесту. Тайные свидания на летних каникулах в амбарах и лодочных сараях, пока родители напивались, сидя в патио. Они даже не считали это нормальными отношениями парня и девушки до тех пор, пока не оказались в Гарварде и не поняли, что, в конце концов, очень нравятся друг другу.
Это, по крайней мере отчасти, объясняло всю странность их отношений. Что еще, кроме долгой истории общения, могло бы связать между собой людей с фундаментально несовместимыми характерами и взглядами на жизнь? Чем больше я узнавал их обоих, тем больше я понимал, насколько же они разные. Они вращались в одном и том же обществе с детства, жили одинаковой жизнью в сельской местности и школах с проживанием, ездили в нью-йоркской подземке и парижском метро, лондонской «трубе», когда им исполнилось по двенадцать, но это совершенно ничего не говорило о том, что они за люди. Вполне вероятно, что двое других людей, свяжи их подобные обстоятельства, прожили бы рука об руку целую вечность. Здесь-то и кроется суть любви и сущность трагедии. Я еще не имел достаточной мудрости, чтобы понять это, и не обрел ее даже многие годы спустя. Однако мне кажется, что я с самого начала ощущал это и что это стало причиной моей привязанности, той силой, которая влекла меня к ней.
Настал день вечеринки. Дневные часы были лишь бессвязной преамбулой к ней, я не мог абсолютно ничего поделать. Нервничал ли я? Как чувствует себя бык, когда его ведут на арену, когда он вдруг видит орущую толпу и человека с плащом и шпагой? Джонаса весь день рядом не было, он куда-то ушел, и когда стрелка часов приблизилась к восьми, назначенному времени, он еще не вернулся. Типичный житель Среднего Запада, которым я еще тогда был, естественно, нервничал, в силу различия понятий, что значит опоздать, а что нет. В девять тридцать, когда я наконец решил, что пора одеваться (втайне фантазируя, как девушка, что я и Лир будем делать это вместе), мое беспокойство начало переходить в злость. Похоже, что он позабыл о своем обещании и мне придется весь вечер провести, будто отвергнутому жениху, одевшись в смокинг и пялясь в телевизор.
Другая сложность заключалась в том, что я не умел завязывать галстук. Вероятно, мне бы в любом случае не удалось это сделать, так у меня дрожали руки. Вставить запонки для меня было всё равно что заправить нитку в иголку молотком. Я возился десять минут, не меньше, ругаясь хуже сапожника, вставляя их в нужные отверстия, и по завершении процесса мое лицо было мокрым от пота. Я вытер его дурно пахнущим полотенцем и оглядел себя в ростовом зеркале на двери ванной, надеясь, что меня это воодушевит. Я был неприметным парнем, ничего особенного, правда, подтянутым от природы и без особых изъянов. Мой нос всегда казался мне слишком большим, руки слишком длинными, волосы слишком густыми. Однако лицо и фигура, которые я узрел в зеркале, показались мне не слишком уж безнадежными. Облегающий черный костюм, блестящие туфли и накрахмаленная рубашка, даже розовый камербанд не смотрелись на мне неестественно. Я сразу же пожалел насчет бирюзового костюма, который надевал на выпускной; откуда мне было знать, что простой черный костюм может придать твоему облику такое благородство? Я впервые позволил себе подумать, что я, простой парень из провинции, смогу спокойно войти в двери клуба Шпее, и при этом не завоет сигнал тревоги.
Другая сложность заключалась в том, что я не умел завязывать галстук. Вероятно, мне бы в любом случае не удалось это сделать, так у меня дрожали руки. Вставить запонки для меня было всё равно что заправить нитку в иголку молотком. Я возился десять минут, не меньше, ругаясь хуже сапожника, вставляя их в нужные отверстия, и по завершении процесса мое лицо было мокрым от пота. Я вытер его дурно пахнущим полотенцем и оглядел себя в ростовом зеркале на двери ванной, надеясь, что меня это воодушевит. Я был неприметным парнем, ничего особенного, правда, подтянутым от природы и без особых изъянов. Мой нос всегда казался мне слишком большим, руки слишком длинными, волосы слишком густыми. Однако лицо и фигура, которые я узрел в зеркале, показались мне не слишком уж безнадежными. Облегающий черный костюм, блестящие туфли и накрахмаленная рубашка, даже розовый камербанд не смотрелись на мне неестественно. Я сразу же пожалел насчет бирюзового костюма, который надевал на выпускной; откуда мне было знать, что простой черный костюм может придать твоему облику такое благородство? Я впервые позволил себе подумать, что я, простой парень из провинции, смогу спокойно войти в двери клуба Шпее, и при этом не завоет сигнал тревоги.
Распахнулась дверь, и вбежал Джонас.
Блин, сколько времени?
Он пробежал мимо меня и включил душ. Я подошел к двери следом.
Ты где был? спросил я, слишком поздно осознав, насколько резко это прозвучало. Времени почти десять, всего-то.
В лаборатории надо было поработать, ответил Лир, срывая рубашку. На самом деле там раньше одиннадцати ничего не начнется. Разве я тебе не говорил?
Нет.
Ой. Ну, извини.
Он разделся до трусов.
Ты умеешь галстук завязывать?
Черта с два. У меня на застежке.
Я ушел в переднюю.
Лиз приходила? спросил Джонас сквозь шум воды.
Никто не приходил.
Она должна была зайти за нами.
Сейчас меня беспокоил лишь галстук. Я вернулся к зеркалу и достал его из кармана. Весь трюк, как мне говорили, в том, чтобы завязывать его, как шнурки на ботинках. Неужели это так сложно? Шнурки на ботинках я себе лет с двух завязывал.
Оказалось, это куда сложнее. Как я ни старался, у меня никак не получалось, чтобы концы оказались хотя бы примерно одинаковой длины. Будто этот кусок шелка был проклят.
Ого, да ты просто щеголь.
В открытую дверь вошла Лиз. Вернее, женщина, похожая на Лиз. Вместо нее передо мной стояло создание, исполненное невыразимого блеска. На ней было облегающее черное вечернее платье с декольте, туфли на высоком каблуке из лаковой красной кожи, а еще она что-то сделала с волосами, и они стали густыми и пышными. Очки она заменила на контактные линзы. Декольте было украшено жемчужным ожерельем, несомненно из настоящего жемчуга.
Вау, сказал я.
Вот это, сказала она, бросая сумочку на диван, то слово, которое хочется услышать любой женщине.
С ее приходом комнату наполнил изысканный сложный аромат.
Я так понимаю, проблемы с галстуком?
Я протянул ей сей ненавистный предмет.
Понятия не имею, что с ним делать.
Давай-ка посмотрим.
Она сделала шаг вперед и взяла у меня галстук.
А, вот в чем дело, сказала она, разглядывая его.
В чем?
Это галстук, который завязывать надо! сказала она и рассмеялась. По счастью, ты обратился по адресу. Я всегда отцу галстук завязывала. Стой смирно.
Она обернула галстук вокруг моей шеи и заправила под воротничок рубашки. На каблуках она была ростом почти с меня; наши лица разделяли считаные дюймы. Сосредоточенно глядя на мое горло, она занялась своим загадочным делом. Еще никогда я не стоял так близко к женщине, которую не собирался поцеловать. Мои глаза машинально поглядели на ее губы, такие мягкие и теплые, а потом ниже, туда, где лежало жемчужное ожерелье. Ощущение было такое, будто каждую клетку моего тела пронзил слабый разряд тока.
Хватит пялиться, парень.
Я почувствовал, что краснею.