Подожди. Подожди! рассмеялся он. Я тебе писал. Морган наклонился, поднял Лиллию на руки и прижал к себе. Ты стала тяжелее. Наверное, пробиралась на кухню и таскала конфеты? Неужели никто за тобой не присматривал? Он слегка отодвинул ее от себя, хотя она так извивалась, что Морган с трудом удерживал ее на руках. Она заметно повзрослела, и это его поразило, лицо Лиллии стало более вытянутым и худым, хотя она и состроила гримасу. И ты потеряла зуб, Лил! Теперь ты выглядишь как старая нищенка!
Она попытался стукнуть его по голове, но Морган увернулся.
Ты написал всего одно письмо, Морган, сказала она, ужасно давно в месяце фейервер! Я знаю, потому что получила его сразу после Праздника свечей. Бабушка и дедушка присылали мне много писем королевской почтой, и дядя Тимо, а ты только одно! Лиллия посмотрела на него с мрачным выражением, впрочем, ее лицо тут же посветлело. А ты знаешь, что у нас в замке зитер? Она едва жива, но тетя Тиа-Лиа сказала, что она настоящая фейри.
Морган не понял, о чем говорит сестра, но не сумел сдержать смех.
Я скучал по тебе. И сожалею, что не писал больше. Он обнял сестру и поцеловал ее в щеку, но она продолжала сопротивляться. А теперь я ужасно хочу есть. Ты мне можешь помочь?
Глупый. Она бросила на него взгляд, настолько переполненный одновременно возмущением и любовью, что именно в это мгновение Морган почувствовал, что он действительно вернулся домой. Тебе не нужна помощь. Кто-нибудь тебе принесет. Ты принц.
О да, ты права. Я забыл. Ладно, тогда я приказываю тебе пойти и отыскать для меня какой-нибудь еды, чтобы я мог утолить голод.
Она покачала головой:
И это тоже глупые слова. Я принцесса. Я не должна.
Тогда мне придется тебя похитить и заставить выполнять мои приказы! Он внезапно наклонился, подхватил ее за талию, поднял и перебросил через плечо. Поймана жестоким гигантом! Принцесса-поросенок теперь обречена!
Она перестала отбиваться и завизжала.
Гигант! Я забыла! Один из солдат рассказал нам, что вы встретились с гигантом, и рыцари с ним сражались! Это правда, Морган? Ты действительно сражался с гигантом?
По лицу Моргана пробежала тень, на мгновение испортив радость от встречи с сестрой, и он аккуратно поставил ее на усыпанный соломой пол.
Тебе не о чем беспокоиться, сказал он ей. Я не видел никаких гигантов.
Мы так скучали! Должно быть, вы рады вернуться домой, ваше величество. Теперь вы снова там, где все можно делать должным образом. Леди Тамар, жена барона Эйнсберри, от которой пахло фиалковым корнем и совсем чуть-чуть потом (стало довольно тепло), принялась зашнуровывать корсет Мириамель.
Хрупкое здоровье молодой женщины не позволило ей отправиться на север.
О да, замечательно.
Однако после сравнительной свободы в течение нескольких месяцев путешествия, проведенных в седле, Мириамель совсем не спешила вернуться к формальной одежде, которой требовало участие во Внутреннем совете. Она и в лучшие времена не любила носить корсет, теперь же у нее возникло чувство, будто ее заколачивают в гроб.
Женщины быстро надели на нее драгоценности и тяжелый головной убор. Леди Тамар, которая обнаружила, что беременна, как раз в тот момент, когда королевская процессия отправилась в Риммерсгард, уже заметно округлилась.
Вы так красивы, моя королева, сказала Тамар, глядя на работу придворных дам. Как ваш муж должен вами гордиться!
Мириамель только вздохнула. Она чувствовала себя как статуя святого, которую готовят к религиозным праздникам. В разговор вмешалась леди Шуламит.
С вашего разрешения, ваше величество, могу я привести в порядок ваше лицо? Прошу меня простить, но у вас кожа покраснела от солнца.
О да, конечно.
Эту процедуру Мириамель также ненавидела, но терпела в особых случаях в те моменты, когда ей требовалось выглядеть как настоящая королева. Она наморщила нос, уловив уксусный запах отбеливателя, но позволила молодой женщине его нанести и почувствовала, как он сушит и без того сухую кожу, когда леди Тамар передала ей зеркало. Было довольно трудно его поднять так, чтобы увидеть собственное отражение, когда рядом находились три женщины, а четвертая неуклюже возилась у щиколоток, надевая туфли ей на ноги. Когда королеве наконец удалось разглядеть свое белое, как у призрака, лицо, она едва не уронила зеркало.
Нет! сказала она. Нет. Уберите это.
Что? Что убрать, ваше величество?
Краску с лица. Я не буду так выглядеть. Не сегодня. Из зеркала на нее смотрели не знакомые черты стареющей женщины, а отвратительное привидение, которое выскочило к ней из темноты рядом с Северной дорогой, похожие на трупы лица убегающих норнов. Немедленно, Шуламит. Я похожа на Белых Лис.
Дамы были настолько изумлены, что с трудом сумели скрыть свои удивленные взгляды, но леди Шуламит тут же принялась снимать свинец и уксусный отбеливатель при помощи куска влажной ткани.
У Мириамель так сильно дрожали руки, что ей пришлось их стиснуть и положить на колени. Она понимала, что ее дамы пребывают в недоумении. Как они могли знать, чему она стала свидетельницей, что чувствовала? Те, что сопровождали ее в Элвритсхолл, сидели в палатках под охраной, когда норны с боем пробивались вниз по крутому склону холма, в то время как сама Мириамель находилась в темноте, в хаосе, среди мечущихся солдат и лошадей и пыталась отыскать мужа.
Ее дамы ничего не видели, кроме встревоженных лиц подруг, их всех собрали в королевском шатре, чтобы они там дождались окончания страшного нападения норнов. Но их королева не могла забыть жуткое чудовище, которое продиралось к ней сквозь деревья, точно гигант-людоед из далекого прошлого, когда эти ужасные существа бродили по земле, а люди могли лишь прятаться и молить небеса о спасении.
Хватило бы одного гиганта, но эти женщины и представить не могли, как скакали норны вслед за ним, прижимаясь к шеям своих темных лошадей, и их лица казались в ночи погребальными масками, они кричали и смеялись, прорываясь сквозь ряды смертных, превосходящих их числом в десять раз, а потом исчезли в степях, начинавшихся за дорогой, оставив распростертые тела тех, кто не успел убраться с их пути.
«Нет, решила Мириамель. Я не пойду на совет с лицом, как у этих демонов».
Давайте, убирайте все белое, заявила она. Пусть я буду загорелой, как обычная крестьянка. И замените черную мантию на голубую, со звездами, похожую на вечернее небо. Да, мы продолжаем скорбеть по герцогу Изгримнуру, но сегодня я должна надеть что-то другое.
Ее дамы, так и не поняв странного настроения королевы, поспешно повиновались.
Мири удивилась, увидев, что муж ждет ее у входа в тронный зал.
А где остальные? спросила она. Почему ты тут стоишь?
Потому что я хотел войти вместе с женой моей королевой. Он улыбнулся, но Мириамель почувствовала, что он, как и она, испытывает тревогу. Я ходил навестить посла ситхи.
Она говорила с тобой?
Он покачал головой:
Телия сделала все, что было в ее силах, и ситхи отдыхает, но она едва может шевелиться. Мне сказали, что она слабеет с каждым днем.
И мы ничего не можем для нее сделать?
Я очень надеюсь, что сможем. Нам нужно отправить ее домой, Мири. У них есть целители, которым известно больше, чем Тиамаку или его жене, в особенности когда нужно лечить ситхи.
Теперь пришел черед Мириамель покачать головой.
Клянусь святой Элизией! Я так надеялась, что у нас будет несколько дней для отдыха, чтобы все спокойно обдумать и обсудить нападение норнов и послание на стреле. Но мне бы следовало знать, что рассчитывать на покой не приходится.
Да, моя дорогая, такой надежды нет.
Она вздохнула:
Ты видел нашу внучку?
Да, но совсем недолго. Клянусь, Лиллия выросла на целую ладонь за то время, что нас не было. Она сразу же отругала меня за то, что я отправляюсь на совет, поэтому я обещал посмотреть, как она ездит на пони, позднее. Он предложил Мири руку. Теперь мы можем войти, дорогая? Остальные уже нас ждут.
Большой тронный зал привели в порядок, знамена почистили по случаю возвращения Верховных короля и королевы, но после месяцев, проведенных в путешествии, он показался Мириамель почти незнакомым. Огромное кресло из костей дракона знаменитый трон Престера Джона стояло на возвышении в одном из концов зала, освещенное яркими лучами солнца, льющимися из высоких окон, но задняя его часть оставалась в тени нависающего огромного черепа дракона Шуракаи, являвшегося средоточием грандиозной лжи. Король Джон утверждал, что он убил дракона, но на самом деле его поразил предок Саймона Эльстан, Король Рыбак.
По этой, а также по другим причинам Саймон не любил старый трофей, и его даже на некоторое время вынесли из большого зала: в течение года или даже больше огромный трон стоял во дворе под открытым небом, отданный на волю стихий. Но, в отличие от Саймона, народ Эркинланда испытывал к нему совсем другие чувства, и со временем король сдался и позволил вернуть трон на почетное место в зале. Тем не менее ни он, ни его жена никогда на него не садились. Мириамель понимала, трон означал для простых людей, что преемственность сохраняется, но она ненавидела воспоминания о последних безумных годах своего отца.
«В любом случае, напомнила она себе, нас двое, король и королева, мы правим вместе, пусть часть придворных иногда об этом и забывают. Один трон не подходит для нас».
И на нее вдруг накатила волна благодарности к мужчине, на руку которого она опиралась, кухонному мальчишке, ставшему ее мужем.
«Я пыталась не пускать его в свое сердце, подумала она. Святые тому свидетели, как я пыталась! Я не хотела такой жизни для него. Меня растили для выполнения обязанностей, которые никогда не кончаются, он должен был получить лучшую судьбу. Но благодарение Богу, что он у меня есть!»
Она сжала руку Саймона. Он не мог знать, о чем она думала, но Мириамель ощутила ответное пожатие.
Длинный Пелларинский стол, подарок императора Наббана Пеллариса королю Тестейну, покорителю Эрнистира, который быстро добавил Эркинланд к своим владениям и последние несколько лет жизни использовал Хейхолт в качестве одной из королевских резиденций, стоял у края помоста. Он столетиями находился в замке.
За ним сидело более дюжины членов совета, самое представительное собрание с тех пор, как Мириамель и Саймон начали править Эркинландом и Верховным Протекторатом. Вокруг сновали слуги.
Слева от пустого кресла Саймона сидел граф Эолейр, Мастер Престола, который погрузился в изучение почты и сначала не заметил, что король и королева вошли в зал. Справа расположился Пасеваллес, лорд-канцлер, пришедший с собственной деревянной коробкой с письмами. С другой стороны, рядом с креслом Мириамель, почетное место занимал Осрик, лорд-констебль и герцог Фальшира и Вентмута, а также отец вдовы Джона Джошуа Иделы. Мириамель не особенно нравилась вдова сына, но к самому Осрику, осторожному и разумному землевладельцу, прославившемуся во время Второй войны тритингов еще до рождения дочери, относилась лучше.