Историю пишут победители. Орис, став легендой, ушел куда-то далеко. Город присвоил его победу, рассказал о подвиге десятками ртов шпионов, всегда наполнявших жилые районы как бродячие мастера, торговцы-старьевщики, лекари, сектанты и даже, мать их, сраные перекати-поле певцы-барды. Орис победил страшную Безымянку, уничтожив Эрипио, стерев Рубеж и открыв Склады.
Только вот богатств Складов никто и не увидел. Даже главы Города.
Эрипио сдох? Да здравствует новый вожак. И еще один, да даже два!
Сдалась ли Безымянка? Хрена, никогда она не сдавалась. Только и не была такой уж страшной.
«Рейдеры» вот как звучит страх в городе и его районах.
Рев вручную подогнанных движков бронированных громадных «медведей», хищных высоких «волков» и легких быстрых «гончих».
Резь дымного пороха из безоткаток, сваренных гениями в тайных мастерских.
Свист длинных стрел-гарпунов и летящих связанных шаров-боло.
Крик попавших бродяг, переселенцев и рабочих, восстанавливающих коммуникации.
Крик попавших бродяг, переселенцев и рабочих, восстанавливающих коммуникации.
Шелест над головой бича из выделанной кожи рогачей.
Вой рейдерской группы, выскочившей из ниоткуда и растворившейся в предрассветном тумане.
Звон цепей и стук колодок на угнанных людях, решивших, что наступило что-то хорошее, а опасности стало меньше.
И несколько районов, огромных, прячущих в себе тех, кого Город и Безымянка за людей не считали. И те отвечали такой же любовью.
Хаунд, уже сидя в полутьме своего угла, скалился, прикидывая все расклады. Почти осязаемо они пахли кровью, болью, смертями, порохом, сталью, выпущенными кишками и огромными барышами.
Доброго дня. Юджин, возникший рядом почти бестелесно и совершенно бесшумно, как и положено опытному шнырю, скучающе ожидал заказа. Вам как обычно?
Опыт, сука, и еще раз опыт, хрен его пропьешь, растеряешь в разрушенной Войной жизни или кому подаришь. Шнырь Юджин, при крещении названный Евгением, имел возраста почти сто лет в обед, опыта, как у дурака махорки, и полное отсутствие желания заниматься чем-то, кроме работы в местах общественного питания. И делал он свое дело охренительно.
Сурикаты под гранатовым соусом, вомбат, запеченный с тыквой, шиншилла в карамельной подливе Юджин задумчиво кивнул. И
Тебе только людей веселить, Хаунд отломил щепочку от столешницы и решил почистить зубы. Я даже поверил, йа.
Настроение наших гостей есть наше достояние, Юджин, качнув плешивой головой, так и остался искренне серьезным. Рыба, мясо, овощи, хлеб, горячее и закуски.
Сурикаты, вомбаты, шиншиллы и прочая галиматья, рассказанная с совершенно серьезным видом, скрывали под собой основу основ доходов Лукьяна: колонию донельзя выкормленных и огромных крыс, выращенную им и подельниками за двадцать лет в отнорках станции. И название кабака, «Ни рыба ни мясо», нисколько не врало, мягко намекая на природу происхождения аппетитных антрекотов и котлет в вашей плошке.
Но времена меняются, и Лукьян после открытия Рубежа потащил к себе все богатства, предлагаемые неожиданно открывшимся миром вокруг Самары.
Прям рыба, йа? Хаунд даже заинтересовался, глядя на Юджина в ожидании заказа, веселящего себя перечислением блюд в собственной голове.
Уха, головы, запеченные в кляре, и порционное филе.
Вы, мать вашу, опять у речников сома купили, что ли? И сбагрить некому?
Жутких сомов-страшилищ, которых речные робинзоны ловили выше по течению, есть в метро не любили. Как ни утверждали на Клинической, что все в норме, но народ пока опасался. И хозяева харчевен, жаровен и даже пары пельменных выкручивались как могли.
Если бы не перечисление, включающее в себя столько пунктов, Хаунд мог бы ничего не заподозрить. Другое дело, что Безымянка любила простые законы для жизни. Узнал человек правду про скормленного ему сома-урода имеет полное право дать в чухальник.
Две обычные крысы, прожаренные, с подливкой. Хаунд зевнул, блеснув клыками. Литр воды. И две кружки.
Давешняя храбрая барыга заслуживала немного вежливости.
Присяду? Лукьян возник рядом с Юджином, выжидавшим чего-то дополнительно. Жень, вали уже на кухню.
Хаунд кивнул. Просто так владелец кабака не присел бы. Явно, что не потрепаться о танцах полуголых девчонок.
Незаметные и невыделяющиеся люди порой опасны. Казалось бы что может быть серьезного у хозяина единственной жральни на станции? А не скажите.
К кому идут сталкеры, захватив про запас немного больше, чем сделан заказ? К тому, кто купит излишек и заплатит хорошо. Чуть позже они идут туда же еще с чем-то, куда как дороже и нужнее. Потому как платят больше, чем руководство станции. Не все, наверное, Хаунд и не спорил Но половина-то точно. Люди остаются людьми в любой ситуации, и вкусно жрать мягко спать хотят так же, как и двадцать лет назад, даже больше.
Платил ли Лукьян за всякие ништяки лучше других? Посмотрите вокруг, оцените бродяг, наливающихся брагой, самогоном и жрущим, как не в себя, мяско, гляньте на их обвес и одежду. Платил-платил, сомневаться не стоило.
А потом раз, и попал какой-то бродяга в должок, да еще в один Сталкерская фортуна девка изменчивая, куда захочет, туда и повернется. Частенько своей жопой. И редко, когда голой и красивой, чтобы полюбоваться.
А раз так то тут-то такой вот добрый, всегда ласково и понимающе смотрящий Лукьян свое возьмет, не сомневайтесь еще раз. Возьмет, не поморщившись от самих собой накидываемых процентов. Тут-то бродяга и попал. И платить ему теперь не только хабаром с поверхности, шиш с маслом.
Будет и контрабанду таскать, и других бродяг потрошить, на которых кто наводку даст Лукьяну. Кто даст? Да мало ли кто в долг возьмет да вовремя не рассчитается. Лукьян свое дело знает, двадцать лет как сыр в масле катается, и ничего ему не было. Ну, бывало, эвакуировался со станции, если беда какая Как во время войны Города с Безымянкой два года назад. Пересидел свое где-то и вернулся. Вот палатки, вот кухня, вот девчушки без одежды, вот пойло, вот тепло для бродяг, вот сам дядя Лукьян в своих пастельных оттенков сорочках и теплой жилетке. Тут как тут, смотрит, улыбается, в голове костяшки щелк-щелк, знай, прибыль считает.
Хаунд знал не понаслышке, что даже остатки Волчат сливают трактирщику инфу и делятся той добычей, что оплачена людской и бродяжьей кровью и лучше бы ей не всплывать. А уж какие дела вели его к остальным станциям лучше не копать, чтобы потом не пришлось, заляпавшись, экстренно чиститься с помощью стали и патронов. Так что
Внимательно слушаю.
Да я о жизни поговорить, что как узнать
Хаунд кивнул, косясь на помост посередке, подсвеченный красными и фиолетовыми лампами. О жизни ну-ну
Мне бы встретиться, переговорить кое с кем с Прогресса.
Хаунд, подхватив с принесенной миски прожаренную до угольков тушку, вгрызся в нее, подмигнув Лукьяну. Жрать хотелось неимоверно, а приличий мутанту можно и не соблюдать.
С меня магарыч, сам понимаешь.
Хо! Магарыч с него, жадины, хм
С кем?
Лукьян, услышав ответ, чуть дрогнул морщинками у глаз. Понял, что ему не отказывают.
С фейсами.
Крыса хрустела на зубах, совершенно садистки наливаясь по языку сумасшедшим вкусом жарехи, прячущей внутри, казалось бы, сухой корочки, уйму мясного сока.
Фейсы ему нужны? С Прогресса? Хаунд, складывая одно с другим зауважал Лукьяна еще больше, натюрлих.
ФСБ на Ракетно-космическом центре «Прогресс» выполняла вполне прагматические защитные функции. Объект режимный, производил ракеты и прочее, враги вокруг вились, это понимал своей травмированной памятью даже Хаунд. Где технический прогресс там и шпионы. Закон, сука, любого противостояния цивилизованных типа стран.
Странно ли, что сотрудники ФСБ, они же «фейсы», не просто выжили в аду военной бойни, но и взяли, на паритетных основах, власть в свои руки? Точно не странно. Это, мать его, закон природы, где сильные звери объединяются в стаи, если им такое свойственно, деля обязанности. И за что теперь отвечают фейсы? Точно! За безопасность анклава Прогресс, всех его умников и умниц, а также их детей, производство, запасы и будущее.
На хрена Лукьяну выход на фейсов и почему через него, Хаунда? Да тут-то, натюрлих, все просто:
Лукьян хочет в грядущих боях занять сторону заведомо лучшего союзника, его же руками порешив настопиздевший всем Город и оставшихся паханов Безымянки. Стоит удивляться? Да нет, Хаунду такое и в голову бы не пришло. Чересчур уж хорошо успел узнать все стороны грядущего противостояния.
Городской Триумвират, заседавший заседания в бункере Сталина, ничего нового, кроме диктатуры, людям метро предложить так и не смог. Это нормально, времена вокруг тяжелые, а тут и лечебные средства с врачами, и относительно нормальная подача два-три раза в день электричества, и, какие-никакие, а военные силы, в основном из сталкерской братии. Ты только слушайся, человече, что те старшие говорят, да не вякай, когда не просят и все будет хорошо. И жена родит пятого-седьмого нормально, и дочке зуб выдернем, и сыновьям за водой просто с ведрами ходить, и сталкеры сапожки резиновые снаружи для деток принесут, а ты по талону и получишь. Ты норму работай, делай, что велено и положено, и все. Всосал, землячок? То-то, вот и работай.
Эрипио, подохнув, оставил за собой гребаное наследство, но не назначил никого прямым преемником. Ну, оно и понеслось. Хаунд, осознающий себя в мире вокруг почти новорожденным, разве что таким, что легко руку выдернет из сустава, если кто захочет без спроса погладить, наблюдал и не мог умилиться. До того, сука, чудные дела творились на четырех станциях, включая вернувшуюся к людям Победу.
Паханы Безымянки, первые пару месяцев как с цепи сорвавшись, так и резали друг друга и делили-делили-делили Наделились. За каждым осталось по станции и половина тоннелей в сторону соседа, ну, кому меньше, кому больше. Здесь, на Спортивной, хозяйничал Клоп. Клоп, сука, им и был. Кровь пил так, что мама не горюй. А остальные оказались не лучше.
Вот Лукьян и справедливо полагал, что схлестнись неожиданные союзники с Прогрессом, победитель будет один. И ни хрена не Город и местные подонки. Так что удивляться страстному желанию оказаться в рядах Прогресса Хаунд и не подумал.
Нужны фейсы? Значит, хочется ему продать инфу и застолбить местечко местного бургомистра, вот и все. Как бы там, на поверхности, не лучшало, город остается городом. Таит в себя много нужного для восстановления жизни, и метро будет истинной аристократией.