«Я поеду в Прагу, решил он наконец. Он проверил свои доказательства. Я инженер: я сделаю двигатель. Я произведу расчеты на территории гетто. Я верну этого голема».
У него получится. Он жаждал увидеть фигуру, которая будет широко шагать и своими глиняными руками рубить штурмовиков, очищая город. Это бы изменило ход войны. «К черту все, подумал он. Я сделаю это ради Тео».
И теперь он оказался во Франции, в ловушке войны и демонической науки. В комнате, где Фрай поселил его, прежде чем уйти, Джек Парсонс распаковал свой кустарный двигатель, задуманный с целью воплотить расчеты в реальность, раздвинуть грани мира. Батареи; датчики; счеты; провода и цепи; транзисторы.
Кохун та, о ком так пылко рассказывал Кроули, та, кто работала с Бретоном, она должна быть ключом ко всему этому, верно?
Впрочем, если оглядеться по сторонам, если взглянуть на эту нелепую комнату в жестоком городе на перепутье, то станет ясно: Джека окружают всего лишь хлыщи и художники. И он впустую потратил на них свое время.
Глава пятая
1950
Тибо всегда произносил «Fall Rot» на английском языке: предписание; два глагола, или существительное и глагол; сезонный распад.
План «Рот», то есть «красный план», говорит Сэм. Это по-немецки. Мне кажется, за ним стоит что-то серьезное. Она пристально наблюдает за партизаном. И ты о нем слышал.
Основанная на слухах экономика Парижа устроена так, что партизаны всегда прислушиваются к историям о своих врагах. Их интересуют любые упоминания о Руди де Мероде, Бруннере, Геббельсе и Гиммлере, Уильяме Джойсе, Ребате или самом Гитлере. Мифы, шпионские сведения, всякая ахинея.
Что ты знаешь про человека по фамилии Герхард? спрашивает Тибо. Он слышал эту фамилию один-единственный раз умирающая прошептала ее ему на ухо.
Вольфганг Герхард, медленно произносит Сэм. Ничего. Но я о нем слышала. Дезертир из Вермахта продал мне это имя на границе. Он сказал, оно всплывает тут и там в разговорах. Вместе с Планом «Рот». Про него я на тот момент уже слышала от человека из Севастополя. Теперь там плохое место. Полное демонов.
Сэм странно улыбается, потом продолжает:
Он побывал в самом Париже и разбогател на том, что вынес из города. Ему было плевать на Эрнста, Матту, Таннинг, Фини, он просто хотел побольше разных штук. У него был телефон, сам знаешь, чей, в виде Она руками в воздухе рисует, в виде чего. Омара. С проводами. Если поднести его к уху, он впивается, его лапы путаются в твоих волосах, но он может поведать тебе какой-нибудь секрет. Мне так ничего и не сказал. Но этот человек признался, что однажды омар прошептал ему на ухо: «План Рот приближается».
Вот почему ты здесь, говорит Тибо. Разузнать про этот План «Рот». А не фотографировать. Он чувствует себя обманутым.
Вовсе нет, мне нужны фотографии! Для «Последних дней Нового Парижа». Забыл? В ее тоне слышны игривые нотки, которых он не понимает. И еще я должна кое-что разыскать. Кое-какую информацию. Это верно. Ты не обязан оставаться со мной.
Тибо подзывает изысканный труп сквозь пыль руин. Сэм вздрагивает при его приближении.
Они преследуют тебя, говорит Тибо. Ты сфотографировала что-то, и нацисты всполошились достаточно, чтобы броситься в погоню. Отчего они так забеспокоились?
Не знаю. У меня много снимков. Мне надо выбраться отсюда, чтобы их проявить и во всем разобраться, но сперва надо еще многое сфотографировать. Я не могу уйти. Я еще не поняла, что тут происходит. А разве тебе не хочется узнать про План «Рот»?
Чего Тибо хотелось, так это вырваться. Опередить тех, кто следует за ними по пятам возможно, чтобы отыскать на пленках Сэм какое-то изображение, отражающее слабость нацистов, которую можно использовать против них. Но к удивлению молодого партизана, что-то в нем даже сейчас хранит верность Парижу. Ему придает силы мысль о книге Сэм, об этой лебединой песне, о прощальной речи, посвященной городу, который еще не умер. Он хочет увидеть эту книгу, и в самом деле, можно сделать еще множество снимков. Стоит подумать об уходе, как в голове у Тибо все путается. Это безумие, но «Не сейчас, думает он, не раньше, чем мы с этим покончим».
Книга важна. Он это знает.
Он представляет себе увесистый том, переплетенный в кожу, с нарисованными от руки форзацами. Или другое издание, попроще, выпущенное каким-нибудь захолустным издательством. Тибо хочется подержать книгу в руках. Увидеть фотографии этих стен, чьи трещины шепчут, а образы, выцарапанные ключами, шевелятся; всех невозможных вещей, с которыми он сражался и которые теперь идут с ним рядом.
Значит, они охотятся не только на изображения, но и на сведения о Плане «Рот»? Что бы там ни было, решает Тибо, да, все так.
Он следует за Сэм на север через квартал, где дома еще целы. Вдоль улиц по-прежнему стоят переделанные автомобили; слишком большие подсолнухи пробиваются сквозь здания; тихая партизанка склонилась над винтовкой в окне верхнего этажа, наблюдая за ними. Она поднимает руку, осторожно приветствуя Тибо, и он отвечает тем же.
Сэм фотографирует. Они спят по очереди. На рассвете на горизонте появляется огромная акулья пасть, которая улыбается, словно глупый ангел, и тихо жует небо.
Женщины и мужчины, не присоединившиеся ни к какой стороне и стремящиеся лишь выжить, сняли брусчатку и вспахали землю под ней. Они занялись фермерством посреди изменчивых руин, сражающихся друг с другом порождений Ада и одичалых сюрреалистических наваждений. Они устроили однокомнатные школы для своих детей в городках на одну-две улицы, они сторожат баррикады.
Одна из них находится близко к месту, где когда-то стоял дом. У них на пути, там, где был подвал, зияет яма, наполненная влажным гравием. Тибо замедляет шаг он что-то чувствует. Он останавливает Сэм. Тыкает пальцем. В яме мокрые кости.
Путники не шевелятся, и в густой грязи что-то вздрагивает. Трубчатые отростки-ловушки переплетаются друг с другом, потом распутываются и отползают. Вода стекает с большой и злобной вытянутой головы, которая поднимается зачем ей прятаться теперь, когда засада провалилась?
Это пескохальник, уродливая тварь с одной английской картины. Существо смотрит на них подпрыгивающими глазами на стебельках. Судя по останкам вокруг, оно питается случайными путниками и тощими лошадьми, как и большинство собратьев.
Сэм делает снимок хищника, который поднимается из грязи и шипит. Когда она заканчивает, Тибо упирает приклад винтовки в остатки стены. Сосредоточивается на собственной сути.
Тибо не очень меткий стрелок, но сосредоточенность помогает это исправить, технику стрельбы он освоил, да и близость изысканного трупа немалое подспорье. Когда он стреляет, его пули попадают в яму и ее обитателя, барахтающееся в грязи существо издает блеющий звук, и тотчас же вспыхнувшее яркое пламя, похожее на огонек огромной свечи, поглощает все и сразу же гаснет.
Остается только запах горелого. Маниф мертв.
Когда Тибо и Сэм продолжают путь, кто-то кричит:
Эй!
Остается только запах горелого. Маниф мертв.
Когда Тибо и Сэм продолжают путь, кто-то кричит:
Эй!
Над ближайшей баррикадой осторожно выглядывают чьи-то головы. Женщина с суровым лицом, с волосами, спрятанными под шарфом, бросает Тибо мешок с хлебом и овощами.
Мы видели, что ты сделал, говорит она.
Спасибо, прибавляет молодой человек в кепке, глядя на них через прицел дробовика. А теперь, без обид, шли бы вы своей дорогой. Он наблюдает за изысканным трупом.
Этот? спрашивает Тибо. Он вам не доставит никаких проблем.
Проваливай и уводи за собой друзей-нацистов.
Что? Как ты меня назвал?! сердито вопит Тибо. Я же из «Руки с пером»!
Ты приведешь их сюда! огрызается мужчина. Все знают, что за тобой охотятся.
Сэм и Тибо смотрят друг на друга.
Ты слышал про Вольфганга Герхарда? кричит Сэм.
Молодой боец качает головой и взмахом руки приказывает им убираться прочь.
В руинах домов шумит любопытный ветер. Они слышат перестрелки на отдаленных улицах. Тибо и Сэм преодолевают череду глубоких вмятин на тротуаре, и в конце концов молодой партизан понимает, что это следы какого-то гиганта.
Рядом с бульваром Монпарнас Сэм проверяет свои карты и дневники в ярком солнечном свете. Старуха наблюдает за Тибо с порога. Она подзывает его к себе и, когда он подходит, протягивает стакан молока. Он слышит, как в подвале мычит корова.
Осторожно, говорит женщина. Демоны повсюду.
Из-за катакомб? гадает он. Вход в них недалеко, за заставой, которую называют Вратами Ада[29].
Она пожимает плечами.
Сомневаюсь, что сами немцы знают, что они делают. Тут недалеко обсерватория, и в ней полным-полно астрономов из Ада. Мы все здесь видим то, что они вспоминают, когда смотрят в телескопы.
Молоко холодное, и Тибо пьет его медленно.
Я могу для вас что-нибудь сделать? спрашивает он.
Просто будь осторожен.
На площади Данфер-Рошро Бельфорский лев исчез со своего постамента. Пустую платформу, на которой когда-то стояла в напряженной позе черная статуя, окружает толпа каменных мужчин и женщин, и у всех львиные головы.
Тибо среди этих оцепеневших фланеров чувствует себя счастливым. Изысканный труп что-то бормочет рядом с ним.
Сэм взволнована. Она не хочет или не может подойти ближе, она останавливается на краю площади. Она снимает неподвижную толпу с этой точки и с любопытством наблюдает за Тибо.
«Элиза, думает Тибо. Жан. Как жаль, что вас здесь нет». Впервые после Булонского леса партизану кажется, что он видит перед собой то, за что сражался.
Надо было разыграть припрятанную карту.
«Я убил своих друзей», думает он.
Какое предательство против коллективизма, военного социализма «Руки с пером» придержать карту для себя. Он даже не знает, что бы она сделала. Но игра это бунт на обломках объективной случайности. По крайней мере, такой ее задумали сюрреалисты, запертые на южной вилле.
«Историки, изучающие игральные карты, сказал Бретон, пришли к согласию относительно того, что на протяжении веков перемены в игре всегда происходили в периоды грандиозных военных поражений». Превратить поражение в неистовую игру вот в чем суть. В конечном итоге эта история достигла Парижа с его манифами. Бретон, Шар, Домингес, Браунер, Эрнст, Эроль, Лам, Массон, Ламба, Деланглад и Пере, творцы новой колоды. Гений, сирена и маг изгнали жалкую аристократическую ностальгию, которую воплощали в себе король, дама и валет. А джокером стал Папаша Убю с месмерической спиралью на животе.