Весь следующий день они шли 13-узловым ходом, нигде не останавливаясь. Лишь на пару часов свежий ветер скрасил монотонность плавания, но, миновав Готланд, корабль вновь вышел в спокойные воды и, приняв на борт у Дрогденгского маяка лоцмана, в полдень 12 сентября стал на якорь на Копенгагенском рейде. Поскольку работы машин никаких нареканий не вызывали, за четыре часа загрузились углем и пресной водой, после чего вновь продолжили путь.
Весь следующий день они шли 13-узловым ходом, нигде не останавливаясь. Лишь на пару часов свежий ветер скрасил монотонность плавания, но, миновав Готланд, корабль вновь вышел в спокойные воды и, приняв на борт у Дрогденгского маяка лоцмана, в полдень 12 сентября стал на якорь на Копенгагенском рейде. Поскольку работы машин никаких нареканий не вызывали, за четыре часа загрузились углем и пресной водой, после чего вновь продолжили путь.
Утро следующего дня команда встречала уже в Немецком море. Знаменитое своими штормами, оно тем не менее позволило небольшому минному крейсеру прокрасться вдоль берегов Дании, Германии и Голландии и лишь на подходе к Английскому каналу слегка покачало небольшой корабль на волнах. Но поскольку зародившийся шторм лишь самым краем задел «Полярного лиса», особых проблем и переживаний экипажу он не доставил, украв не более узла скорости.
По той причине, что бывший «Лейтенант Ильин» на службе более не состоял, Иениш повел его не в Шербург, являвшийся одним из основных военно-морских портов Франции, а в Кале. Здесь он, довольный быстрым проходом Немецкого моря, дозволил команде сойти на берег и дал целые сутки на отдых. Являясь крупным торговым портом и оттого весьма многонациональным, Кале мог предложить уставшим морякам немало всевозможных развлечений от дешевой выпивки и недорогих сговорчивых дам облегченного поведения для непритязательных матросов до изысканных ресторанов и театров для капитанов судов и представителей высшего общества. Одним словом, каждый мог найти здесь развлечение по карману. Главное, следовало не забывать следить за этим самым карманом, чтобы внезапно не обнаружить в нем аккуратный разрез, и при этом не забывать время от времени следить по сторонам, чтобы не пропустить момент и впечатать кулак в физиономию или под дых любителя легкой наживы первым. А о том, что подобных романтиков с большой дороги или изрядно набравшихся матросов, которым на очередной стакан недоставало пару франков, здесь хватало, можно было даже не говорить. Это являлось фактом, с которым требовалось считаться.
Внушение, проведенное Иенишем перед сходом на земную твердь, и солидный возраст большей части экипажа, в котором гнаться за всеми удовольствиями мира хотелось куда как меньше, нежели в юности, сыграли свою роль, и в назначенное время на борт «Полярного лиса» вернулись все. И даже практически целые пара синяков и ссадин не в счет. Сам же капитан в компании Ивана и офицеров изрядно прогулялся по городу, способному похвастаться немалым количеством памятников архитектуры.
Удостоверившись за прошедшее время, что команда начинает срабатываться, следующий отрезок пути увеличили вполовину от двух предыдущих. Более трех дней минный крейсер шел вдоль европейского побережья к узкому горлышку Гибралтарского пролива, лишь проскочив Бискайский залив по прямой от острова Уэссан на мыс Финистере. Правда, ползти на последних килограммах угля непосредственно к Гибралтару ни у кого из офицеров не было ни малейшего желания, и потому очередную бункеровку проводили в Лиссабоне. Здесь солнце начинало жарить уж совсем немилосердно, и над палубой минного крейсера натянули белоснежные навесы, иначе даже деревянная палуба разогревалась до такой степени, что пройти по ней босиком не представлялось возможным.
Вот только во избежание проблем со здоровьем, дабы никто в команде впоследствии не мучился животом, сход на берег не был разрешен, а все свежие фрукты и овощи хорошенько ошпаривались кипятком, перед тем как отдать матросам на съедение. Сей способ позволил сократить количество страдальцев до минимума, но человек пять все равно всю последующую неделю стали частыми гостями в гальюне. Индивидуальная непереносимость того или иного продукта, общая слабость желудка или же непривычная жара, от которой нигде не было спасения, были виновниками их страданий или же что-то иное осталось неизвестным. Бедолаг лишь посадили на постную гречку да освободили от обязанностей, дав возможность оклематься и не беспокоиться о возможном конфузе, ведь покинуть свой пост тот же рулевой не имел никакой возможности, а риск испачкать штаны, распространяя вокруг себя сногсшибательное зловонное амбре в ожидании сменщика и впоследствии становясь посмешищем для экипажа, был весьма высок. И лишь время от времени пролетавшие по палубе и трапам матросы с красными от напряжения лицами и выпученными глазами свидетельствовали о наличии на борту болезных. К моменту захода в порт Туниса все пятеро уже почти оклемались, но все же с опаской поглядывали на доставленные с берега продукты и все больше налегали на куда более привычные сухари.
Далее, чтобы обойти порты, принадлежащие Османской империи, пришлось делать крюк через Афины, где заодно удалось застать часть кораблей Средиземноморской эскадры Российского Императорского флота во главе с броненосцем «Император Николай I».
В отличие от всех прочих портов на пути с Балтики к Тихому океану, здесь русским морякам всегда были рады, и потому никаких проблем с отдыхом для команды не возникло. Офицеры минного крейсера, как бывшие, так и действующие, смогли найти немало знакомых на кораблях эскадры и, организовав чистку изрядно потрудившихся котлов, вынужденных в целях экономии и так немногочисленных средств пожирать не боевой уголь, большую часть времени пропадали в кают-компаниях русских кораблей, где с упоением рассказывали о поисках затонувших кладов и планах по освоению природных богатств Дальнего Востока.
Обсудили и весьма неприятную для пришедших с Балтики тему гибели в прошлом году изрядного количества кораблей и судов. И если Россия понесла количественные потери, то Англия качественные, лишившись флагмана Средиземноморской эскадры, затонувшего в результате столкновения с другим броненосцем.
Закончив с обслуживанием корабля и распрощавшись с моряками русской эскадры, уже через двое суток удалось достичь Порт-Саида. Поставив корабль на якорь в ожидании лоцмана, экипаж «Полярного лиса» принялся разглядывать многочисленные пароходы, что, подобно им, ожидали своей очереди войти в порт и оттуда попасть в Суэцкий канал, либо уже преодолели его и, попав на большую воду, давали волю тысячам лошадиных сил паровых машин, которые при прохождении канала приходилось сильно сдерживать.
Стоянка непосредственно в порту продлилась не более шести часов, за которые догрузились углем и припасами да оформили разрешение на проход канала пятиузловой скоростью, являвшейся максимально допустимой для торговых пароходов и яхт. А вот находись они под военно-морским флагом, легко могли получить разрешение на скорость в девять узлов, являясь хорошим ходоком при скромных размерах.
Правда, для некоторых даже скорость в пять узлов в узости канала виделась чрезмерной, потому со временем они нагнали препятствие, носившее название «Линда». Итальянский почтовый пароход был пропущен в канал за пятнадцать минут до «Полярного лиса» и давал не более четырех четырех с половиной узлов, так что время от времени Иенишу приходилось притормаживать, стопоря машину или даже давая реверс, чтобы держаться на безопасном расстоянии от попутчика. Предоставленный же лоцман на все предложения Иениша обогнать тихохода лишь отрицательно качал головой и ссылался на установленные правила прохождения канала. Даже когда навстречу прошел еще один пароход, из-за чего итальянцу пришлось прижаться чуть ли не вплотную к правому берегу, Иенишу не удалось уговорить лоцмана обойти его, так что, оставив всякие попытки ускориться, он сдал вахту Лушкову и с чистым сердцем отправился отдыхать.
Подобный прием прижимания к берегу им приходилось повторять еще несколько раз. Сперва часа через три на двадцать пятой миле, чтобы пропустить крупный встречный пароход. Потом на тридцать восьмой миле, где вдобавок команде пришлось изрядно поработать шестами, чтобы уберечь корабль от повреждений, так как из-за создаваемой встречным судном волны легкий минный крейсер начало сильно прижимать к берегу. В конечном итоге понадобилось даже спустить с левого борта шлюпку и, подав с кормы конец, дожидаться, пока она отбуксирует корабль подальше от берега из-за опасений повредить винты.
Лишь когда минный крейсер вышел в акваторию озера Тимшах, где взял нового лоцмана со станции Измаилия, они смогли обойти почтовый пароход, на котором замешкались со сменой «провожатого». Отвалив от станции, уже вскоре они вышли в Большое Горькое озеро, где без боязни можно было бы дать ход в тринадцать узлов, но правила диктовали иное, и потому крейсер все так же продолжал тащиться с разрешенной скоростью, рискуя заночевать в канале.
Около семи часов вечера лоцман отказался далее осуществлять проводку, ссылаясь на опускающуюся темноту, и поскольку до конца этого отрезка пути оставалось еще не менее трети, Иениш дал согласие на ночевку, ругаясь про себя о необходимости назначения дополнительных людей в ночные вахты, что уберегали бы корабль от наваливания на правый берег.
В Порт-Тефик, после которого уже начинался Суэцкий залив, они прибыли лишь в два часа пополудни. Надолго задерживаться здесь не имело смысла, и потому, забив углем под завязку все возможные помещения, Иениш повел крейсер на экономичных десяти узлах к французскому Обоку, до которого было чуть более 1300 миль. Несмотря на официальные союзнические отношения, французы, как и прочие европейские державы, урвавшие себе кусок Африки, не желали пускать русских на черный континент, оттого следующим родным портом теперь мог стать только Владивосток.
Около семи часов вечера лоцман отказался далее осуществлять проводку, ссылаясь на опускающуюся темноту, и поскольку до конца этого отрезка пути оставалось еще не менее трети, Иениш дал согласие на ночевку, ругаясь про себя о необходимости назначения дополнительных людей в ночные вахты, что уберегали бы корабль от наваливания на правый берег.