Там вкусные булки и кофе со сливками, уговаривала его красавица.
Со сливками, презрительно говорил Свирид, я могу и без сливок обойтись. Эка невидаль, сливки. Простой перловой каши с луком и на постном масле, в любой столовке «ТрудПита» съесть, и чай покушать с оладьями.
Говорил он всё это грубо, и с вызовом, но Ракель Самуиловна не ушла, а всё ещё заглядывала в окно автомобиля:
А может быть, вы боитесь? с насмешкой спросила она.
Чего? ерепенился Свирид и ухмылялся. Кого боюсь, вас что ли? Или может нэпманов ваших?
Не нэпманов и не меня, холодно говорила красавица, вы боитесь тех, кто может на меня напасть, думаете, если что случится, в машине отсидитесь. Ну, говорите, вы боитесь? Не стесняйтесь, в этом нет ничего зазорного.
Товарищ оперуполномоченный КРО Свирид Тыжных подобного оскорбления отродясь не слыхал. Везде и всюду, вероятно по молодости и глупости, он шёл всегда первым и считался отъявленным храбрецом, даже в своём разведэскадроне, в котором по определению трусов быть не могло. И теперь пережить такое ему было нелегко, он покраснел всем лицом, засопел как бык и с ненавистью посмотрел на товарища Незабудку.
Its impossible, Madame[10], попытался смягчить ситуацию Арнольд Буханкин. Мой коллега, Свирид Тыжных, самый смелый человек из всех кого я знаю.
Да, неужели? не поверила красавица. Будь он таким, он охранял бы меня, ведь вы вроде как мои телохранители, а он вместо моего тела собирается охранять это дряблое авто. Ну что ж, так тому и быть, пойдёмте, товарищ Арнольд, не будем мешать, товарищу Свириду выполнять его обязанности.
Она взяла Буханкина под руку и повела его в булочную. А Тыжных уже не мог усидеть в автомобиле, он вылетел из него пулей, зло хлопнул дверью, и пошёл вслед за ними, разминая шею и плечи, словно перед дракой.
Глава 5
В тихом Московском месте, на улице Мясницкой, где редко бывают суетливые горожане, кроме тех, кто живёт в этих местах, есть дом-усадьба Барышникова, но усадьбой он был раньше. Теперь там не буржуй какой-то проживал, он сбежал, прихватив столовое серебро и фамильные портреты. А теперь размещалось в том доме нормальная советская организация, с простым советским названием, которое мог прочесть любой прошедший курсы «Лик. Беза». На вывеске, на охраняемых воротах значилось: «Бюро Уч. и Контр. при ГЭУ[11] ВСНХ РСФСР»[12].
Она взяла Буханкина под руку и повела его в булочную. А Тыжных уже не мог усидеть в автомобиле, он вылетел из него пулей, зло хлопнул дверью, и пошёл вслед за ними, разминая шею и плечи, словно перед дракой.
Глава 5
В тихом Московском месте, на улице Мясницкой, где редко бывают суетливые горожане, кроме тех, кто живёт в этих местах, есть дом-усадьба Барышникова, но усадьбой он был раньше. Теперь там не буржуй какой-то проживал, он сбежал, прихватив столовое серебро и фамильные портреты. А теперь размещалось в том доме нормальная советская организация, с простым советским названием, которое мог прочесть любой прошедший курсы «Лик. Беза». На вывеске, на охраняемых воротах значилось: «Бюро Уч. и Контр. при ГЭУ[11] ВСНХ РСФСР»[12].
Заведение было очень тихим, и если кто-то решил бы наблюдать за ним, то выяснил бы, что народу в заведении работает не много, для такого немаленького здания, а вот серьёзная охрана у ворот и большое количество автомобилей во дворе говорили о важности этого заведения.
Именно в этом здании, в небольшом, скромно обставленном кабинете без окон и оказался шофёр Ибрагим. Он сидел на табурете перед большим столом, очень волновался, потел и судорожно вздыхал. И было отчего, за столом перед ним сидел высокий человек в сером костюме и серой модной шляпе. Лица человека не было видно, так как шляпа была надвинута на самые глаза, Ибрагим видел только острый подбородок без признаков щетины, и тонкие, серые губы. Руки человека были молитвенно сложены, он словно замер в молитве, но Ибрагим знал, что этот товарищ точно не молится. Наконец, товарищ в сером, заговорил:
Так как она его убила, Ибрагим?
Так говорю же, из пистолета. Я вхожу, а она стоит, и пистолет в руке держит. А господин лежит, уже дохлый
Тихо, Ибрагим, тихо, товарищ грозил ему пальцем и медленно говорил, ты свои старорежимные словечки оставь, нет больше господ, последние господа в Алапаевской шахте лежат, а мы все кто?.. он замолчал.
Товарищи, закончил фразу Ибрагим, покрываясь потом.
Правильно. Молодец, говорил товарищ за столом и даже растянул губы, изображая улыбку, но от этого изображения у товарища Ибрагима затряслась коленка. Левая.
А товарищ в шляпе продолжал:
Ну? Так как она его убила?
Ибрагим обернулся, поглядел на двух серьёзного вида милиционеров в новёхонькой форме. Один был в звании старшего милиционера, он стоял, привалившись к косяку, а второй, старшина, вальяжно развалился на подлокотник кожаного дивана, покачивая шикарным хромовым сапогом, оба недобрыми взглядами смотрели на шофёра.
Вид этих людей был настолько серьёзен, что Ибрагим забыл, о чем его спрашивал товарищ в сером, и тому пришлось повторить вопрос:
Товарищ Ибрагим, ответьте, как эта женщина убила нашего товарища?
Как убила, как убила, пытался сосредоточиться шофёр, а так убила, товарищ Пильтус, прежде чем баб он замялся.
Использовать, предложил термин товарищ за столом.
Ага-ага, пользовать бабу, он говорит: «Брей их Ибрагимка, совсем брей!» Не любил он волосы когда они, волосы, на бабах. Даже когда совсем их мала-мала.
Так, и что дальше?
Я пошёл воду в таз налить, и бритва, мала-мала точить. Пока верёвку найди, пока ножни найди, иду в комнату, а он всё. Дохлый. Валяется на полу, язык выпал, тоже на полу рядом валяется, а шалава стоит рядом голая и пистолет у ней в руке, на меня смотрит. Я думаю, зачем мне тут быть, пойду, думаю, вам скажу. И пошёл.
И выстрелов ты не слыхал?
Не-е, тихо было, только говорили они и всё. Она даже не орала, все бабы орали, а эта нет. Тихая она, паскуда.
А почему она тебя не убила?
А не знаю, я гос товарищ да кто их шалав знает, что там у них в бошках, не убила, и всё.
Патроны у неё закончились, догадался товарищ в сером, а ты, Ибрагим, обгадился и сбежал. И очень нас этим разочаровал. Вот если бы ты её приволок к нам, то
Товарищ, э-э чуть не захныкал Ибрагим, как мне знать, что у неё патроны кончились. Проверять такое кому нравится? А?
Как её звали, хоть, помнишь?
Помню-помню, товарищ Пильтус звал её Рахиля.
Она что ли из ваших, из татар?
Не-е, из жидов она.
Так значит не Рахиля она, а Рейчел?
Не-е. Не так он её звал.
Рашель, Ракель?
Ракель, Ракель! обрадовался Ибрагим. Точно и по отцу он её звал, по Шамилю. Рахиля дочь Шамиля.
Помню-помню, товарищ Пильтус звал её Рахиля.
Она что ли из ваших, из татар?
Не-е, из жидов она.
Так значит не Рахиля она, а Рейчел?
Не-е. Не так он её звал.
Рашель, Ракель?
Ракель, Ракель! обрадовался Ибрагим. Точно и по отцу он её звал, по Шамилю. Рахиля дочь Шамиля.
Ракель Самуиловна? догадался товарищ за столом.
Точно, точно он так её и звал, Ибрагим даже вскочил от радости, и милиционер, тот, что стоял у двери, подошёл и положил ему тяжёлую руку на плечо, шофёр послушно сел на место. Точно так и звал её.
А фамилию её знаешь?
Нет, Ибрагим вздохнул, по фамилии он её не звал.
А лет ей сколько?
Не могу сказать, молодая она. Сиськи у ней молодые, не висят ещё, а поглядишь так и не совсем она молодая. Вроде. Если глядеть не на морду вроде совсем молодая
Сколько ей лет, дурак, рявкнул товарищ за столом. Отвечай!
Лет двадцать семь, захныкал шофёр, или тридцать. Или двадцать пять. Я ж говорю, вот когда баба из деревни она всегда ясная, а городские разве узнаешь возраст, э! Накрасятся вроде и не старые А сами старые
Товарищ за столом его уже не слушал, он говорил в трубку телефона:
Посмотри по книгам регистрации, прописку в городе, Ракель Самуиловна, возраст двадцать пять-тридцать пять лет. Фамилия неизвестна. Я знаю, что без фамилии будет долго, ищите.
Он положил трубку. Опять сложил руки в «молитве», молчал, смотрел на шофёра:
Узнаешь её?
Узнаю, товарищ, как увижу сразу узнаю, сюртук её мама, убью её, по куску резать буду, и кушать её буду. Шалава она. Клянусь, истово обещал Ибрагим.
Где вы её нашли?
У нэпмана «У Анри», что на малой Якиманке. Она с товарища Пильтуса три «николашки» золотом взяла, меньше брать не хотела. Жадная паскуда.
Уведите его, сказал товарищ за столом и добавил, Чапу и Жирного ко мне.
Милиционер снова положил руку на плечо шофёра, тот съёжился и встал.
Вскоре в комнате появился мерзкого вида невысокий человек, уркаганский щёголь в лаковых сапогах, в пиджаке с отливом и в кепке. И лицо его было подстать его голосу, ехидный блин, со вбитым внутрь носом и выбитыми передними зубами. Зайдя в комнату, где сидел человек в сером, он поднял руку и поприветствовал его поднятием кепки:
От честного жиганства, большевистскому панству, пламенный, революционный привет!
Он притопнул лакированным сапогом.
Юродствуешь, Чапа? Ты бы бросил свои каторжные привычки, холодно сказал человек за столом, я ведь забуду, что мы вместе с тобой чалились, я заберу у тебя удостоверение, и отправлю тебя в ДОПРЗак, заскучал ты, я вижу, по казённой шконке и вкусной тюремной пайке.
Обижаете, товарищ, я ваш до гробовой доски, и у меня от шконки и шломки, хребет болит и ливер пучит, сказал Чапа, скалясь беззубо.
Но тут его бесцеремонно отодвинули в сторону, и в комнату протиснулся огромный человек, вовсе не жирный, а необыкновенно широкий. Вдвое от обычного человека, с огромными лапищами и сапожищами, на которых от полноты ног пришлось надрезать голенища. Был он вида совсем не такого как Чапа, он скорее напоминал кулака, только без бороды на широком лице, носил яловые сапоги, пиджак, и кулацкую жилетку со старорежимной золотой цепью, для часов. Его фуражка была старой, козырёк её треснул, а губы и волосы вошедшего были сальными, как будто только что он ел что-то жирное и об волосы руки вытирал.
Звали, Владимир Николаевич? тяжёлым басом спросил он.
Возьмёте Ефрема, езжайте на малую Якиманку, к нэпману в ресторан «У Анри», узнайте, поспрошайте фамилию и где живёт проститутка Ракель Самуиловна. Как узнаете позвоните мне. И без фокусов там, нэпманов не пугать и не грабить, их баб под юбками не лапать, не забывайте, что вы сотрудники МУРа, а не урки таёжные. Жирный, ты за старшего.