Кавалер снял подшлемник и перекрестился. За ним крестились и Брюнхальд, и Максимилиан, и Ёган, и Сыч, и даже мальчишка-трубач быстренько осенил себя, раз уж все крестятся. А за ними стали креститься и все люди на рыночной площади, стягивая с голов уборы.
Где у вас тут главная церковь? Спрашивал Ёган у ближайших мужиков. Нам ещё там читать надобно.
Те услужливо указывали нужную сторону и предлагали проводить.
Они поехали к церкви, а люди на рынке не расходились, с трепетом и благоговением говорили о Трибунале, говорили о колдунах и еретиках. Стали вспоминать слова, что говорил рыцарь божий, и о его щедрых посулах, и думать, кто у них в городе есть такой, за кем Трибунал мог приехать. Люди вели себя смиренно и чинно, не то, что до приезда Трибунала. Никто не лаялся, не грозился, и торговались все без ругани. Тихо стало на рынке.
У церкви читать сам бумагу он не стал, ещё на рынке охрип, отдал её Максимилиану. Мальчишка предал штандарт кавалера Сычу, чтоб держал, сам взял бумагу и стал читать громко и звонко, так, что люди стали из храма выходить смотреть, что происходит. Волкову нравилась, как он читал. Максимилиан уже дошёл до посулов, когда кавалер увидал хлипкого человека в мехах, в чёрных чулках на худых ногах, и дорогих туфлях, и в берете. Человек торопился к ним, скользя по льду дорогими туфлями. За ним, также скользя и чуть не падая, торопился второй человек, не такой богатый, как первый. Второй нёс кипу бумаг и переносную чернильницу с перьями. Первый остановился в пяти шагах от всадников, кланялся, не зная, к кому обратиться.
Что вам угодно? Спросил Волков, отвечая на поклон, но не так что бы уж очень вежливо, и с коня не слезая.
Моё имя Гюнтериг, заговорил человек в мехах, я бургомистр и голова купеческой гильдии города Альк.
Моё имя Фолькоф, я рыцарь божий и охрана Святого Трибунала.
Очень рад, очень рад, кланялся снова бургомистр, но в лицо рыцарю не смотрел, на коня смотрел, будто с ним разговарвал. Я так понимаю, что вы сюда приехали чинить дознание.
Да и от вас нам потребуется место, место хорошее, для проведения дознаний.
А аренду Начал было Гюнтериг.
Нет. Никакой аренды Святая Инквизиция не платит. Пресёк эти разговоры Волков. Мало того, холодно у вас, нужны будут жаровни и дрова. Дров нужно много. Святые отцы-комиссары не любят мёрзнуть.
Значит, и дрова за счёт казны? Понимающе кивал бургомистр.
Значит, и дрова за счёт казны? Понимающе кивал бургомистр.
Так же нужно будет место в вашей тюрьме для задержанных и прокорм им. А ещё нужен будет палач и два подручных.
Всё за счёт города? Огорчённо уточнил господин Гюнтериг.
Всё за счёт города. Подтвердил кавалер. Во всех тратах я подпишусь.
Конечно, конечно, снова кивал бургомистр.
Господин, вдруг заговорил спутник бургомистра, дозвольте сказать.
Бургомистр и кавалер уставились на него в ожидании.
Дозвольте сообщить, что палачей у нас сейчас нет. Один уехал сына женить в деревню, а второй лежит хворый уже месяц как.
И что же делать? Сурово спросил Волков.
Бургомистр и его человек тихо посоветовались, и бургомистр сказал:
Жалование нашим палачам сейчас не платится, мы на это жалование попытаемся взять палачей из соседних городов.
К этому времени Максимилиан уже закончил чтение, и собравшиеся вокруг люди прислушивались к разговору городского головы и какого-то важного военного про палача.
Господин, заговорил Сыч, коли будет жалование, то и искать никого не нужно, я сам поработаю за палача.
А ты справишься? Спросил Волков.
Сыч только хмыкнул в ответ:
Да уж не волнуйтесь, справлюсь с Божьей помощью. Хоть дело и не простое.
Вот и хорошо, обрадовался бургомистр. И искать никого не нужно. А утром всё будет готово. И дрова, и жаровни, и печи завезём.
Вот и славно, произнёс Волков. Только не забудьте, господин Гюнтериг, отцы-комиссары тепло любят, привезите дров побольше. Пусть будет воз.
Бургомистр и его спутник вздыхали, но кланялись низко. Кто ж захочет перечить Святому Трибуналу.
Глава 2
Отец Иона совсем не походил на главу комиссии Святой Инквизиции. Прелат-комиссар, разве такой должен быть? Тучен он был чрезмерно и на лик добр, и мягок в обхождении. А тучен он был настолько, что, даже когда садился в телегу, просил себе скамеечку, сначала лез на скамеечку и уж потом падал или плюхался в телегу, а там долго ворочался, не мог совладать с тучностью своей и усесться, как подобает святому отцу. И вылезал из телеги он тяжко, причём другие отцы тянули его за руки, при этом усилия прилагали видимые. На радость солдатам, которые на то прибегали смотреть.
Два беса страшны мне, жаловался отец Иона смиренно, за них и спросит с меня Господь, и нечего мне будет ему ответить, потому как нет молитв у меня против этих двух злых бесов. Одного из них зовут Чревоугодие, а второго Гортанобесие.
Съесть отец Иона мог как трое крепких людей. И оттого звучно и подолгу урчало чрево его, и иногда не сдержавшись, неподобающе сану своему, громко пускал он злого духа. Так что все слышали вокруг. От того и нахальники-солдаты за глаза прозвали его Отцом-бомбардой. Насмешники, подлецы.
Отец Иона страдал животом каждое утро, и подолгу сидел в нужнике. Но все ждали его безропотно, ибо этот тучный монах был прелат-комиссаром Святого Трибунала по всей земле Ланн и по земле Фринланад, а так же и в выездных комиссиях во всех епископствах по соседству, которые своего Трибунала не имели. И имел он от всех большое уважение, так как за долгие годы служения своего отправил на костёр сто двадцать шесть ведьм, колдунов и еретиков, не раскаявшихся. А тех, кто покаялся и принял епитимью тяжкую и не очень, и не сосчитать было.
В то морозное утро Волков и люди его как обычно долго ждали, пока отец Иона облегчит себя от обузы чрева своего и сядет в телегу. И поехали они тогда к городскому складу, хранилищу, который купцы арендовали под ценный товар. Там и стены, и двери были крепки, и вода туда не попадал, и крыс не было, а на небольших окнах под потолком имелись железа от воров. С утра люди из магистрата растопили очаг, ставили там жаровни с углями, печи и когда приехали святые отцы, то в помещении было уже не холодно.
Лавки хорошие, говорил отец Иона, оглядываюсь.
Хорошие, хорошие. Вторили ему отцы Иоганн и Николас.
И столы неплохие, продолжал осмотр отец Иона.
Да-да, неплохие, ровные, струганые, писарям будет удобно. Соглашались монахи.
И свечей хватает, и тепло, вроде, всё хорошо, резюмировал толстый монах. Давайте, братья, рассаживаться.
Все монахи-комиссары уселись за стол большой, монахи-писари садились за столы меньшие.
Братья мои, наверное, все поддержат меня, если я скажу, что бургомистр Гюнтериг честный человек, и он старался для Святого Трибунала.
Да, мы видим его старания, говорили монахи. Честный человек, честный.
Бургомистр Гюнтериг кланялся чуть не до каменного пола.
Ну что ж. Если до первого колокола заутрени, никто с раскаянием не придёт, продолжал брат Иона, инквизицию можно будет начинать.
Так был уже колокол. Напомнил брат Иоганн. Ещё как мы сюда приехали, уже колокол был.
Братья, так кто у нас в этом городе? Вопрошал прелат-комиссар.
Один из писарей вскочил и принёс ему бумагу.
Так, начал он, изучая её. Гертруда Вайс. Вдова. Хозяйка сыроварни. Есть у вас такая, господин бургамистр?
Вдова Вайс? Искренне удивился бургомистр. Неужто она ведьма?
А для того мы и приехали, чтобы узнать, на то мы и инквизиция. В бумаге писано, что вдова эта губит у людей скот, наговаривает болезни детям и привораживает чужих мужей.
Бургомистр, может, и хотел что-то возразить, да не стал. Удивлялся только, глаза в сторону отводил.
Господин кавалер, продолжил отец Иона, коли не пришла она сама с покаянием, так ступайте вы за вдовой Вайс. Приведите её сюда.
Волков только поклонился и пошёл на выход.
Женщина стала белой, стояла она во дворе своего большого дома, с батраком говорила и замерла, замолчала на полуслове, когда увидела кавалера и солдат, что входили во двор. Во дворе пахло молодым сыром, было прибрано. И батрак был опрятен. Сама же женщина была немолода, было ей лет тридцать пять или около того, чиста одеждой, не костлява и очень миловидна. Чепец белоснежный, фартук свежий, доброе платье, чистое, несмотря на холод, руки по локоть голые, красивые.
Глаза серые, большие, испуганы.
Ты ли Гертруда Вайс? Спросил кавалер, оглядываясь вокруг.
О, Дева Мария, матерь Божья, залепетала женщина, добрый господин, зачем вы спрашиваете?
Отвечай, Волков был холоден. Ты ли Гертруда Вайс?
Да, добрый господин, это я. Медленно произнесла женщина. Но что же вам нужно от меня?
Именем Святого Трибунала, я тебя арестовываю. Кавалер дал знак солдатам. Возьмите её. Только ласково.
Двое солдат с сержантом подошли, вязли её под руки, повели к выходу со двора, а женщина лепетала, всё пыталась сказать кавалеру:
Да отчего же мне идти с вами? Добрый господин, у меня сыры, куда же я. У меня сыновья. Она не рыдала, говорила спокойно вроде, только по лицу её текли слезы, и была она удивлена. Коровы у меня.
Волков глядел на неё и вспоминал ведьму из Рютте, страшную и сильную, когда та говорила, крепкие мужи в коленях слабели. Та железа калёного не боялась. Смеялась ему в лицо. А эта Разве ж она ведьма? Эта была похожа на простую перепуганную женщину.
Максимилиан помог сесть ему на коня, и тут из ворот выскочил мальчишка лет шестнадцати, он кинулся к Волкову, но Максимилиан его оттолкнул, не допустил до рыцаря:
Куда лезешь?
Господин, кричал мальчишка, не пытаясь более приблизится. Куда вы уводите маму? В чём её вина?
Кавалер не ответил, тогда мальчишка кинулся к матери, которую солдаты усадили в телегу, и даже накрыли рогожей от ветра, но и солдаты его грубо оттолкнули, он повалился на ледяную дорогу, а мать его завыла по-бабьи протяжно.
Смотреть и слушать все это Волкову не хотелось, он тронул коня шпорами поехал вперёд.
Когда вдову везли по городу, стали собираться люди, кто с радостным возбуждением шёл, за телегой, кто с удивлением, а кто и плевал во вдову. Поносил её злым словом. А кто-то и кинул в неё ком грязи ледяной.
Прочь, рявкнул на людей кавалер, прочь пошли, идите, работайте лучше.
Так она ж ведьма! Крикнул молодой парень.