«Жизнь происходит от слова» - Владимир Викторович Колесов 10 стр.

Важность смысла в быстрочтении не ограничивается одним стилистическим признаком. Например, наличие буквы «ять» в слове (в корне слова) доказывает его русскость (нет заимствованных слов с этой буквой). Это как бы сигнал особой важности слова, поскольку каждое коренное русское слово многогранно по смыслу, содержит не только понятие, но и символ.

Наконец, устранение буквы «ять» разрушило всю нашу систему графики. Сравните две формы: сѕлъ (прошедшее время от «сесть»); селъ (родит. падеж множ. числа от «село»)  теперь вы читаете одинаково: сел. Чтобы различить омофоны, на письме обязательно следует писать букву ё, иностранцев учат ее писать обязательно. У нас же это правило не привилось, мы пишем обычно е без точек.

Нарушения возникают и при передаче согласных звуков. Новая Орфографическая комиссия грозит нам свежими правилами, особенно с написанием гласных после согласных, которые не различают за собою о или е. Уже поговаривают, что следует ставить ударение (то есть произносить) Половцо́в потому, что стали писать фамилии По́ловцев через о вместо прежнего написания. Предлагают идти еще дальше навстречу форме звучания и писать слова типа чорт, жоны, шол через букву о. Конечно, можно было бы различать разные формы (словоформы) одного слова, например, вот так: жены (родит. падеж)  жоны (именит. множ. числа), тем самым как бы показывая место ударения в слове. Но тогда из виду исчезает единство морфемы, столь важное при чтении писаного текста. Для москвича еще и сегодня форма важнее смысла; для него словоформа и есть слово.

Оговорка-примечание. Автор вовсе не стоит за возвращение буквы «ять», хотя ничего криминального в таком возвращении нет. Чисто академически здесь показано, что случилось в результате отмены традиционно символической буквы, когда буквальность смысла заменилась буквализмом формы. Всего лишь один пример, взывающий к осмотрительности. Зарубки на память, напоминание о будущем.

Слово и Дело Александра Пушкина

Трудно писать о Пушкине и его вкладе в развитие русского языка, и не только потому, что на эту тему написаны прекрасные исследования. «И хочется говорить о Пушкине и нечего говорить о Пушкине»,  заметил Василий Розанов в начале века, среди истошных призывов «сбросить Пушкина с корабля современности». И сегодня вдруг слышишь из Калифорнии голос какого-то Дружникова, который говорит о «моде на Пушкина», составленной из «скандальности жизни», невероятных успехов у женщин и тем, что долго «служил идеологическим цитатником». Большей клеветы не придумать. Но кому-то очень хочется. Сами же «пушкинисты» наворотили мифов вокруг личности и творчества поэта, а теперь выдают свои сочинения за действительный облик поэта. И оказывается, что «Пушкин не солнце нашей поэзии, а Генсек русской поэзии, и пора с этим кончать!»

Слово и Дело Александра Пушкина

Трудно писать о Пушкине и его вкладе в развитие русского языка, и не только потому, что на эту тему написаны прекрасные исследования. «И хочется говорить о Пушкине и нечего говорить о Пушкине»,  заметил Василий Розанов в начале века, среди истошных призывов «сбросить Пушкина с корабля современности». И сегодня вдруг слышишь из Калифорнии голос какого-то Дружникова, который говорит о «моде на Пушкина», составленной из «скандальности жизни», невероятных успехов у женщин и тем, что долго «служил идеологическим цитатником». Большей клеветы не придумать. Но кому-то очень хочется. Сами же «пушкинисты» наворотили мифов вокруг личности и творчества поэта, а теперь выдают свои сочинения за действительный облик поэта. И оказывается, что «Пушкин не солнце нашей поэзии, а Генсек русской поэзии, и пора с этим кончать!»

Время идет, а злобный завистник по-прежнему брызжет слюной. И понятно, что речь не о Пушкине, а о том, что отражает его творчество.

О Пушкине «нечего сказать» потому, что все его творчество как бы растворено в русской культуре последних полутора веков, и каждый, кто считает себя представителем этой культуры, самим существом своим знает, что Пушкин «это наше все». «У нас все ведь от Пушкина»,  и эти слова Достоевского оправдывают метафору, связанную с поэтом: «солнце русской поэзии», «тайна при полном свете», «солнечное сплетение русской культуры» белый свет, а белый цвет сакральный, все цвета солнечного спектра соединены в нем гармонично и нераздельно.

Основная историческая заслуга Пушкина в том, что был он «живым средоточием русского духа, его истории, его путей, его проблем, его здоровых сил и его больных узлов. Это надо понимать и исторически, и метафизически». Ключевые слова определения, выделенные самим автором Иваном Ильиным, комментируют известную речь Достоевского о Пушкине самое полное выражение исторических и содержательно-философских (метафизических) достижений пушкинского гения.

Эти слова определяют и логику изложения нашей темы.

Есть по меньшей мере три причины, по которым интерес к поэту со временем и увеличивается, и углубляется в истолковании. Пушкин есть прецедент культуры, отразивший момент сложения новой «культурной парадигмы», рождение нового художественного качества (Пушкин приходит «в начале правильного самосознания нашего»,  заметил Достоевский). В своем творчестве поэт обновлял формы литературного языка, почерпнув из сокровищ народной речи, которая и теперь еще развивается, следовательно актуальна; он предстал как гений синтеза, что также существенно для современной культурной ситуации, насыщенной разного рода «анализами»; наконец, он доказал продуктивность художественного направления, которое по традиции именуется реализмом, что, в свою очередь, важно в распыленной атмосфере постмодернизма, когда мы снова заняты поиском новых форм. Только язык устойчив в развитии культуры, и только на него возможно опереться в воссоздании национальных ценностей.

В рассуждениях о Пушкине нельзя ограничиться только проблемой литературного языка; жизнью, творчеством и посмертной славой поэта определяются все три уровня, или, если угодно, три ипостаси нашего языка: русский язык как система, русский литературный язык как норма, язык русской литературы как совокупность стилей.

В каждом из них Пушкин сказал свое слово и создал историческую возможность развития, т. е. совершенствования и обогащения русской культуры. Уровни языка, соединенные энергией и талантом поэта, создали возможности речевого действия, обогащая волю, чувство и мысль русского человека. Заложенные в школьные программы классические тексты Пушкина полтора столетия воспитывали литературный вкус, формировали норму русской речи, создавали в обществе «образованный слой», в свою очередь развивавший вербальные возможности русского сознания. Это совсем не те тексты современных «мэтров» и самозваной «элиты», на которых учреждается новая ментальность. В основе пушкинского творчества лежат глубинные корни национальной культуры, в том числе и культуры русского слова особая страница нашей истории, которую сознательно пропускают современные идеологи в поисках затерянных в вечности «образцов». Обращенность поэта к живому русскому духу и есть то самое настоящее (во всех смыслах слова), которое создает Пушкина как явление русской и мировой культуры.

Говоря о явлении «Пушкин», мы должны предполагать и сущность его, ту помыслимую родовую идею, которая осуществлена в жизни и в творчестве гения. Тут могут быть разные суждения, но главное, видимо, в том, что Пушкин гений синтезов, на основе гармонии среднего счастливо избежавший крайностей. Уже по рождению Пушкин соединяет в себе различные формы ментальности и духовности; по социальному состоянию аристократ, но русский аристократ, т. е. без самодовольной кичливости («Меня зовут аристократом: Смотри, пожалуй, вздор какой!»)  не опустившийся мужик и не рефлексирующий интеллигент; по культуре человек, впитавший все достижения мировой цивилизации и представивший их в национальной форме жизнеутверждающего инварианта. Другими словами, и биологически, и социально, и культурно Пушкин явление синтеза, что и создало цельность характера, что развило и ясность мысли, и тонкое ощущение формы (духа).

Философская глубина Пушкина в оценке наших философов наглядно видна при сравнении Пушкина с его современниками: Чаадаевым и Хомяковым, западником и славянофилом. При всех различиях всем трем присущи черты, создавшие ту атмосферу творчества, которая и могла породить гения. Все они испытали духовное одиночество в мире глубин человеческого духа отсюда отчасти мистическое миросозерцание (светлая печаль); все они создали синтезы в области духа, каждый по-своему откликаясь на призывы Слова воплотиться в тексты; каждый глубоко проник в сущность Слова, понимая, что не только понятийное, но также символическое и образное значение слова заряжено энергией созидания в творчестве; для всех характерна духовная независимость личности, все они умницы (умная голова и чистое сердце); они принимали на себя не права, а обязанности служения («аристократизм обязанностей»), проявленные отчасти, для маскировки, неким проявлением русского юродства. Но никто из них не оформил своих результатов в законченные системы тоже русская черта. Жизнь продолжается, система не «закрыта», каждый приступай к делу.

Пушкин не составлял новых слов, не искажал форм или оборотов речи, как делают это нынешние новаторы. Он пользовался живым материалом обиходной речи и собранными сокровищами книжной речи. Важно также общее стремление поэта к развитию той линии русской литературы, которую мы именуем реализмом. Ю. С. Сорокин, говоря о термине «реализм», в 1952 году заметил, что русский реализм не французский натурализм и не английское бытописательство. Литературное направление вполне укладывается в старинное понимание термина, восходящее к средневековому «реализму» неоплатоническому представлению о том, что в слове одновременно содержится указание и на вещь, и на смысл идеи этой вещи, причем идея столь же существенна (и реальна), что и сама вещь. В словесном творчестве утверждалось равенство идеально-мыслимого и природно-вещного начал, идея «вещи» как ее сущность осознается равноценной самому явлению вещи. «Вещь» реальна потому, что она идеальна, направлена идеалом и сопряжена с идеей в слове. Слово соединяет их, и значение художника состоит в возможности раскрыть эту потаенную связь сущности и явления. Соответственно, и жизнь нужно не просто описывать такою, «как она есть» (натурализм), но и не пускаться в возвышенности идеальных сущностей, оторванных от полнокровной жизненности явлений. В таком «метафизическом» понимании реализма содержится объяснение языковых «реформ», связанных с именем Пушкина (но не ограниченных только его действиями: в культурном преобразовании участвуют многие, иначе результаты действий не были бы приняты как правильные и единственно возможные). Реализм определил направление выбора: не одни лишь идеально-высокие, но и не только реально-вещные формы языка, не церковнославянизмы и не простонародные формы, но что-то, соединяющее их на принципе соответствия идеи своей вещи. Реализм есть оправдание жизни идеей и обоснование самой идеи жизнью.