Односторонность связей с соседними речевыми сферами, таким образом, оказывается препятствием к установлению нормы на любом уровне. Это значит, прежде всего, что и та особенность произношения, которая регистрируется лишь в двух соседствующих сферах, не дает оснований для суждения о своей нормативности для определенной речевой сферы. Например, оглушение звонких согласных в начале слова ([пабы] бабы, [теда] деда) характерно для экспрессивного индивидуального произношения, оставаясь существенной характеристикой некоторых русских говоров в определенных позициях. Однако и эта особенность произношения является необязательной, непоследовательной и неустойчивой в обеих сферах, хотя они и находятся в функционально соседних рангах.
Таким образом, никаких оснований для узуальной характеристики бинарное отношение не дает. Однозначное соседство оказывается функционально связанным: особенность произношения, характерная только для двух речевых сфер, взаимоисключается и не может совпасть в одном речевом контексте как противопоставленная какому-то нейтральному нормативному произношению. Такая особенность произношения не может иметь стилистической характеристики в общем контексте нормативного произношения. Причина этого в характере бинарного соотношения двух соседних речевых сфер: и левый, и правый сосед иерархии с каждым данным связаны генетически (один из соседей «родитель», другой «потомок»). Чтобы учесть функциональное, системное значение данного произносительного варианта и дать ему нормативную характеристику, его следует сопоставить одновременно с левым и с правым соседом иерархии.
Следовательно, положение изменяется, когда соответствующая особенность произношения встречается в трех соседствующих сферах. Например, ассимиляция по мягкости зубного согласного перед зубным ([вести]) характерна для трех первых сфер (архаическая норма, норма и «ленинградское» произношение). Применительно к данной особенности произношения следует считать, что именно для среднего члена иерархии, находящегося в одновременной связи с архаической нормой и с архаическим просторечием ленинградского варианта, такую особенность произношения можно признать узуальной (нормой в границах нормы). В первой сфере такое произношение также узуально, но там оно входит как частный вариант в общий принцип ассимилятивной мягкости согласных и, следовательно, имеет другую характеристику; в «ленинградском» варианте такое произношение также возможно, но не является обязательным (возможно и произношение [вести]).
Следовательно, положение изменяется, когда соответствующая особенность произношения встречается в трех соседствующих сферах. Например, ассимиляция по мягкости зубного согласного перед зубным ([вести]) характерна для трех первых сфер (архаическая норма, норма и «ленинградское» произношение). Применительно к данной особенности произношения следует считать, что именно для среднего члена иерархии, находящегося в одновременной связи с архаической нормой и с архаическим просторечием ленинградского варианта, такую особенность произношения можно признать узуальной (нормой в границах нормы). В первой сфере такое произношение также узуально, но там оно входит как частный вариант в общий принцип ассимилятивной мягкости согласных и, следовательно, имеет другую характеристику; в «ленинградском» варианте такое произношение также возможно, но не является обязательным (возможно и произношение [вести]).
Последовательное произношение сочетания чн как [чн] (коне[чн]о, було[чн]ая) характерно для нормы, «ленинградского» варианта и просторечия, но только для среднего члена этой триады такое произношение является узуальным, т. е. обычным в любом случае; и в нормативном, и в просторечном произношении такое произнесение факультативно и имеет словарные ограничения.
Еканье в свою очередь характерно для «ленинградского» произношения, для просторечия и для некоторых диалектов, но узуальным оно должно быть признано только для просторечия как среднего члена триады. В «ленинградском» произношении и в диалекте то же самое явление либо факультативно, либо представляет собою один из возможных вариантов произношения.
Произношение /р/ с одним ударом («картавленье») или /в/ с таким же ослабленным взрывом характерно для трех последних сфер речевой иерархии, но только для диалектного произношения мы должны признать его узуальным. И в общем просторечном, и в индивидуальном произношении можно обнаружить позиционные или факультативные ограничения в последовательном распространении данной особенности произношения.
Действительно, только двусторонняя связь с соседними сферами по какому-то признаку формирует узуальное качество данной особенности произношения. Учет большего числа речевых сфер, по-видимому, не имеет значения, потому что в речевой практике каждого отдельного носителя русского языка вряд ли может быть взаимодействие более чем трех соседних речевых сфер (о специалистах, обозревающих всю картину функциональных соотношений «сверху», речь в данном случае идти не может). На основании представленного правила можно произвести характеристику любой конкретной особенности произношения данного индивидуума в ее отношении к общей иерархии функциональных сфер современного национального языка.
Динамичность системы предполагает возможность изменения того или иного типа произношения, его ориентацию на какой-то соседний вариант произношения. В целом смещение влево по иерархии формирует норму, смещение вправо порождает стилистический вариант, который с течением времени, под давлением последующих серий смещения функционально и статистически сходит на нет. При этом полное, прошедшее по всем особенностям произношения смещение влево или вправо приводит к исчезновению соответствующей речевой сферы из иерархии сфер. Так случилось с «ленинградским» вариантом произношения, который «перетек» влево и вправо (в норму-узус и в современное общее просторечие). Строго говоря, на современном этапе развития национального языка говорить о «ленинградском» варианте литературного произношения нет никаких оснований; из полусотни особенностей традиционного петербургского произношения в современном «ленинградском» отсутствует около тридцати. Наоборот, в современной речевой практике все шире формируется местный вариант просторечия, основанный на взаимодействии традиционных особенностей общего просторечия и на вторичных диалектных признаках местного говора. Соотношение речевых сфер, следовательно, изменяется таким образом: старая иерархия: стандарт норма «ленинградский» вариант просторечие диалект индивидуальное; новая иерархия: стандарт норма общее просторечие местное просторечие диалект индивидуальное.
Происходит уже неоднократно отмеченное сближение просторечия и нормы и основанное на этом влияние просторечия на норму, «перетекание» просторечия в норму. Общее число речевых сфер не изменилось, но изменилась их система, возможности их взаимного воздействия друг на друга.
Происходит уже неоднократно отмеченное сближение просторечия и нормы и основанное на этом влияние просторечия на норму, «перетекание» просторечия в норму. Общее число речевых сфер не изменилось, но изменилась их система, возможности их взаимного воздействия друг на друга.
Для ясности приведем конкретный пример такого изменения.
С одной стороны, различение безударных /а/ и /о/ только по одному признаку подъема (но не лабиализации: [сама] (сама) [сема] (сома), но не [сама] [сома], как в окающем диалекте и не [сама] [сама], как в нормативном акающем произношении) было характерно для «ленинградского» варианта, просторечия и диалекта (в проявлении его вторичных признаков). С отключением первой сферы («ленинградского» варианта) и с описанным выше смещением всех речевых сфер влево эта же особенность теперь характеризует общее просторечие, местное просторечие и диалект. Но если эта особенность произношения была узуальной для петербургской речи общего просторечия (как среднего члена прежней триады), что и отражается в описаниях начала XX века, теперь она характерна для местного просторечия и действительно возможна (и все шире распространяется) во всех окающих зонах в средневеликорусской полосе, в Сибири и т. д. Смещение зоны просторечия по шкале функций влево не повлекло за собою этой особенности произношения в зону «большей литературности», оно и впредь не будет перспективным в отношении общерусской нормативности (т. е. не поднимется с ранга узуса в ранг стандарта).
Многие другие особенности просторечного произношения также никоим образом не коррелируют с нормативными, потому что так или иначе они еще связаны с диалектом. Только полное устранение диалектной сферы сможет привести к экспансии соответствующих особенностей произношения влево, к нормативности на просторечном уровне. Изменение долгих мягких шипящих /шш/, /жж/, изменение дифференциального признака в противопоставлении /ц/ /ч/ и другие особенности современного просторечия, оторвавшись от диалектного субстрата, воздействуют на норму как на соседнюю с просторечием речевую сферу современного русского языка. Все это такого рода особенности, которые просторечие постепенно внедряет в современную норму.
Таковы самые общие выводы, к которым приводит систематическое приложение «теории динамического взаимодействия речевых сфер языка».
Особых комментариев требует понятие «вторичные диалектные признаки», введенное в свое время В. М. Жирмунским, но в наши дни приобретающее совершенно новое содержание. «Вторичные признаки» всякого местного говорения оказываются важным элементом освоения и литературного языка, и вообще чужого (иностранного) языка тоже.
Предварительно различие между основным и вторичным признаком можно сформулировать следующим образом.
Основной признак характеризует конкретное местное говорение («диалектную систему») как замкнутое целое, не затронутое никакими внешними воздействиями. Здесь имеются свои типы фонематических противопоставлений, основанные на определенных фонетических коррелятах. Вторичный фонетический признак возникает на основе столкновения диалектной системы с качественно иной системой фонемных противопоставлений и отражает промежуточный этап субституции нового фонематического противопоставления традиционно местными фонетическими средствами. На временном противоречии между фонематическими отношениями (связями) и фонетическим их выражением строятся все фонемные преобразования изменяющейся диалектной системы. Из основных признаков складывается стабильная часть преобразующейся системы («общерусские особенности»), вторичные признаки составляют ее динамическую часть. Например, при освоении норм литературного языка представитель южного говора с характерным для него произношением фрикативного /г/ осваивает новое произношение взрывного /г/, постоянно приспосабливая фонетические реализации фонемы в определенных позициях пока у него не останется только «ненормативное» оглушение фонемы в слабой позиции ([друх], а не [друк] для слова друг). Диалектное произношение существительных типа Ольга и Олька в качестве вторичного признака сохраняет «неорганическое» продвижение гласного /а/ вперед, в то время как заднеязычный согласный уже утратил исходный признак средненебности и полностью совпал с произношением нормативных /к/ и /г/. Подобные различия в произношении фонетисты определяют как орфофонические, а не орфоэпические (Вербицкая 1993).