Ты что, Гаитэ? Мне из тебя каждое слово клещами тянуть?
Я не уверена, что поступила правильно. Не уверена, что могу верить тебе, что моя слабость не обернётся против меня же самой.
Каким образом она может против тебя обернуться?
Что будет, если завтра ты решишь, что я недостаточна хороша, чтобы стать твоей женой?
С чего мне так решить? Я теперь точно знаю, что до встречи со мной ты была невинна, что ты целиком и полностью принадлежишь мне, душой и сердцем. В мире лжи и грязи чистота и верность имеют высокую цену. Кто откажется от такого сокровища? Нет, дорогая! Ты не упала в моих глазах. Теперь, когда я познал, какое наслаждение способно дать твоё горячее тело, не знавшее других мужчин, кроме меня, я хочу тебя ещё сильнее. И не отступлюсь от тебя, хоть сам ад обернись против нас! Так не мучь себя напрасными сожалениями. Давай разделим радость на двоих и просто будем счастливы?
С чего мне так решить? Я теперь точно знаю, что до встречи со мной ты была невинна, что ты целиком и полностью принадлежишь мне, душой и сердцем. В мире лжи и грязи чистота и верность имеют высокую цену. Кто откажется от такого сокровища? Нет, дорогая! Ты не упала в моих глазах. Теперь, когда я познал, какое наслаждение способно дать твоё горячее тело, не знавшее других мужчин, кроме меня, я хочу тебя ещё сильнее. И не отступлюсь от тебя, хоть сам ад обернись против нас! Так не мучь себя напрасными сожалениями. Давай разделим радость на двоих и просто будем счастливы?
Он распахнул ей объятия и, поколебавшись всего мгновение, Гаитэ обняла Торна за шею, позволяя себе окунуться в горячее тепло его сильных рук.
А надёжных ли? Покажет жизнь.
Торн снова поцеловал её. На этот раз поцелуй был именно таким, каким Гаитэ мечтала его получить нежным, успокаивающим, мягким.
Тебе лучше?
Она кивнула, улыбаясь.
Гораздо!
Как себя чувствуешь?
Немного разбитой, не стала врать Гаитэ.
Это пройдёт. Поспишь, отдохнёшь, выкинешь лишние глупости из головы. Не переоценивай значение девственности. Этим сокровищам кичатся лишь те, у кого нет других. Рано или поздно это случается с каждой ну, почти, усмехнулся Торн, ещё раз целуя Гаитэ перед тем, как отпустить.
Понимаю, вздохнула Гаитэ, в задумчивости накручивая на палец локон волос. Просто всё случилось так быстро. Я не успела подумать
В любовных делах думать это лишнее. Уж поверь мне! засмеялся Торн, по-быстрому облачаясь в одежду.
Стоит ли? С учетом того, до чего тебя доводит твоё бездумное поведение? приподняла она брови.
Не напоминай! отмахнулся Торн. Но твои травки отлично помогли. Мой лекарь был в крайнем недоумении, но вынужден оказался констатировать, что я чист. Впрочем, ты ведь и сама это знаешь? подмигнул он. Не настолько ты вчера отдалась чувствам и не думала, чтобы забыть о таких вещах.
Это упрёк?
Упрёк? Нет! Скорее зависть. Как тебе удаётся быть такой сдержанной и осторожной? Никогда так не умел.
К сожалению, не всегда я бываю сдержанной, в чём ты вчера имел прекрасную возможность убедиться.
Мы же договорились: ты больше ни о чём не жалеешь?
А мы об этом договорились? засмеялась Гаитэ.
Ты ведёшь себя как капризный ребёнок, фыркнул он, в несколько ловких движений зашнуровывая на груди колет.
Нет, огрызнулась Гаитэ. Это ты пытаешься быть деспотом.
Я стремлюсь совершенно к другим вершинам, со смехом Торн подскочил к Гаитэ, схватил её в охапку и покружил по комнате. Я хочу стать единственным в твоей жизни, первым и последним мужчиной.
Потом лицо его вдруг резко помрачнело:
Святые духи, Гаитэ! Ты едешь фактически на войну, а на войне женщинам не место! Я должен поговорить с отцом
Разве ты уже не говорил с ним?
Торн помрачнел ещё больше:
Говорил. Отец непреклонен. Ему нужны эти чёртовы провинции, чтоб им сгореть!
Надеюсь, гореть никому не придётся. Именно потому твой отец и настаивает, чтобы предотвратить новые войны и пожары. Я одного не пойму, почему вместо твоего брата не можешь поехать ты?
Потому что войско, которое возглавляет брат, представляют собой приданное его жены, от которой он теперь пытается отречься
Мгновенно заметив перемену выражение лица Гаитэ, которая в глубине души опасалась того же: что, получив желаемое, Фальконэ и её сбросят со счетов, он тряхнул головой.
С тобой этого не произойдёт. Наш брак не только политический. Нас связывает любовь.
Ты так легко говоришь об этом? Любовь самое дорогое, что есть в нашем мире, но вот парадокс ничто иное люди не ценят так дёшево. Если даже армия не может гарантировать верность твоего брата его жене, как могу я не волноваться?
Дорогая, союз моего брата и его супруги изначально был фиктивным. Одним из условий его брака была негласная договоренность о том, что на права супруга Сезар никогда не станет претендовать, что вернёт своей дорогой жёнушке свободу при первой же возможности. За свой статус замужней женщины не обременённой супругом дамарасплатилась армией наёмников. Так что, сняв оковы с этой дамы, предпочитающей, к слову, девочек мальчикам, брат всего лишь последует принятому соглашению.
Гаитэ с удивлением слушала Торна и не понимала, отчего с облегчением воспринимает мысль о том, что Эффидель и Сезар не лгали по крайней мере, в этой части.
А может быть, вообще не лгали? Может быть семейство Фальконэ не такой уж и серпентарий, как она вообразила?
Мы способны быть вероломными к врагам, но своим мы верны. А ты теперь часть семьи. Тебе не о чем беспокоиться. Договорились?
Гаитэ кивнула.
Пошли, провожу тебя до твоих покоев.
Прилично ли это?
Прилично, уверенно заявил Торн, беря её за руку. А если и нет, то никто не посмеет даже намекнуть об этом в моём присутствии. Не рискнёт. Ты моя женщина. Обидеть тебя бросить вызов мне.
Гаитэ не была так уж уверена в том, что хочет афишировать случившееся. Но, с другой стороны, влиять на Торна она всё равно не могла. Надеялась, что в будущем он научится считаться с её мнением в большей степени, чем готов был делать это прямо сейчас, но пока всё, что оставалось, это следовать за ним.
Словно назло, не успели они дойти до лестницы, как столкнулись с Сезаром. Тот был в запылённом костюме для верховой езды. То ли не ночевал дома, то ли успел с утра уже съездить куда-то и вернуться.
Скользнув непроницаемым, жёстким взглядом по счастливой парочке, он поклонился с отменной вежливостью:
Доброе утро брат. Доброе утро, сеньорита. Или, уголок его надменных губ презрительно искривился, правильнее будет сказать сеньора?
Гаитэ с ненавистью глянула в жёсткое, горбоносое лицо, при этом изо всех сил стараясь выглядеть равнодушной. Не выказывать ни своего смущения, ни злости.
С чего ей смущаться? С чего её вообще должно интересовать мнение этого выскочки?
Некстати вспомнились слова, что приписывали Сезару, сказанные о её матери: «Свои крепости она защищала куда решительней, чем свою честь». Стоило подумать об этом, как Гаитэ ощутила приливающую к щекам краску. Вот демон!
Иди, куда шёл, Сезар, тихо проговорил Торн. Отцу не понравится, если мы вновь поссоримся. Да и твой нос ещё до конца вряд ли успел зажить, брат.
Я вовсе на намерен с тобой драться. Просто невежливо было бы с моей стороны пройти мимо и не поздороваться.
Раз ты выполнил свой долг, ничто не мешает тебе двигаться дальше.
Увидимся, сеньора, без тени улыбки кивнул Сезар Гаитэ и сердце её сжалась от страха, хотя ни в самих словах, ни в тоне, каким они были сказаны, ничего угрожающего не было, она всё же явственно слышала угрозу.
Глава 18
Подгоняемые жёсткими порывами ветра, пытающегося разогнать бесконечные тучи над Жюстеном, они выехали из города длинным обозом в сопровождении армии. Мулы, тискающие друг за другом грязь, тянули телеги, нагруженные скарбом, провизией и пожитками.
Торн провожал их до городских ворот, выходящих на главный тракт, по которому предстояло тащиться, утопая в грязи, всю ближайшую неделю. Он скакал на белоснежном коне и управлял им так умело, что из-под копыт почти не разлеталась грязь.
Толпа зевак, собравшаяся, чтобы поглазеть на торжественный отъезд знати, приветствовала принца радостными криками. В ответ на что Торн, державшийся в седле с грациозной непринуждённостью, посылал воздушные поцелуи.
Перед воротами он спешился и прижал Гаитэ к груди:
Скоро увидимся, с самодовольной улыбкой пообещал он. Это всё ненадолго.
После этого Гаитэ вернулась в свою карету.
Хотя каретой странное сооружение, в котором ей предстояло провести ближайшие дни, назвать было сложно. Настолько громоздкое, что, чтобы сдвинуть его с места, потребовалось восемь мулов, запряжённых в богатую сбрую.
Сама карета представляла собой прямоугольный длинный кузов, в длину примерно футов пятнадцать, в ширину не менее восьми, поставленный на четыре колеса. Снаружи это чудо задрапировали парчовыми занавесками, изнутри зал на колёсах сплошь выложили мягкими подушками и на них можно было возлежать, как вздумается.
Это была настоящая комната, способная передвигаться с места на место.
Заниматься было особо нечем. Читать Гаитэ не хотелось, оставалось лишь наблюдать за дорогой, глядя в окно.
По обе стороны тянулись пустынные поля, только кое-где в тёмных рощах виднелись зубчатые башни замков. Пахло древесными соками и горьковатым дымком.
Сезар ехал впереди своей разношёрстной армии на чёрном, как ночь, тонконогом красавце-жеребце. Воины были снаряжены кто как: кто-то в длинную кольчугу, кто-то в куртку из буйволовой кожи, обшитую металлическими бляхами, но классических кованных лат практически никто не носил.
Предместья Жютена выглядели безрадостно. То там, то тут вдоль дороги тянулись нищие селения. Взгляд натыкался на бредущих ребятишек, с раздутыми от голода животами и паучьими, босыми ножками, чёрными, как земля. Они смотрели им вслед горящими голодными глазами.
Пару раз Гаитэ бросила им в окно золотой и с болью в сердце наблюдала за тем, как мальчишки сцепились драться между собой, словно дикие волки.
Не стоит так делать, госпожа, предупредил подъехавший к окну Кристоф. Вы не поможете детишкам подобным подаянием, лишь спровоцируете кого другого перерезать им горло. Золото в этих краях стоит дороже человеческой жизни.
Если бы только в этих, вздохнула Гаитэ. Есть ли возможность бросить им хотя бы краюху хлеба?
Вряд ли Его Светлость одобрит ваш порыв. Эдак мы раздадим все припасы до того, как достигнем цели.