После этой дикой выходки Сезару дали прозвище «Принц чертей». Бессердечная, в чём-то даже бессмысленная жестокость Фальконэ настолько потрясла людей, что один из самых преданных его генералов пошёл на измену, присоединившись к заговору против императорской семьи.
Говорят, несчастный отец, воя, как зверь, над трупами растерзанных сыновей, сыпал проклятьями: «Может быть я и проиграл, но и тебе не победить!».
Сезар словно с цепи сорвался! заламывая руки, со слезами на глазах передавала новости Эффидель. Всюду, где он появляется, он заливает землю кровью. Что за кровожадный зверь в нём проснулся?
Сезар словно с цепи сорвался! заламывая руки, со слезами на глазах передавала новости Эффидель. Всюду, где он появляется, он заливает землю кровью. Что за кровожадный зверь в нём проснулся?
Гаитэ слушала молча, чувствуя, как сердце покрывается тонкой коркой льда. Находить оправдания подобным бесчинствам было сложно. Да, с одной стороны злая слава и страх, преобладающий даже над ненавистью, играли им на руку. Страх действовал на врага, как взгляд удава на кролика и противник цепенел, теряя силу.
Но какой ценой? Кровь и боль всегда кровь и боль. Говорят, можно пожертвовать одной жизнью чтобы спасти десять? По мнению Гаитэ моральное право на это давалось только тогда, когда жизнь, которой собираешься жертвовать принадлежит тебе самому. Жертвовать чужими жизнями малодушно.
Но разве новость для неё, что в сердце братьев Фальконэ живёт страстный и жестокий зверь, жадный до всего? Хищник, не знающий ни страха, ни пощады?
Но одно делать знать о чём-то гипотетически, другое увидеть в действии.
Даже император Алонсон не смог одобрить действия сына.
Сколько крови на наших руках, с тяжёлым вздохом прокомментировал он полученную весть. Трое сыновей мертвы, а сердце отца разорвалось от горя. Стоят ли завоевания и корона такой цены? Стоит ли за царство платить душой?
Но, несмотря на трагические события на границах государства, столица готовилась к празднествам.
Рэйв теперь будет служить буфером для Фальконэ, чтобы Варкаросс не вмешивался в его завоевания. Да, редко, когда любовь и политика пересекаются. А нам прижизненно повезло стать свидетелями такого чуда, был вердикт лучших умов государства.
Перед свадьбой Гаитэ часто посещала молельню. Не то, чтобы она верила в желание Духов помочь ей, но в этом месте обычно было пустынно, темно и тихо, а её смятённая, утратившая ориентиры, душа, так нуждалась в уединении.
О том, что её мать освободили, Гаитэ не доложили. Поэтому появление Стеллы стало для неё неожиданностью.
Огоньки, словно мотыльки, плясали на кончике свечных фитильков, разгоняя мрак в огромном помещении с закрытыми ставнями ровно настолько, чтобы угадывать очертания силуэтов. Но и этого освещения, как и редких свиданий, оказалось достаточным, чтобы Гаитэ угадала фигуру матери, приметив её лишь краем глаза.
Беззвучно ступая, Стелла опустилась рядом с ней на колени перед алтарём.
Какое-то время обе женщины молчали.
Мать заговорила с дочерью первой:
Извини, что помешала. Не думала, что здесь кто-то будет, кроме меня. Когда не объявлен официальный молебен, храмы обычно пустуют.
Я редко видела, чтобы вы молились, словно нехотя отозвалась Гаитэ. Но я рада, что вы теперь свободны. И что первое наше свидание состоялось без свидетелей.
Я не любила молиться. Наверное, слишком мало верила в поддержку высших сил. Увы мне! Но и теперь не верю. Поднимая глаза вверх, я не вижу ничего, кроме густого беспросветного мрака и сильно сомневаюсь, чтобы оттуда снизошло озарение.
Озарение следует искать не под балками храма, матушка, а в своём сердце.
Стелла повернула голову, с любопытством вглядываясь с лицо дочери, которая, по сути, была для неё совершенной незнакомкой:
А ты веришь, что бог существует?
Да, не задумываясь ответила Гаитэ.
И он отвечает тебе, когда ты молишься?
Вера в него даёт мне силы примиряться с собой и с людьми.
Ты не думаешь, что это несколько наивно?
Наивно или нет, но так мне легче оставаться самой собой и жить в ладу с совестью. Я никому не навязываю мою веру и буду благодарна, если вы ответите мне тем же, не настаивая на вашем неверии.
Если тебе и вправду так легче, кивнула Стелла. За кого же ты молишься?
За нашу несчастную семью. За недостойного человека, несущего в мир хаос и разрушения, но убеждённого, что горой стоит за порядок. За то, чтобы духи укрепили мою волю.
А мне остаётся молиться только за моих детей: тебя и твоего брата. Если это поможет вас защитить, я готова сделать всё, что угодно. Даже уверовать в того, кого так и не могу рассмотреть за всей этим бессмысленным нашим существованием.
Гаитэ посмотрела на мать. Она давно простила Стеллу, решив для себя, что не вправе судить и ненавидеть того, чьих действий и мотивов до конца не понимает. Если её мать и была в чём-то виновата, если она была неправа перед ней, своей дочерью, так она за это уже заплатила сполна.
Если верить в то, что этот мир не конечен, что он лишь подготовительная часть к чему-то большему, можно найти смысл, тих проговорила Гаитэ.
В чём же он? спросила Стелла.
В том, чтобы, вопреки всему оставаться, человеком, сохранять в себе то, что отличает честного от лжеца, милосердного от убийцы, целомудренного от прелюбодея.
Сохранить свою душу? с насмешливой горечью пожала плечами Стелла. Если это поможет тебе, скрасит твои дни но придёт момент, когда ты не сможешь прятаться от реальности за иллюзиями, дитя моё. Оставим эти разговоры о спасении души. Скажи мне правду ты любишь Торна?
А вы любили нашего отца?
Нет. Никогда. Но у твоего отца не было и десятой доли животного магнетизма Фальконэ. Рискну предположить, что раз твоё сердце принадлежит не Торну, значит, я была права насчёт Сезара?
Между мной и ним ничего не было.
Кроме того, что он занял твоё сердце и мысли? Иногда для женщины проще отдаться нелюбимому, чем заболеть этой страшной, иссушающей болезнью под названием «любовь».
А вы? с вызовом обернулась Гаитэ к матери. Вы его любили?
Кого? Сезара? Нет, конечно! Моё сердце слишком иссушила жизнь, оно даже не камень, а что-то гораздо более ломкое и странное. Нет, дитя. Я его не любила. Но во мне достаточно сохранилось от женщины, чтобы понимать, какие чувства подобные мужчина способны будить.
Сейчас меня мучает не столько любовь, сколько страх.
Ты тоже чувствуешь это? краешками губ усмехнулась Стелла. Ты боишься того, кого любишь? Или за того, кого любишь?
Не знаю. И то, и то. Слишком много проклятий, как стрелы, летят в сторону Фальконэ. Слишком много крови на их руках. А когда проклятия заслужены, они обязательно сбываются.
Не забывай, что на руках твоего драгоценного Сезара и наша кровь тоже. И мои проклятия звучат в общем хоре голосов. Я рада, что, несмотря на всю его никчёмность и громогласность, твоим мужем станем Торн, а не Сезар.
Поднявшись, Стелла тихо удалилась их храма, оставляя Гаитэ в одиночестве.
Гаитэ закрыла глаза. Ей не хотелось плакать, но слёзы, словно живя отдельной жизнью, тихим бисером катились из глаз.
Глава 29
Подвенечное платье было готово. Оно стояло на огромной подставке, в полный рост, прямо напротив кровати и при пробуждении Гаитэ казалось, что перед ней парит чей-то зловещий призрак.
Дорогой, струящийся материал, через который были пробиты золотые нити. Великолепное. Пышное. И в тоже время строгое. Достойный наряд для будущей императрицы.
Почти каждый день в просторных пышных залах проводились балы. Обильные и искусные пиршества дополняли череду бесконечных праздников. Остатки еды выбрасывались в мусорные баки. Ничего не доставалось даже псам, в то время, как бедняки голодали, а на улицах города свирепствовали различные эпидемии.
У людей было тысячи поводов быть недовольными, и праздное веселье знати не могла не раздражать.
Но, словно нацепив тёмную повязку на глаза, высокородные дамы и лорды ничего не желали знать, кроме веселья, роскоши, роскоши и веселья ещё раз.
Вино лилось рекой, в неограниченном количестве. Его принимали без меры, до потери человеческого облика.
Гаитэ не пила, но под конец вечера у неё было такое чувство, словно всеобщее тяжёлое похмелье и ей заволакивает разум. Хотелось встать, распахнуть окна и поджечь тут всё, к чёртовой матери! Чтобы встряхнуть человеческую биомассу в шелках и бархате, чьи алмазные застёжки стоили дороже их душ.
Сезар Фальконэ вернулся в столицу неожиданно, не оповещая заранее о приезде. Гаитэ сначала подумала, что ей просто мерещится появление знакомой фигуры но нет. Это действительно было он. Высокий, широкоплечий, двигающийся с непринуждённой грацией уверенного в себе хищника.
Смотри-ка кто пришёл? насмешливо протянула Стелла, мгновенно материализуясь рядом с дочерью. Похоже кто-то очень торопился попасть на свадьбу к брату? Добрый вечер, Ваша Светлость, с улыбкой протянула она руку приблизившему молодому человеку.
Надменная улыбка придала гордому лицу Сезара ещё более неприязненное выражение:
Сеньора Рэвьэр? Какая приятная неожиданность! Пожалуйте во дворец моего отца и будьте как дома. Вы уже имели возможность оценить статуи, привезённые мной из Тиоса?
Какие статуи? недоуменно нахмурилась Гаитэ.
Какие статуи? недоуменно нахмурилась Гаитэ.
Украденные у горожан Тиоса, невозмутимо пояснила Стелла, не моргнув глазом.
Улыбка Сезара стала ещё больше походить на оскал, когда он поправил:
У их тирана.
Тирана? Вы, по всей видимости, намекаете на мятежного и несчастного герцога Форсева, чью семью, как и нашу, вы вырезали почти подчистую? по-прежнему с милой, вежливой улыбкой вопросила Стелла, не меняясь в лице, сохраняя самое приятное, вежливое выражение.
Гаитэ заметила тревожный, взволнованный взгляд, который Сезар бросил на неё перед тем, как ответить:
Герцог не только поднял знамя мятежа, он жестоко, бесчеловечно притеснял свой народ, к тому же изменил клятве, данной мне лично. Я несколько раз прощал этого человека. Но любому милосердию есть предел.
Кому, как не мне, знать это? фыркнула Стелла.
Их взгляды скрестились, и Гаитэ ощутила неприятный укол, до тошноты напоминающий ревность.
У вас слишком острый язык, с ледяной резкостью бросил Сезар. С учетом положения, в котором вы находитесь.
И в каком же положении я нахожусь? с хищной мягкостью кошки протянула Стелла.