Заткнись! Заткнись! Не доводи меня до греха! Иначе я убью тебя прямо здесь и сейчас, собственными руками, лживая тварь! Изменница! Мразь!!!
Вцепившись ногтями в ладонь, Гаитэ старалась сдержаться. Не показать ни своей боли, ни страха, ни отчаянья.
Никогда, никогда она не думала, что дойдёт до такого что он посмеет поднять на неё руку снова.
Теперь не было Алонсона, способного призвать сына к порядку. Связаны оказались и её метафизические силы, способные держать его в узде. Она была беззащитна. Как любой тиран, понимающий, что жертва бессильна, Торн пьянел от своей безнаказанности и был омерзителен в этот момент, как пиявка.
Гаитэ задыхалась. Проклятые каменные стены! Собственное тело вдруг показалось ей невыразимо тяжёлым, словно налитым свинцом.
Чего ты от меня хочешь? с отчаянием прошептала она разбитыми губами.
Торн с довольным видом поправил тяжёлую цепь на груди:
Я требую от тебя полной, безоговорочной покорности. Во всём. После того, как я отрублю голову твоему драгоценному Сезару, ты останешься моей доброй и покорной королевой, которой я мог бы гордиться. Будешь жить там, где я прикажу, и так, как я прикажу, будешь терпеть женщин, которых я захочу, и никогда не осмелишься отказать мне от ложа.
Торн с довольным видом поправил тяжёлую цепь на груди:
Я требую от тебя полной, безоговорочной покорности. Во всём. После того, как я отрублю голову твоему драгоценному Сезару, ты останешься моей доброй и покорной королевой, которой я мог бы гордиться. Будешь жить там, где я прикажу, и так, как я прикажу, будешь терпеть женщин, которых я захочу, и никогда не осмелишься отказать мне от ложа.
Голос Торна гремел медью в голове Гаитэ, отдаваясь саднящей болью.
Ты будешь делать то, что предписано законом или обычаем и никогда больше не обратишься к своей проклятой силе.
Не могу тебе этого обещать.
Против воли Торн задержал яростный и одновременно с тем восхищённый взгляд на бледном лице жены:
Женщина, говоря так со мной, ты не боишься потерять жизнь? Не опасаешься потерять свою бессмертную душу?
Я давно перестала верить в то, что кто-то, кроме всемогущего бога может судить мою душу.
Ладно, к чёрту душу, дорогая. Остановимся на том, что Сезара ты больше не увидишь. Никогда. Охранник, если ты вновь постараешься его подкупить, столкнётся с моей местью. Деньги бесполезны для мертвецов. И тебе не удастся найти наёмников, чтобы спасти моего брата, как ты планировала. Смирись, милая жёнушка. Не всех можно спасти. Некоторые, ноздри Торна раздувались от гнева, черты лица были искажены злой судорогой, некоторые обрекают на гибель себя сами. И ничего нельзя сделать, кроме как помнить их.
С этими словами он, повернувшись к ней спиной, трижды ударил в дверь дождавшись, пока охрана распахнёт перед ним двери.
Спокойной ночи, любимая, голосом, сладким, как патока, в котором как всегда звучала издёвка, проговорил он.
Не успел Торн покинуть Гаитэ как столкнулся с Эффидель.
Лисичка запыхалась и выглядела взъерошенной. Взгляд её метнулся к Гаитэ, сидящей на полу и держащейся рукой за щёку и остановился на брате. В первый момент Гаитэ показалось, что девушка сошла с ума, такой довольной она выглядела:
Вы уже слышали?!
О чём? нахмурился Торн.
Эффидель внезапно фыркнула и захохотала, как безумная:
Сезар бежал!
У Гаитэ перехватило горло болезненным спазмом. Она дышала с трудом, в ушах стоял гул.
Что ты сказала?! зарычал Торн.
Он бежал, как только по твоему приказу из крепости Милетелли его доставили в городскую тюрьму! Поисковые отряды уже наводнили город, но безуспешно найти его не могут. И не поймают. Ни за что! Уж я-то знаю своего брата!
Не говоря ни слова, Торн отшвырнул с дороги сестру и устремился в глубину коридоров, утопающих во мраке.
Эффидель поспешила подойти к Гаитэ. Она присела рядом, прикладывая прохладную ладошку к горящей щеке подруги:
Больно? Сама виновата. Когда же ты, наконец, поймешь, что в отношении с моими братьями честность и порядочность лишнее?
Лисичка помогла Гаитэ подняться, усадила в кресло и, смочив платок в прохладной воде, приложила к рассеченной скуле:
Будет синяк, расстроено констатировала она.
Расскажи лучше всё, что знаешь о побеге Сезара, попросила Гаитэ, отмахиваясь.
Всё, что знала, я уже рассказала.
Под пристальным, тяжёлым взглядом Гаитэ Эффидель закатила глаза, сдаваясь:
Ладно. Брат сам хотел попасть в городские казематы. Он подозревал, что рано или поздно Торн не устоит перед искушением и отдаст приказ об его аресте. Под правлением Сезара архитектор переделал там каждый каземат, каждый переход и подвёл новые потайные ходы. Сезару отлично известны все подземные ходы, все тайные катакомбы под городом. Несмотря на то, что весь Жютен его ищет, у него есть шанс прорваться. Не знаю, чем ты так разозлила Торна, что он совершил этот опрометчивый шаг перевёл Сезара из надёжной цитадели в дырявый сыр. Это ты спасла моему брату жизнь!
Гаитэ испытывала двоякое чувство. С одной стороны триумф. У Сезара был шанс спастись. С другой что с ней самой-то теперь станет?
Предположений о том, куда мог бы направиться Сезар было не так много. и большинство упиралось в Валькару. Три к одному, что он отправится к жене, с которой не виделся много лет. Но у той были проблемы с братом, как и у Сезара. Вместе они могли заключить союз не столько брачный, сколько политический.
Ещё он мог попытать счастье в одном из своих герцогств, всё-таки начав гражданскую войну, которую все так боялись. У младшего Фальконэ были сторонники. Всё, что ему нужно выбраться из столицы, снять деньги со счетов и собрать армию.
Самое сложная задача, стоявшая перед узником это найти способ покинуть город, так щедро наводнённый императорскими соглядатаями, что без верных Торну глаз муха не пролетит.
Видимо у Его Светлости нашлись верные люди. Как не старались его схватить императорские ищейки, всё без толку. Возможно секрет неуловимости Сезара был прост он просто никому больше не доверял и рассчитывал только на себя. Когда дела идут плохо, самый лучший способ действия.
После стычки с Торном Гаитэ была готова ко всему. И то, что пока ничего в отношении её не менялось, не обманывало молодую женщину.
Эффидель удалось разузнать, что Кристофа арестовали.
Спустя несколько дней последовало ещё несколько арестов. Арестованные, так или иначе, были связанны с домом Рэйвов или имели неосторожность выказать лояльность королеве. Всё это было плохим предзнаменованием.
Тебе нужно бежать, твердила Эффи.
Но куда бежать? У неё не было ни средств, ни сторонников, ни замков и земель. По сути королева Саркассора была ненамного богаче любого бедняка с улицы, если не считать королевского титула. Даже продать собственные драгоценности, стоявшие, безусловно, целое состояние, Гаитэ не могла все они были на веду у придворных дам. А те, в свою очередь, были шпионками Торна.
Оставалось ждать.
Ждать неприятностей каждый день, каждый час. Это ужасно изматывало это походило на пытку. Возможно, так и было задумано?
Можно было подумать, что Торн оттягивает с окончательным решением, даёт возможность Гаитэ сделать шаг к примирению, но она в это не верила. Просто играть у неё на нервах доставляло ему удовольствие. Загонять жертву, заставлять её чувствовать себя беспомощной любимое развлечение азартного охотника.
Доставлять ему дополнительную радость видом собственным унижением Гаитэ не собиралась.
Она ждала, что разразится буря, ждала день за днём и всё же, когда буря грянула, оказалась к ней не готова.
Вечер начался обыденно. В окружении придворных дам королева занималась рукоделием вышивала шёлком, когда в зал, словно два чёрных ворона, вошли верные Торну дворяне.
Мужчины поклонились, как того требовал этикет, но вид у них был мрачный.
Гаитэ отвела взгляд от неровных стежков, что ложились из-под дрожащих пальцев и спросила приветливо:
Сеньоры, зачем вы здесь?
Лорд Гарич раскрыл свиток, что держал в руках, и безликим, безупречно вежливым голосом промолвил:
Вот предписание на ваш арест, ваше величество. Вас обвиняют в половой связи с Сезаром Фальконэ, Кристофом Кастанэ, придворным скрипачом Люком Спиноза и графом Джеремо Тоймсаном. Спиноза и Тоймсан уже признались в своём тяжком преступлении, у нас есть показания, подтверждённые их личными подписями. По приказу императора мы должны препроводить вас в Милетелли, где вы будете ожидать решения Его Величества о вашей дальнейшей участи.
Зачитав документ, лорды в вопросительном ожидании глядели на королеву.
Гаитэ царственно поднялась со своего кресла. Она казалась спокойной даже себе:
Раз таков приказ его величества, я рада подчиниться.
Как будто она могла сказать что-то другое? Будто от неё хоть что-то зависело?
Леди Форсео, обратилась она к одной из фрейлин, помогите мне собраться.
Но всё тем же неживым, бездушным голосом было произнесено:
Нет времени на перемену одежды и на сборы, ваше величество. В Милетелли вам дадут всё необходимое.
Даже так? усмехнулась Гаитэ. Ну что ж? пожала она плечами.
Отвечать что-либо на очередное унизительное оскорбление бессмысленно. Королева молча передала пяльцы одной из девушек, смолкших, словно испуганные птицы и пошла за своими стражами и тюремщиками.
Её провели коридорами, которыми во дворце почти не пользовались. Запустение, пыль и тишина царили здесь. Место идеально отражает состояние её души.
Отчего-то вспоминались первые дни знакомства с Торном, его грубоватая нежность и страстность. Был ли он тогда искренен? Или ему просто нужен был тот самый брак, от которого теперь он пытается избавиться? Ревность или расчёт заставляют его быть сейчас столь с ней жестоким?
Как всегда, одним выстрелом Торн старался поразить несколько целей: избавиться от жены, получив возможность совершить новый, куда более выгодный для себя с политической точки зрения, брак и причинить боль Сезару.
При воспоминании о Сезаре в сердце Гаитэ шевельнулись обида и боль, которых Торн уже не мог вызвать. Ловко воспользовавшись случаем для побега, младший Фальконэ больше никак не давал о себе знать.
При воспоминании о Сезаре в сердце Гаитэ шевельнулись обида и боль, которых Торн уже не мог вызвать. Ловко воспользовавшись случаем для побега, младший Фальконэ больше никак не давал о себе знать.
С рациональной точки зрения Гаитэ всё понимала он сам был беглецом, преследуемым узником. Попади он в лапы Торна, лучше не будет никому.
Но вопреки рассудку то, что Сезар предпочёл поступить рационально, оставляло её в полном отчаянии.