Боги, вы только послушайте его! Нашу дражайшую царицу у нас забрали, а ты смеешь называть ее «какой-то там служанкой»?
Алкестиду? Но Адмет сказал мне
Его величество и посейчас в саду, душу свою благородную выплакивает напрочь.
Ох, ну и дурак же я!
Тут с Гераклом случился припадок самоедства и самоуничижения, как это бывало с ним время от времени. Колотил себя в грудь и называл бесчувственнейшим фигляром на белом свете, недостойным гостить в чьем бы то ни было доме, ослом, паяцем, олухом и грубейшим из невоспитаннейших. Затем взял себя в руки и осознал, чтó нужно сделать. «Отправлюсь в загробный мир, сказал он себе, и сражу любого, кто попытается помешать мне привести Алкестиду назад. Клянусь, сражу».
К счастью, подобные радикальные меры не потребовались. Прежде чем отправиться в загробное царство, Геракл пошел поклониться свеженькой усыпальнице Алкестиды. Там он наткнулся на ТАНАТОСА, бога смерти, тот как раз забирал Алкестидину душу.
Руки прочь! возопил Геракл.
Не твое это дело, проговорил Танатос. Повелеваю тебе
Геракл с ревом бросился на него, прижал беспомощного Танатоса к земле и замолотил по нему кулаками.
Чуть погодя Адмет унял в саду свои рыдания и вернулся во дворец.
А где Геракл? спросил он.
Ой, этот буркнул дворецкий. Как только узнал, что это царица скончалась, сразу ушел. Скатертью дорожка, скажу я.
Тут в зал ворвался Геракл.
Я вернулся! объявил он, хлопая Адмета по плечу. И друга с собой привел. Повернувшись к двери, Адмет крикнул: Заходи.
В зал вошла Алкестида и, застенчиво улыбаясь, замерла перед оторопевшим мужем.
Я саму Смерть положил на лопатки, чтоб вернуть ее тебе, сказал Геракл, уж будь любезен, на этот раз не отпускай ее.
Адмет, казалось, не слушал его. Он не сводил взгляда с жены.
Да. Ну ладно. Короче, я пошел. Есть дела во Фракии. Лошадок добыть кое-каких.
Отправляя Геракла за четырьмя кобылицами Диомеда, Эврисфей не снизошел поделиться никакими подробностями. Нам, однако, известны имена тех кобылиц. ПОДАРГ, «быстроногая», КСАНФ, «золотистая»[55], ЛАМПОН, «сияющая», и ДИНОС, «ужасная»[56]. Что еще важнее, Геракл не подозревал, что из-за гнусной привычки царя кормить кобылиц человечьим мясом они сделались неукротимо буйными, и держали их в железных кандалах и в бронзовых стойлах до того опасны они были для любого, кто к ним приближался[57].
Адмет, казалось, не слушал его. Он не сводил взгляда с жены.
Да. Ну ладно. Короче, я пошел. Есть дела во Фракии. Лошадок добыть кое-каких.
Отправляя Геракла за четырьмя кобылицами Диомеда, Эврисфей не снизошел поделиться никакими подробностями. Нам, однако, известны имена тех кобылиц. ПОДАРГ, «быстроногая», КСАНФ, «золотистая»[55], ЛАМПОН, «сияющая», и ДИНОС, «ужасная»[56]. Что еще важнее, Геракл не подозревал, что из-за гнусной привычки царя кормить кобылиц человечьим мясом они сделались неукротимо буйными, и держали их в железных кандалах и в бронзовых стойлах до того опасны они были для любого, кто к ним приближался[57].
Во Фракию ко дворцу Диомеда Геракл прибыл со своим другом и возлюбленным АБДЕРОМ, сыном Гермеса[58]. Оставив Абдера стеречь лошадей, Геракл отправился на переговоры с царем.
Любопытство взяло верх, и юноша подобрался к лошадям слишком близко. Одна из них вцепилась ему в руку зубами и втащила в стойла. В считаные минуты его порвали на части и сожрали.
Геракл похоронил изуродованные останки и основал вокруг гробницы город, который назвал Абдерой в честь погибшего возлюбленного[59]. Затем сокрушенный и обезумевший герой обратил всю силу своей ярости на Диомеда порубил его стражу, схватил царя и швырнул его на съедение его же лошадям. Неаппетитный вкус хозяина отбил у кобылиц всякую склонность к человеческой плоти, и Гераклу легко удалось запрячь их в колесницу и пригнать в Микены. Эврисфей, уже наверняка привыкший разочарованно наблюдать, как Геракл возвращается целый и невредимый, поднес кобылиц Гере и дальше разводил эту породу. Позднее греки стали считать, что знаменитый конь Александра Македонского по кличке Буцефал произошел от тех лошадей.
9. Пояс Ипполиты
Далеко на востоке, на берегах Фермодонта, живет народ амазонок! воскликнула АДМЕТА с возбужденным придыханием.
Геракл поклонился. Эврисфей «подарил» своей дочке подвиг Геракла на совершеннолетие.
Прикажи ему что пожелаешь, солнышко, сказал ей Эврисфей. Чем труднее и опаснее задачка, тем лучше. Гераклу пока было чересчур просто.
Адмета сразу решила, чтó потребует с героя. Как и многие юные гречанки, она преклонялась перед ватагой сильных, независимых и люто непримиримых женщин и давно мечтала стать амазонкой.
Дочери Ареса и нимфы ГАРМОНИИ, сказала она Гераклу, амазонки посвящают себя сражениям и друг другу.
Слыхал, да, отозвался Геракл.
Их царица Адмета взбудораженно вспыхнула, ИППОЛИТА. Ипполита храбрая, Ипполита-красавица, Ипполита свирепая. Ни один мужчина не способен ее подчинить себе.
И такое слыхал.
На ней пояс, чудеснейший, в драгоценностях, подаренный ей отцом Аресом. Хочу его.
Что, прости?
Ты принесешь мне пояс Ипполиты.
А если она предпочтет с ним не расставаться?
Не морочь моей дочери голову, Геракл. Слушайся ее.
Вот так Гераклу пришлось плыть на восток, к землям амазонок. Слава этих гордых женщин-воительниц гремела по всему Древнему миру[60]. Воюя верхом они были первыми на свете, кто этому научился, амазонки побеждали любые племена, с какими сходились в бою. Завоевав или усмирив тот или иной народ, они забирали с собой тех мужчин, от кого, по мнению амазонок, получатся лучшие дочери, и совокуплялись с ними. Выполнивших свою задачу мужчин убивали, как это бывает с самцами многих видов пауков, богомолов и рыб. Амазонки умерщвляли всех младенцев-мальчиков и растили только девочек, и те потом вливались в племя. Если кто-то обвинял амазонок в жестокости, они указывали на то, сколько новорожденных девочек по всему «цивилизованному» миру было оставлено в горах умирать[61] и скольких женщин используют как скотину для воспроизводства, и никакой другой цели в их жизни не допускается только служить, ублажать и подчиняться.
Геракл вовсе не склонен был недооценивать масштабы поставленной задачи. Но когда его судно достигло Понта, что на южном берегу Черного моря, изумленного Геракла радушно встретило целое посольство во главе с самой царицей Ипполитой. Амазонки и их царица были не единственными героическими воителями с репутацией во всем Древнем мире. Восемь с лишним лет Геракл, не жалуясь, достигал невозможного, и вести о его силе, отваге и стойкости во всех этих сложных и несправедливых условиях разнеслись повсюду. Геракл избавил мир от многих угроз и ужасов. Против чар и чудовищ он выстаивал доблестно и величественно. Чтобы не восхищаться им, надо быть неблагодарным или завистливым. Преклонение амазонок перед отвагой, достоинством и силой превзошло их инстинктивные неприязнь и недоверие к мужчинам, и Геракла и его спутников они встречали тепло и почтительно.
Геракла и его команду одарили цветочными гирляндами и устроили им пир на берегу Фермодонта[62].
Геракла Ипполита заворожила. Были в ней стать, остроумие и прирожденная властность, каких в мире мало. Голос Ипполита не повышала никогда казалось, она словно бы ожидает внимания к себе и восхищения, и все же Геракл обнаружил, что занят исключительно ею, и чувствовал, что ни к одной женщине и тем более к мужчине из всех, с кем был знаком, он ничего, более похожего на преклонение, не питал.
Геракл Ипполите, похоже, нравился не меньше. Может, и возник след улыбки у нее на лице, когда Ипполита увидела, что ее пальцы и близко не смыкаются в обхвате мышц у него на предплечье, но та улыбка была не насмешливая, а весело изумленная: водятся же на белом свете такие экземпляры!
Вот что подойдет, проговорила она, расстегивая пояс.
И действительно, ее талия и бицепс Геракла оказались одного размера. Застегивая замочек, Ипполита объявила, что Гераклу так очень к лицу.
Эта ужасная голова льва, эта шкура, эта уродливая дубина несомненно, это все полезно, чтобы пугать балбесов и трусов, но мужчине следует без страха являть себя в блеске.
Геракл разглядывал изукрашенный пояс у себя на руке, Ипполита улыбалась. Но тут заметила, что лицо Геракла помрачнело.
Только не говори, что боишься, будто такие побрякушки портят твою мужественность. Я была о тебе лучшего мнения.
Нет-нет, сказал Геракл. Дело не в этом
А в чем же?
Ты говорила, что слышала об испытаниях, какие назначает мне мой брат Эврисфей, так?
Весь мир наслышан о подвигах Геракла.
Так их называют?
Даже если сделать поправку на кое-какие неизбежные преувеличения, что возникают, когда истории передают из уст в уста, ты, судя по всему, насовершал чудес.
Наверняка истории эти по большей части чепуха.
Ну скажи тогда, правда ли, что, когда ты приволок Эриманфского вепря в тронный зал Эврисфея, тот так перепугался, что ласточкой нырнул в каменный кувшин?
Это да, правда, согласился Геракл.
И что ты скормил Диомеда его же кобылицам?
И тут Геракл тоже кивнул.
Так скажи мне, великий герой, что тебя сейчас тревожит?
Понимаешь, я выполняю девятую из этих задач из, как ты их называешь, подвигов. Здесь я поэтому.
Ипполита подобралась.
Надеюсь, не с целью приволочь Ипполиту в цепях к злобному тирану?
Нет-нет не это. Дело в поясе Он глянул на украшение у себя на предплечье. Его дочка Адмета отправила меня добыть его. Но теперь, когда мы познакомились, у меня душа не лежит
И все? Он твой, Геракл. Прими с радостью как мой подарок тебе. От воина воину.
Но это же дар твоего отца, бога Ареса.
А теперь это дар от твоей возлюбленной, женщины Ипполиты.
Говорят, тот, кто носит этот пояс, неуязвим в бою. Правда ли это?
Я ношу его со своих четырнадцати лет, и не было мне ни единого поражения.
Тогда я не вправе
Прошу тебя. Я настаиваю. А пока дай-ка глянуть, всюду ли ты соразмерен
Предоставим Гераклу и Ипполите сплетаться в яростном объятии в ее царском шатре на берегах Фермодонта.
Вы, быть может, решили, что девятый подвиг дался Гераклу слишком легко. Богиня Гера, несомненно, именно так и подумала. Ненависть, какую носила она в себе, за годы нисколько не убавилась. Напротив с каждым триумфом Геракла ненависть Геры лишь прирастала. Народная любовь к нему бесила богиню. Она взялась унизить и уничтожить его. А выходило так, что детей и даже целые города уже называли в его честь, люди слагали песни, воспевающие его силу, смелость и беспощадность к себе. Гера покажет миру: не того он человека прославляет.