[Кобылин В. С. Анатомия измены. СПб.: Царское дело, 2005], [Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. СПб.: Петрополь, 1991. (Первое издание: Белград, 1939.)].
Генерал Алексеев 28 февраля принял окончательное решение примкнуть к заговорщикам и телеграммами остановил эти боеспособные части на пути к Петрограду. В его циркулярной телеграмме ложно утверждалось, что беспорядки в Петрограде пошли на убыль и надобность в подавлении мятежа отпала. Крайне негативную роль сыграл в те дни, как известно, председатель Государственной Думы М. В. Родзянко.
Некоторые из этих частей находились уже в часе-двух езды от столицы. Все они были остановлены. Генерал-адъютант Н. И. Иванов получил приказ Алексеева уже в Царском Селе его солдат не большевистские агитаторы уговорили, как рассказывали в СССР, а остановил сам генерал Иванов по получении этой телеграммы. В Википедии (в статье об отречении) можно прочитать, что полностью "кулак" для подавления бунта мог быть собран не ранее 3 марта (мол, поздно) однако, во-первых, бунт мог быть подавлен и только гвардейскими полками генерала Иванова, а во-вторых, мы обсуждаем здесь миф о якобы бездействии и слабоволии Николая II, а не технические детали соединений войсковых частей.
А Николай II 28 февраля попал в западню.
Обо всем этом можно прочитать в мемуарах участников тех событий. Как я уже упоминал, наиболее полно впервые собрали эти материалы историки-эмигранты Виктор Сергеевич Кобылин [Кобылин В. С. Анатомия измены. СПб.: Царское дело, 2005] и Сергей Петрович Мельгунов [Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 г. М.: Бородино-Е, 2003].
Выезжая из Ставки в Царское Село, Николай был уверен, что к его приезду мятеж в Петрограде будет подавлен снятыми с фронтов войсками или что по крайней мере 40 тысяч боеспособных штыков окажутся в его распоряжении. Подавить мятеж было нетрудно в Москве в декабре 1905 года было гораздо сложнее.
Жертва во спасение России, или напрасная жертва?
В опровержение известного мифа о слабоволии Николая II привожу здесь несколько ярких примеров проявления его силы воли:
инициатива и настойчивость в деле созыва в 1899 году Гаагской мирной конференции, несмотря на первоначальный скепсис и даже сарказм некоторых европейских лидеров;
заключение Портсмутского мира (август 1905 года) на приемлемых для России условиях, вопреки первоначальному скептицизму С. Ю. Витте в достижимости этой цели;
принятие решительных мер к прекращению террора и восстановлению порядка в 19051907 гг.;
постоянная поддержка деятельности и реформ П. А. Столыпина, вопреки сопротивлению Думы и лидеров оппозиции (не все знают, кстати, что царь не принял его отставку в марте 1911 г);
устранение в 1912 году угрозы возникновения европейской войны, вопреки позиции «ястребов» в правительстве и в ближайшем окружении;
личная заслуга в деле борьбы с алкоголизмом и искоренения пьянства «сухой закон» 1914 года, вопреки мнению скептиков (в том числе премьера В. Н. Коковцева), давший прекрасные результаты и не подорвавший бюджет страны;
принятие на себя Верховного командования (август 1915) в условиях военной катастрофы весны-лета 1915 года вопреки всеобщему мнению и неоправданным опасениям (в том числе почти всего ближайшего окружения), и быстрое восстановление военного положения, преодоление «снарядного голода», быстрое улучшение положения на всех фронтах.
Известно высказывание относительно свободного в 1927 году советского журналиста Михаила Кольцова о Николае Втором. Цитирую по [Мультатули П.В. Господь да благословит решение моё. СПб, 2002]:
"Кольцов был тогда в стане победителей, тех, кто истреблял Романовых «как класс», кто всячески клеветал и унижал память последнего Царя. Тем более для нас интересен тот неожиданный вывод Кольцова, когда он пишет о Николае II: «Где тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека самого Николая. Нет сомнения, единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима, был сам монарх. Спасал, отстаивал Царя один Царь. Не он погубил, его погубили". [Мультатули, глава 6, с.528]
Конечно, в целом текст Кольцова саркастический, но, как видно, силу воли царя он не отрицал. Насчет «перепуганной толпы защитников трона» Кольцов все же передергивает: 12 марта никто из верной Присяге свиты государя в поезде еще не был испуган просто они ничего не могли предпринять без его приказа, а он уже понимал, что ни к чему, кроме кровопролития, это не приведет. Вот отрывок из воспоминаний одного из современников событий тех дней (генерал-майор С.Ф. Позднышев в эмиграции собирал сведения и свидетельства участников событий 1-2 марта в Поскове ):
"2 марта. Прибытие из Петрограда Гучкова и Шульгина:
На Гучкова с ненавистью смотрел стоявший у дверей молодой офицер лейб-гвардии Московского полка. Вот он схватил шашку, может, сейчас блеснет сталь. Государь заметил движение руки, быстро сказал: «Соловьев, успокойся, выйди в соседнее помещение. Я не хочу ничьей крови» ".
[Позднышев С. Д. Распни Его. Париж: 1952]
Уже через несколько дней после отречения до некоторых участников заговора и близких к ним соратников начала доходить катастрофическая суть того, что они совершили. Генерал В.И. Гурко, который с ноября 1916 по середину февраля 1917 исполнял обязанности Начальника штаба Верховного главнокомандующего (член Военной ложи Гучкова, не принимавший непосредственного участия в заговоре на его последнем этапе) написал фактически покаянное письмо Николаю уже через два дня после отречения. Вот начало этого письма:
"В скорбные дни, переживаемые ныне всей Россиейи, несомненно, болезненнее всего отзывающиеся в Вашей душе, позвольте мне, государь, руководствуясь самой сердечной привязанностью, направить Вам следующие несколько строк, написанных в убеждении, что Вы увидите в них только мою потребность передать Вам, с какой болью я и миллионы других преданных сынов России узнали о великодушном поступке Вашего величества.Движимый желанием процветания и счастья России, Вы предпочли принять на себя все последствия и всю тяжесть случившегося, нежели обречь страну всем ужасам длительной междоусобной борьбы или, что было бы еще страшнее, оставить ее беззащитной перед торжествующим вражеским оружием. Ваше поведение заслужит должную награду истории и благодарную память народа. Сознание того, что в этот скорбный моментВы без колебаний решились на акт величайшего самопожертвования ради целостности и благополучия нашей страны, которой Вы, следуя примеру своих венценосных предков, всегда были верным, воистину вернейшим слугой и доброжелателем, послужит Вам достойной наградой за беспримерную жертву, принесенную Вами на алтарь Вашей страны. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое преклонение перед величием совершенной Вами жертвы как Вашей, так и Вашего наследника." (жирный шрифт мой Б.Р.)
Полный текст см. [Гурко В. Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 19141917. М.: 2007, с.389-392].
Как видно, Гурко обращается к Николаю как к действующему императору ("Ваше величество"), и далее в письме он выражает надежду (или предсказывает) на возрождение монархии и возвращение бывшего царя на российский трон. И далее он пишет:
"Предположим, возможно допустить вероятность того, что страна пожелает вернуться в состояние законопослушания и порядка. В таком случае необходимо, чтобы лица, которые могут тогда составить центр, способный объединить всех, кто стремится не к временной власти, но к поступательному развитию и постепенной эволюции русского народа, не были остановлены воспоминанием о том, что в то время, когда их идеалы временно отступили, они не приложили усилий, пусть даже, при необходимости, исключительных, для обеспечения безопасности и личной свободы, а возможно, и жизни тех людей, большинство из которых в свое время искренне и верно служили своей стране, хотя и руководствовались при этом законами, быть может, устаревшими, но тем не менее юридически сохранявшими силу."
А вот как вёл себя через день после отречения сменивший Гурко на посту Начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев на встрече с Николаем в Могилёве:
"Алексеев чувствовал неловкость и смущение перед Государем. Его совесть тревожило упорное молчание Царя. Во время доклада о последних событиях в Петрограде он не выдержал и сказал ему: «Ваше Величество, я действовал в эти дни, руководствуясь моей любовью к Родине и желанием уберечь и оградить армию от развала.Россия тяжко больна; для ее спасения надо было идти на жертвы»Государь пристально посмотрел на него и ничего не отвечал".( жирный шрифт мой Б.Р.)
[Позднышев С. Д. Распни Его. Париж: 1952]:
Как видно, и М.В. Алексеев и В.И. Гурко говорят о жертве, принесённой Николаем Вторым ради спасения России (чтобы избежать раскола в армии и в обществе). Конечно, со стороны заговорщиков (особенно от Алексеева), такие слова выглядят очень сомнительно но можно не сомневаться в их искренности. Им не было нужды писать или говорить о самопожертвовании царя после победы заговорщиков.
***
Испугались многие из свиты через неделю, 9 марта, в поезде из Могилева в Царское Село когда узнали, что Николай Александрович едет в поезде «как бы арестованный» (по выражению Алексеева перед посадкой в поезд в Могилеве). И что накануне в Царском Селе Корниловым арестована Александра Федоровна и все, кто добровольно остался с ней в Александровском дворце.
Победившие заговорщики еще и 8 марта боялись Николая они даже не посмели опубликовать в газетах его последний приказ по армии и флоту, который он огласил на прощании с войсками в Ставке [Соколов Н.А. Убийство царской семьи. М., 1991]. Хотя этот Приказ призывал подчиниться Временному правительству, но победившие заговорщики боялись, что за его публикацией последует волна симпатий к Николаю. И у них были основания бояться этого. На прощании с войсками, по воспоминаниям очевидцев, атмосфера была такая, что, казалось, скажи Николай хоть слово против Временного правительства и заговорщиков, все в зале Ставки тут же встанут на его сторону, и начнется кровопролитие. Но он не сказал потому, что не хотел раскола в армии и смуты в России.