Я не видела Генри два месяца, и до следующей встречи из списка почти три недели. Мы приближаемся ко времени, когда я не увижусь с ним более двух лет. Маленькой я воспринимала Генри так несерьезно, мне казалось таким естественным, что я его вижу. Но теперь каждое его появление означает, что стало еще на одну нашу встречу меньше. И все теперь по-другому. Я хочу чего-то пусть Генри что-то скажет, что-то сделает, чтобы я убедилась: все это было не просто замысловатой шуткой. Я хочу. Вот и все. Я продолжаю хотеть.
Бабушка Миагрэм сидит в голубом кресле-качалке у окна. Я сижу на подоконнике, на коленях у меня газета. Мы уже перевалили за половину кроссворда. Мои мысли уходят в сторону.
Детка, прочитай еще раз, просит бабушка.
Двадцать по вертикали. «Обезьянничающий монах». Семь букв, вторая «а», последняя «н».
Капуцин. Она улыбается, невидящие глаза обращены в мою сторону. Бабушке я кажусь темной тенью на чуть более светлом фоне. Неплохо, а?
Да, здорово. А ну-ка, попробуй вот это. Восемнадцать по горизонтали: «В окно не высовывай локоть уедет твой локоть далёко». Девять букв, вторая «и».
«Бирма-шейв». Ты тогда еще и не родилась[46].
Ну нет Я никогда так не сумею.
Я встаю и потягиваюсь. Безумно хочется прогуляться. Комната у бабушки милая, но вызывает клаустрофобию. Потолок низкий, обои в изысканных голубых цветах, покрывало на кровати голубое ситцевое, ковер белый, пахнет пудрой, зубным протезом и старой кожей. Бабушка Миагрэм сидит нарядная, с прямой спиной. У нее красивые волосы, белые, но по-прежнему немного с рыжиной, унаследованной мною; они великолепно вьются и заколоты шиньоном. Глаза у бабушки похожи на голубые облака. Она ослепла девять лет назад и уже хорошо адаптировалась; прекрасно ориентируется в доме. Она все время пытается научить меня искусству разгадывать кроссворды, но одна я не могу заставить себя засесть за них. Бабушка всегда вписывала ответы ручкой. Генри любит разные головоломки.
Сегодня чудесный день, не так ли? спрашивает бабушка, откидываясь на спинку стула и потирая костяшки пальцев.
Я киваю, потом говорю:
Да, но довольно свежо. Мама возится в саду, и ветер рвет все у нее из рук.
Очень похоже на Люсиль, говорит бабушка. Знаешь, внучка, я бы хотела погулять.
Я как раз об этом думала, отвечаю я.
Она улыбается, протягивает руки, и я осторожно поднимаю ее из кресла. Достаю наши пальто, завязываю шарф вокруг ее головы, чтобы ветер не растрепал волосы. Потом мы медленно спускаемся по лестнице и выходим через главную дверь. Останавливаемся на дорожке, я поворачиваюсь к бабушке и спрашиваю:
Куда пойдем?
Пойдем в сад, говорит она.
Довольно далеко. О, вон мама рукой машет; помаши в ответ.
Мы машем маме, она там, далеко, у самого фонтана. Питер, наш садовник, стоит рядом с ней. Он перестает что-то говорить маме, поворачивается и смотрит на нас, ждет, когда мы пойдем дальше, чтобы он мог закончить спор, может быть, о нарциссах или о пионах. Питер любит спорить с мамой, но она в результате всегда все делает по-своему.
До сада почти миля, бабушка.
С ногами, Клэр, у меня все в порядке.
Хорошо, тогда пойдем.
Я беру ее за руку, и мы отправляемся в путь. Добираемся до конца долины, я спрашиваю:
По солнцу или по тени?
Конечно по солнцу, отвечает она, и мы направляемся к тропинке, которая проходит по середине долины и ведет к поляне.
Пока мы идем, я все описываю.
Мы проходим мимо кострища. Здесь птицы вон, полетели!
Вороны. Скворцы. И голуби, говорит бабушка.
Да И вот мы у ворот. Осторожно, на тропинке грязь. Я вижу собачьи следы, довольно крупные. Может, это аллингамсовский Джои? Все зеленеет. А вот и дикая роза.
Трава в долине высокая? спрашивает бабушка.
Фут, не больше. Светло-светло-зеленая. А вот маленькие дубы.
Фут, не больше. Светло-светло-зеленая. А вот маленькие дубы.
Она поворачивается ко мне лицом, улыбается.
Подойдем поздороваемся.
Я веду ее к дубам, растущим в нескольких футах от тропинки. Дедушка посадил три дуба в сороковые годы в честь Тедди, бабушкиного брата, погибшего на Второй мировой. Дубы по-прежнему не очень высокие, около пятнадцати футов в высоту. Бабушка прикладывает ладошку к среднему дубу и говорит:
Здравствуй.
Не знаю, к кому она обращается к дубу или к своему брату.
Мы идем дальше, поднимаемся на пригорок. Перед нами расстилается долина, и я вижу на поляне Генри. Я останавливаюсь.
Что такое? спрашивает бабушка.
Ничего, отвечаю я и веду ее дальше по тропинке.
Кого ты увидела? спрашивает она.
Над лесом кружится ястреб.
Сколько сейчас времени?
Я смотрю на часы.
Почти полдень.
Мы вступаем на поляну. Генри стоит неподвижно и улыбается мне. Он выглядит усталым. Волосы с сединой. На нем черное пальто, он стоит весь темный на фоне яркой долины.
Где камень? спрашивает бабушка. Я хочу присесть.
Я веду ее к камню, помогаю сесть. Она поворачивается в сторону Генри и замирает.
Кто здесь? властно спрашивает она.
Никого, вру я.
Там стоит мужчина, говорит она, кивая в сторону Генри.
Он смотрит на меня, как будто хочет сказать: «Ну же, скажи ей». В лесу лает собака. Я сомневаюсь.
Клэр, зовет бабушка. Голос испуганный.
Представь нас, тихо говорит Генри.
Бабушка замирает и ждет. Я обнимаю ее за плечи.
Все в порядке, бабушка. Это мой друг Генри. Я тебе о нем рассказывала.
Генри подходит к нам и протягивает руку. Я вкладываю ладонь бабушки в его руку.
Элизабет Миагрэм, представляю я бабушку.
Значит, это ты, говорит бабушка.
Да, отвечает Генри, и это «да» проливается как бальзам на мою душу. Да.
Можно? Она протягивает руку в сторону Генри.
Мне сесть рядом?
Генри присаживается на камень.
Я подвожу ладонь бабушки к его лицу. Она смотрит на меня, проводя по его лицу.
Жестко, говорит Генри бабушке.
Наждачная бумага. Она проводит кончиками пальцев по его небритому подбородку. Ты не юноша.
Нет.
Сколько тебе?
Я на восемь лет старше Клэр.
Она выглядит озадаченной.
Двадцать пять?
Я смотрю на седые волосы Генри, на морщины вокруг глаз. Ему около сорока, может, больше.
Двадцать пять, твердо говорит он.
Где-то далеко это правда.
Клэр рассказывала, что вы собираетесь пожениться, говорит бабушка Генри.
Да, улыбается мне Генри, мы собираемся пожениться. Через несколько лет, когда Клэр закончит учебу.
В мое время джентльмены приходили к обеду и знакомились с семьей.
У нас ситуация необычная. Шанса не выпадало.
Интересно почему. Если ты можешь прыгать с моей внучкой по лугам, то, конечно, можешь и в дом прийти, чтобы ее родители на тебя посмотрели.
Я был бы счастлив, говорит Генри, вставая, но, боюсь, сейчас мне некогда, на поезд опаздываю.
Минутку, молодой человек, начинает бабушка, но Генри говорит:
До свидания, миссис Миагрэм. Был очень рад наконец-то с вами познакомиться. Клэр, извини, мне пора
Я протягиваю к нему руку, но тут раздается свист, Генри как будто затягивает в вакуум, и он исчезает. Я поворачиваюсь к бабушке. Она сидит на камне, руки вытянуты вперед, на лице выражение полнейшего недоумения.
Что произошло? спрашивает она.
Я начинаю объяснять. Когда я заканчиваю, она сидит, опустив голову, сжимая и разжимая сведенные артритом пальцы. Наконец поднимает голову и поворачивается ко мне.
Но, Клэр, наверное, он демон.
Она произносит это абсолютно спокойно, таким голосом, словно сообщает, что у меня пальто криво застегнуто или что пора обедать.
Что ответить?
Я думала об этом, отвечаю я. Беру ее руки в свои, чтобы она перестала растирать их докрасна. Но Генри хороший. Я чувствую, что он не демон.
Ты говоришь так, как будто встречала десяток демонов, смеется бабушка.
Ты разве не думаешь, что настоящий демон был бы ну, такой демонический?
Я думаю, что, если бы он захотел, был бы славный, как ягненок.
Я тщательно подбираю слова.
Однажды Генри сказал, что, по мнению его врача, он новый тип человека. Знаешь, вроде следующего шага в эволюции.
Это так же плохо, как и быть демоном, качает головой бабушка. Боже, Клэр, ну почему ты решила выйти замуж за такого? Подумай о детях, которые родятся у тебя! Прыгать в следующую неделю и возвращаться до завтрака!
Но это будет так интересно, смеюсь я. Как Мэри Поппинс или Питер Пэн.
Она немного сжимает мои пальцы.
Задумайся на минутку, дорогая: в сказках только дети наслаждаются приключениями. А их матери сидят дома и ждут, когда дети вернутся домой.
Я смотрю на смятую груду одежды на земле, там, где был Генри. Поднимаю и аккуратно сворачиваю.
Я сейчас, говорю бабушке, нахожу коробку и кладу в нее одежду Генри. Пойдем домой. Уже скоро обед.
Я помогаю ей подняться с камня. Ветер воет в траве, и мы сгибаемся под ним, когда идем к дому. На вершине пригорка я поворачиваюсь и оглядываю поляну. Пусто.
Через несколько дней сижу с бабушкой и читаю ей «Миссис Дэллоуэй»[47]. Вечер. Я поднимаю взгляд: кажется, бабушка спит. Перестаю читать и закрываю книгу. Бабушка открывает глаза.
Привет, говорю я.
Ты по нему скучаешь? спрашивает она.
Каждый день. Каждую минуту.
Каждую минуту, повторяет она. Да. Вот так вот, да? Она отворачивается и зарывается лицом в подушку.
Спокойной ночи, говорю я, выключая свет.
Стою в темноте, глядя на лежащую в постели бабушку, и меня заполняет что-то вроде жалости к себе, словно меня обидели. Вот так вот, да? Да.
Съешь сам, или съедят тебя
30 ноября 1991 года, суббота
(Генри 28, Клэр 20)
ГЕНРИ: Клэр пригласила меня на ужин к себе. Еще ожидаются Кларисса, соседка Клэр по комнате, и Гомес, друг Клариссы. Без минуты семь по центральному поясному времени я стою в своем лучшем костюме в вестибюле дома Клэр, палец жмет на звонок, в другой руке нежные желтые фрезии и австралийское «Каберне», сердце выпрыгивает из груди. Раньше я у Клэр не был и с ее друзьями тоже не встречался. Я понятия не имею, чего ожидать.
Звонок разрешает тишину жутким хрипом, и я открываю дверь.
Сюда, наверх! раздается глубокий мужской голос.
Я иду четыре пролета вверх. Владелец голоса высокий блондин с безукоризненной прической, с сигаретой и в футболке с надписью «Солидарность». Лицо знакомое, но я не припоминаю. Для человека по имени Гомес он выглядит слишком по-польски. Позже я узнаю, что настоящее его имя Ян Гомолинский.
Привет, книжный мальчик! орет Гомес.
Привет, товарищ, отвечаю я и вручаю ему цветы и вино.