Острые блюда. Интересно будет попробовать.
Нам приносят заказ.
Ты когда-нибудь училась готовить?
Нет, не скажу, что я умею готовить. Нелли и Этта всегда злились, когда я начинала возиться на кухне. Единственное, что мне разрешалось, это колы себе налить. А с тех пор как я переехала в Чикаго, готовить мне не для кого, так что нет стимула экспериментировать. Обычно я слишком занята в колледже, и вообще, поэтому я ем здесь.
Клэр откусывает кусок чего-то, политого карри:
Здесь здорово.
Кто это Этта и Нелли?
Нелли наш повар, улыбается Клэр. Нелли это как cordon bleu из Детройта; она как Арета Франклин, если бы та играла Джулию Чайлд[6]. Этта наша экономка и главная во всех делах. Она нам почти как мама; ну, в смысле, моя мама ну, в общем, Этта просто всегда рядом, она немка и очень строгая, но ужасно уютная, а моя мама как бы витает в облаках, понимаешь?
Я киваю, пытаясь проглотить суп.
Да, и еще Питер, добавляет Клэр. Питер наш садовник.
Ух ты! У вас слуги есть. Ты, видимо, другого поля ягода, нежели я. А я когда-нибудь с твоими домашними знакомился?
Ты виделся с бабушкой Миагрэм прямо перед ее смертью. Я только ей про тебя и рассказывала. К тому времени она почти совсем ослепла. Она знала, что мы собираемся пожениться, и хотела, чтобы я вас познакомила.
Я перестаю жевать и смотрю на Клэр. Она смотрит в ответ безмятежно, ангельски спокойно, как будто все так и должно быть.
Мы собираемся пожениться?
Думаю, да, отвечает она. Ты мне об этом годы напролет твердил: мол, там, откуда ты приходишь, мы с тобой женаты.
Это перебор. Это слишком. Я закрываю глаза и понимаю, что в голове у меня абсолютно пусто; единственное желание не разнервничаться и не потерять связи с настоящим.
Генри? Генри, ты в порядке?
Я чувствую, как Клэр скользнула на диванчик рядом со мной. Открываю глаза, она твердой ладошкой сжимает мою руку. Я беру ее ладонь и вижу, что это рука труженицы, грубая и загорелая.
Генри, извини, я просто не могу привыкнуть к этому. Все совсем наоборот. Ну, всю жизнь именно ты знал обо всем, и я сегодня немного забылась забыла, что не нужно торопиться. Она улыбается. Вообще-то, чуть ли не последние слова, которые ты сказал мне уходя, были: «Клэр, пощади». Ты сказал это как бы в кавычках, и, думаю, ты цитировал меня.
Она не отпускает мои руки, страстно глядя на меня; в ее глазах такая любовь. Я ужасно стесняюсь.
Клэр?
Да?
Давай притормозим, а? Давай притворимся, что у нас нормальное первое свидание нормальных людей?
Хорошо. Клэр поднимается и идет на свое место напротив меня. Она садится, выпрямив спину, и старается не улыбаться.
Хм, хорошо. Э-э Да, Клэр, расскажи мне о себе. Хобби? Домашние животные? Необычные сексуальные склонности?
Сам выясняй.
Хорошо. Посмотрим Твой колледж отсюда далеко? Где ты учишься?
В колледже при Институте искусств. Занимаюсь скульптурой и только что начала изучать изготовление бумаги.
Здорово. А над чем ты работаешь?
Кажется, Клэр впервые за вечер смутилась:
Ну, она такая большая и про про птиц.
Она смотрит в стол, делает глоток чая.
Птиц?
Ну, на самом деле это про желание.
Она по-прежнему на меня не смотрит, и я меняю тему:
Расскажи мне про свою семью.
Хорошо. Она улыбается, расслабившись. Ну моя семья живет в Мичигане, недалеко от небольшого городка, на озере Саут-Хейвен. Это за городом. Изначально дом принадлежал родителям моей матери, моим дедушке и бабушке Миагрэм. Дед умер до моего рождения, а бабушка жила с нами до самой смерти. Мне было семнадцать, когда она умерла. Мой дедушка был юристом, и папа мой тоже юрист; папа встретил маму, когда пришел на работу в фирму ее отца.
В общем, он женился на дочке босса.
Ага. На самом деле иногда мне кажется, что он женился на доме босса. Мама была единственным ребенком в семье, ну а дом дом просто потрясающий; его фотографии есть во многих книгах по искусству и архитектуре.
А как он называется? Кто его построил?
Называется он Медоуларк-хаус[7], а построил его Питер Уинс в тысяча восемьсот девяносто шестом году.
Ух ты! Я видел его на фотографиях. Его построили для кого-то из Хендерсонов, да?
Да. Это был свадебный подарок для Мэри Хендерсон и Дитера Баскомба. Они развелись через два года после того, как въехали в дом, ну и продали его.
Шикарный дом.
Моя семья сама шикарная. А еще они ужасно по этому поводу загоняются.
А братья и сестры у тебя есть?
Марку двадцать два, он заканчивает Гарвардскую юридическую школу. Алисии семнадцать, она старшеклассница в средней школе. Она виолончелистка.
(Я отмечаю привязанность к сестре и определенное равнодушие к брату.)
Ты со своим братом не очень ладишь?
Марк такой же, как отец. Они оба любят побеждать, говорить свысока, давить, пока не подчинишься.
Знаешь, я всегда завидовал людям, у которых есть братья и сестры, даже если у них не самые теплые отношения.
Ты один в семье?
Да. Я думал, что ты все обо мне знаешь.
Если честно, я знаю все и ничего. Я знаю, как ты выглядишь без одежды, но до сегодняшнего дня не знала твоей фамилии. Я знала, что ты живешь в Чикаго, но ничего не знала о твоей семье, за исключением того, что твоя мама погибла в автомобильной катастрофе, когда тебе было шесть. Я знаю, что ты хорошо разбираешься в искусстве и бегло говоришь по-французски и по-немецки; но понятия не имела, что ты библиотекарь. Ты делал все возможное, чтобы в настоящем я тебя не нашла; ты говорил, что это случится, когда придет время, и вот оно пришло.
Да, вот оно пришло, соглашаюсь я. Ну, моя семья не такая шикарная. Они музыканты. Мой отец Ричард Детамбль, а маму звали Аннет Линн Робинсон.
Боже, та самая певица!
Да. А отец скрипач. Он играет в Чикагском симфоническом оркестре. Но на такую высоту, как мама, никогда не поднимался. Это просто позор, потому что отец замечательный скрипач. После того как мама умерла, он не живет, а существует.
Приносят счет. Мы почти ничего не съели, но уж меня сейчас интересует точно не еда. Клэр берет в руки сумочку, но я качаю головой. Я расплачиваюсь, мы выходим из ресторана и оказываемся на Кларк-стрит, вокруг нас прекрасный осенний вечер. На Клэр изысканная голубая вязаная накидка и меховой шарф; я забыл дома пальто и потихоньку трясусь от холода.
Где ты живешь? спрашивает Клэр.
«О нет!»
Я живу за два квартала отсюда, но квартирка крошечная и жутко захламленная. А ты?
Роской-Виллидж, на Хойне. Но у меня там соседка по комнате.
Если мы пойдем ко мне, тебе придется закрыть глаза и сосчитать до тысячи. А может, твоя соседка нелюбопытная и глухая в придачу?
Размечтался. Я никогда никого туда не привожу; Кларисса набросится на тебя и начнет засовывать бамбуковые щепки под ногти, пока ты во всем не сознаешься.
Я просто мечтаю, чтобы меня помучила девушка по имени Кларисса, но вижу, ты моих пристрастий не разделяешь. Пойдем тогда ко мне.
Мы идет на север по Кларк-стрит. Я сворачиваю в магазинчик «Спиртные напитки на Кларк-стрит» за бутылкой вина. Возвращаюсь, Клэр смотрит удивленно:
Я думала, тебе пить нельзя.
Почему это?
Доктор Кендрик очень строг насчет выпивки.
А кто это?
Мы идем медленно, потому что на Клэр неудобные туфли.
Он твой врач, большой эксперт по хронодислокации.
Объясни.
Я сама толком не знаю. Доктор Дэвид Кендрик молекулярный генетик, который обнаружил то есть обнаружит причину, почему люди перемещаются во времени. Это генетика, он это в две тысячи шестом году обнаружит. Она вздыхает. Думаю, сейчас еще просто слишком рано об этом говорить. Однажды ты мне сказал, что где-то лет через десять перемещающихся во времени людей будет гораздо больше.
Я никогда не слышал, чтобы кто-то еще перемещался.
Думаю, пойди ты сейчас искать доктора Кендрика, он бы тебе не помог. А если бы помог, мы бы вообще никогда не встретились.
Давай сейчас об этом не думать.
Мы в моем подъезде. Клэр заходит за мной в лифт. Закрываю дверь и нажимаю одиннадцатый этаж. От Клэр пахнет старой тканью, мылом, пóтом и мехом. Делаю глубокий вдох. Лифт звякает, подпрыгнув на моем этаже; мы высвобождаемся из его недр и идем по узкому коридору. Я быстро расправляюсь со всеми ста семью замками, и дверь открывается с легким скрипом.
Давай сейчас об этом не думать.
Мы в моем подъезде. Клэр заходит за мной в лифт. Закрываю дверь и нажимаю одиннадцатый этаж. От Клэр пахнет старой тканью, мылом, пóтом и мехом. Делаю глубокий вдох. Лифт звякает, подпрыгнув на моем этаже; мы высвобождаемся из его недр и идем по узкому коридору. Я быстро расправляюсь со всеми ста семью замками, и дверь открывается с легким скрипом.
Пока мы ужинали, тут все стало еще хуже. Мне придется завязать тебе глаза.
Клэр хихикает, когда я ставлю на пол бутылку вина и стягиваю галстук. Закрываю ей глаза галстуком и крепко затягиваю узел на затылке. Открываю дверь, провожу ее в комнату и усаживаю в кресло.
Ну вот, теперь начинай считать.
Клэр послушно считает. Я мечусь как угорелый: хватаю белье и носки с пола, собираю ложки и кофейные чашки с различных горизонтальных поверхностей и сваливаю их в раковину. Когда она произносит: «Девятьсот шестьдесят семь», я снимаю галстук с ее глаз. Кровать я свернул, сделав ее диваном, и теперь сижу на нем.
Вино? Музыку? Свечи? спрашиваю я.
Да, пожалуйста.
Встаю и зажигаю свечи. После этого выключаю верхний свет, и по комнате начинают прыгать маленькие огоньки. Так гораздо лучше. Ставлю розы в воду, достаю штопор, вытаскиваю из бутылки пробку и наливаю нам по бокалу вина. Подумав секунду, ставлю диск моей мамы она исполняет lieder[8] Шуберта и делаю звук потише.
Моя комната это диван, кресло и тысяч пять книг.
Как мило, говорит Клэр.
Она встает и пересаживается на диван. Я сажусь рядом. Наступает волшебный момент, когда мы просто сидим и смотрим друг на друга. В волосах Клэр играют лучики света. Она протягивает руку и касается моей щеки.
Я так рада тебя видеть. Я так скучала.
Я притягиваю ее к себе. Мы целуемся. Это очень привычный поцелуй, так целуются хорошо знакомые люди, и меня разбирает любопытство, чем же это таким мы в долине занимались, но я отбрасываю возникшую мысль. Наши губы раскрываются. Обычно в этот момент я думаю, как проникнуть под бесчисленные одежки, но вместо этого откидываюсь и вытягиваюсь на диване, за бока притягивая за собой Клэр; она очень скользкая в своем бархатном платье и проскальзывает, как бархатный уж, между спинкой дивана и мною. Она лежит лицом ко мне, я смотрю на нее, опираясь на руку. Через тонкую ткань я чувствую, как она прижимается всем телом ко мне. Часть меня изнывает от желания запрыгнуть на нее, облизать с ног до головы, оказаться внутри ее, но я слишком ошеломлен и обессилен.