Возьми сколько хочешь. Я уже десять штук съел, так что догоняй. (Он берет три штуки.) Ты хотел бы посмотреть что-нибудь в самую первую очередь? (Он качает головой.) Давай сделаем так: пойдем на третий этаж, где они держат вещи, которые никому не показывают. Хорошо?
Хорошо.
Мы идем вверх по темной лестнице. Он не может идти быстро, и я притормаживаю, чтобы он не отставал.
А где мама?
Она дома, спит. Это особая экскурсия, специально для тебя, ведь у тебя сегодня день рождения. К тому же взрослые такого не делают.
А вы разве не взрослый?
А я неправильный взрослый. У меня работа такая приключения. Поэтому, само собой, когда я узнал, что ты хочешь обязательно вернуться в музей Филда, я не мог упустить возможность провести тебя по нему.
Но как я сюда попал? Он останавливается на верху пролета и с полным недоумением в глазах смотрит на меня.
Ну, это секрет. Если я тебе расскажу, тебе придется поклясться, что никому не расскажешь.
Почему?
Потому что тебе никто не поверит. Ты можешь рассказать маме или Кимми, если хочешь, но больше никому. Договорились?
Договорились
Я опускаюсь перед ним на колени, перед своим невинным «я», и смотрю ему в глаза:
Клянешься никому не говорить?
Угу.
Ну хорошо. В общем, ты переместился во времени. Ты был в своей спальне, и вдруг бах! ты здесь, и у нас полно времени, чтобы все посмотреть, прежде чем тебе придется идти домой.
Он молчит, озадаченный.
Понимаешь?
Но почему?
Ну, я еще и сам не знаю. Но когда узнаю, сразу расскажу тебе. А пока пойдем. Печенье хочешь?
Он берет одну штуку, и мы медленно идем по коридору.
Я решаю попробовать:
Давай сюда зайдем.
Просовываю закладку в щель двери с цифрами «306» на табличке и открываю ее. Включаю свет, и мы видим наваленные на полу камни размером с тыкву, целые и половинки, неровные снаружи и с железными бороздками на сколах.
Ну хорошо. В общем, ты переместился во времени. Ты был в своей спальне, и вдруг бах! ты здесь, и у нас полно времени, чтобы все посмотреть, прежде чем тебе придется идти домой.
Он молчит, озадаченный.
Понимаешь?
Но почему?
Ну, я еще и сам не знаю. Но когда узнаю, сразу расскажу тебе. А пока пойдем. Печенье хочешь?
Он берет одну штуку, и мы медленно идем по коридору.
Я решаю попробовать:
Давай сюда зайдем.
Просовываю закладку в щель двери с цифрами «306» на табличке и открываю ее. Включаю свет, и мы видим наваленные на полу камни размером с тыкву, целые и половинки, неровные снаружи и с железными бороздками на сколах.
Ух ты, Генри, посмотри: метеориты.
Что такое метеориты?
Камни, которые падают из космоса.
Он смотрит на меня так, как будто я сам из космоса.
В другую комнату пойдем?
Он кивает.
Закрываю комнату с метеоритами и открываю другую. В ней птицы. Птицы, замершие в полете, и птицы, намертво прикрепленные к веткам, птичьи головы, птичьи скелеты. Открываю один из сотни ящиков в нем около десятка стеклянных колб, и в каждой сидит крошечная золотистая или черная птица с названием, прикрепленным к лапке. У Генри глаза становятся размером с блюдце.
Хочешь потрогать?
Угу.
Вынимаю хлопчатобумажный комок из горлышка колбы и вытряхиваю золотистого зяблика себе на ладонь. Он сохраняет форму колбы.
Генри с любовью гладит его маленькую головку:
Он спит?
Вроде того.
Генри проницательно смотрит на меня, справедливо подозревая в обмане. Я аккуратно проталкиваю зяблика обратно в колбу, затыкаю тканью, ставлю колбу на место и закрываю ящик. Я ужасно устал. Само слово «сон» кажется колыбельной. Веду его в холл и внезапно вспоминаю, чтó мне больше всего понравилось в ту ночь, когда я был на его месте.
Эй, Генри. Пойдем в библиотеку.
Он пожимает плечами.
Я иду быстрым шагом, и ему приходится бежать, чтобы не отстать. Библиотека находится на третьем этаже, в восточном крыле здания. Когда мы доходим до нее, я на минутку останавливаюсь, рассматривая замки. Генри смотрит на меня, как бы говоря: «Ну, вот и все». Я шарю по карманам и нахожу нож для бумаги. Откручиваю деревянную ручку и есть! вижу внутри замечательный длинный тонкий железный шип. Я просовываю его наполовину в замок и поворачиваю. Замок скрипит, я аккуратно просовываю шип до упора, открываю другой замок закладкой, и presto[15], сезам, откройся!
Наконец мне удается удивить моего юного друга.
Как ты это сделал?
Это не так уж и трудно. Как-нибудь я тебя научу. Entrez![16]
Я открываю перед ним дверь, и он заходит.
Включаю свет, и читальный зал выскакивает из темноты: тяжелые деревянные столы и стулья, бордовый ковер, огромный пугающий стол администратора. В библиотеке музея Филда нет ничего, что привлекло бы пятилетнего мальчишку. Это закрытое книгохранилище для ученых и аспирантов. Вдоль стен стоят книжные шкафы, но в основном это периодические издания Викторианской эпохи в кожаных переплетах. Книга, которая нужна мне, лежит одиноко в огромном ящике из стекла и дуба посреди комнаты. Открываю замок булавкой для волос и распахиваю стеклянную дверцу. Честное слово, музею нужно лучше заботиться об охране. Я не думаю, что делаю что-то ужасное; в конце концов, я истинный библиотекарь, постоянно провожу лекции в Ньюберри. Прохожу за стол администратора, беру кусок войлока, несколько подставок и кладу их на ближайший стол. Затем закрываю и аккуратно вынимаю книгу из ящика, кладу ее на войлок. Придвигаю стул.
Эй, встань на него, чтобы было лучше видно.
Генри залезает на стул, и я открываю книгу.
Это «Птицы Америки» Одюбона, огромная, роскошная, потрясающая книга чуть не с меня ростом. Эта копия лучшая из существующих, и я провел много дождливых вечеров, наслаждаясь ею.
Открываю ее на первом листе, Генри смотрит и улыбается.
«Полярная гагара обыкновенная», читает он. Она совсем как утка.
Да, действительно. Спорим, я угадаю, какая твоя любимая птица.
Он трясет головой и смеется.
На что поспорим?
Он смотрит на свою футболку с динозавром и пожимает плечами. Мне знакомо это ощущение.
Как насчет такого: если я угадаю, тебе придется съесть печенье, а если не угадаю, тебе тоже придется съесть печенье?
Он обдумывает предложение и решает, что он в этом споре не прогадает. Я открываю книгу на странице «Фламинго». Генри смеется.
Угадал?
Да!
Легко быть всеведущим, когда это все уже было раньше.
Ну, держи свое печенье. А я себе возьму одну штучку за правильный ответ. Но давай съедим их после того, как посмотрим книгу; мы же не хотим, чтобы вся страница с синешейками была засыпана крошками, так?
Да!
Он кладет печенье на спинку кресла, и мы начинаем рассматривать книгу сначала, медленно переворачивая страницы с птицами, которые выглядят такими же живыми, как и те, которых мы видели в стеклянных колбах внизу.
Это большая голубая цапля. Она ужасно большая, больше, чем фламинго. Ты когда-нибудь видел колибри?
Сегодня видел!
Здесь, в музее?
Угу.
Подожди, вот увидишь их на улице они как крошечные вертолетики, у них крылышки так быстро порхают, что видишь только размытые следы
Каждый переворот страницы как расстилание простыни: огромное бумажное полотно медленно поднимается и переворачивается. Генри смотрит внимательно, не уставая удивляться, и тихо, довольно повизгивает, увидев очередного североамериканского журавля, американскую лысуху, большую гагару, хохлатого дятла. Когда мы доходим до последней страницы, «Белоснежная овсянка», он наклоняется и трогает лист, аккуратно поглаживая выбитую надпись. Я смотрю на него, смотрю на книгу и вспоминаю ее, вспоминаю этот момент, эту первую книгу, в которую я влюбился, вспоминаю, как мне хотелось забраться внутрь нее и заснуть.
Устал?
Угу.
Пойдем?
Да.
Я закрываю «Птиц Америки», возвращаю ее в стеклянный домик, открываю ее на странице «Фламинго», закрываю дверцу, запираю. Генри спрыгивает со стула, съедает печенье. Возвращаю на место войлок и задвигаю стул. Генри выключает свет, и мы выходим из библиотеки.
Мы бродим, болтаем обо всем, что летает и ползает, едим печенье. Генри рассказывает мне о маме, папе и миссис Ким, которая учит его делать лазанью, и о Бренде (я и забыл, а это моя лучшая подруга детства; мы с ней дружили, пока ее семья не переехала во Флориду, в Тампу). Это будет примерно через три месяца. Мы стоим напротив бушмена, легендарной восточной равнинной гориллы, великолепно выполненное чучело которой таращится на нас со своего мраморного постамента в коридоре первого этажа. И вдруг Генри вскрикивает, делает шаг вперед, пытаясь найти у меня защиту, я подхватываю его, и он исчезает. У меня в руках остается мягкая пустая футболка. Вздыхаю и иду наверх, чтобы полюбоваться на мумии. Мое маленькое «я» уже дома, залезает в постель. Я помню, помню. Я проснулся утром, и это было как прекрасный сон. Мама посмеялась и сказала, что сказка про путешествие во времени ей понравилась и она тоже хочет попробовать.
Это был первый раз.
Первое свидание, часть вторая
23 сентября 1977 года, пятница
(Генри 36, Клэр 6)
ГЕНРИ: Я в долине. Сижу немного в стороне от поляны, голый, потому что не нашел одежды в коробке, обычно приготовленной Клэр. Нет и самой коробки, поэтому я ужасно счастлив, что день теплый, возможно начало сентября, год определить не могу. Сижу на корточках в высокой траве. И думаю. Отсутствие коробки с одеждой означает, что я появился раньше, чем познакомился с Клэр. Может быть, Клэр еще и не родилась. Такое бывало раньше, и это ужасно больно, я скучаю по Клэр и провожу время, прячась в долине, не осмеливаясь показаться по соседству с ее семьей. С тоской вспоминаю яблони на западном конце долины. В это время года уже должны быть яблоки, маленькие, кислые и обкусанные оленями, но съедобные. Слышу, как хлопает дверь-ширма, и вглядываюсь через траву. Вижу девочку, которая сломя голову несется к поляне, и, когда она пробегает по тропинке через качающиеся стебли травы, мое сердце подпрыгивает Клэр врывается на поляну.
Она очень маленькая. Она ничего не знает, она одна. На ней все еще школьное платье, зеленый джемпер и белая блузка, гольфы до колен и кожаные ботинки; в руке пакет из «Маршалла Филда» и пляжное полотенце. Клэр расстилает полотенце на земле и вываливает содержимое пакета. В нем всевозможные письменные принадлежности: старые шариковые ручки, маленькие простые карандаши из библиотеки, цветные карандаши, пахнущие спиртом маркеры, авторучки. И еще у нее кипа листов из отцовского кабинета. Она все раскладывает, подравнивает листки, потом берет по очереди каждую ручку и карандаш, делая аккуратные линии и завитушки, тихо напевая что-то. Какое-то время я прислушиваюсь и понимаю, что это песня Дика Ван Дайка[17].