Ну и все тогда, окончательно обиделся Стюарт. Я записываться не буду!
Слишком часто в последнее время ему тыкали его слабой техникой. Действительно, если бы не уговоры Джона и не желание встретиться с Астрид, он бы и в Германию не поехал.
Пожалуйста, пожал плечами Берт. Не хотите, не надо. Мало ли в Гамбурге музыкантов? А я, между прочим, плачу неплохо
Хотим-хотим, вмешался Пол и обернулся к Джону. Если мы решили прославиться, от таких предложений не отказываются.
Я записываться не буду, твердо повторил Стюарт.
Когда они играли в ливерпульской «Каверне», Стюарт, серьезно относившийся к своим успехам в живописи, несколько раз по тем или иным причинам отпрашивался у Джона, и на басе, переставив струны под левую руку, его подменял Пол. Звучали «Битлз» тогда даже лучше.
Стью, как бы оправдываясь, обернулся к нему Пол, если ты не против, я за тебя сыграю?..
Стюарт с деланным равнодушием пожал плечами и посмотрел на Джона. Но тот отвел взгляд. Его гнев уже остыл. А искушение увидеть свое имя на конверте настоящей пластинки, пластинки с большим тиражом, было очень велико.
По рукам? спросил Берт и протянул ладонь.
По рукам, вздохнул Джон, чувствуя, что совершает маленькое предательство. После рукопожатия он обернулся к Стюарту:
Не обижайся
Да ладно, чего там, махнул рукой тот. Все нормально. Хочешь совет?
Ну?
Пусть на записи стучит Ринго. Как в тот раз Стюарт не заметил, что сзади к ним подошел Пит.
С чего это вдруг?! возмутился тот. Если ты сам играть не хочешь, не решай за других!
Ладно, проехали, поморщился Стюарт.
Почему это проехали?! Я уже давно заметил, что ты под меня копаешь!
Перестань, Пит, вмешался Пол.
Что перестань?! Носитесь со своим Стюартом, как с писанной торбой, а я как будто и не с вами играю.
Мне кажется, ты сам держишься отдельно начал Пол, но Пит его перебил:
Не знаю, что тебе кажется! Не надо решать за меня! И в который уже раз повторил свою присказку: Каждый делает то, что хочет!
Впервые Пол подумал о том, что они оба Пит, и Стью чужие для остальных. Пит был симпатичнее ему. Его желания были понятны, как и сам Пол, он любил комфорт, красивую одежду и девочек. А Стюарт чертовски умен Но для них обоих музыка была только средством. Для остальных же она была сутью.
До сих пор молчавший Джордж, заметил:
Если мы будем работать в том же режиме, мы или свихнемся, или начнем грызть друг другу глотки.
Действительно, ежедневная восьмичасовая игра делала их раздражительными и агрессивными. Спасали наркотики.
Вскоре Пол припомнил брошенную Джорджем фразу при совсем других обстоятельствах. Как-то, проснувшись среди ночи, он, в сочившемся через окно лунном свете увидел Джорджа, в одних трусах стоящего на карачках перед кроватью Джона. Он что-то тихонько бормотал, и Пол подумал, не рехнулся ли тот окончательно на религиозной почве или от передозировки транквилизаторов.
Пол прислушался.
Мне тоже иногда бывает одиноко, говорил Джордж. Но я знал, что может спасти нас от депрессии. Маленький кусочек сыра. И я не ошибся. Наша жизнь снова имеет смысл
Пол перепугался окончательно, тихонько повернулся носом к стенке и постарался заснуть.
Весь следующий день он с нездоровым интересом приглядывался к Джорджу, но тот вел себя, как нормальный.
На самом деле Джордж не сошел с ума. Просто он обнаружил в их квартире еще одного жильца. Это была мышь. Она жила в норе с выходом под кроватью Джона.
Джордж был склонен дружески относиться к любой твари Божьей. Почему-то уверенный, что имеет дело с представителем сильного пола, он окрестил мыша Марком и, подкармливая его по ночам, вел с ним житейские, а порой и теологические беседы.
Их квартира в портовом районе Гамбурга превратилась в натуральный клуб. Реже остальных тут бывали Пит и Стью. Пит ночевал то у одной, то у другой подружки, а Стюарт практически жил у Астрид.
Зато подруга Пола «головокружительная Лиззи» постоянно торчала здесь. «Прописался» тут и Клаус Воорман, сдружившийся с Джоном и как бы заменявший ему Стью. Ринго Старр, теперь лучший друг Джорджа, иногда даже оставался у них ночевать.
Вот и сегодня вечером они сидели именно в таком составе.
В огромной кастрюле Лиззи сварила глинтвейн из дешевого вина и дешевых яблок, и все потягивали горячий и терпкий, отдающий корицей напиток.
Я предлагать сегодня играть в правда, заявила вдруг Лиззи, сидевшая с Полом на диване.
В правду? не понял Пол, неловко обнимая ее одной рукой. А мы что, разве врем все время?
Пол, ты быть глупей, чем мне, улыбнулась Лиззи. Самый главный правда. Самый-самый! Подождите! вскочила она. Сейчас!
Она сбегала на кухню и принесла оттуда подсвечник со свечей. (В Гамбурге нередко случались перебои с электричеством.) Она поставила свечу на пол посередине комнаты, зажгла ее, потушила свет и снова примостилась возле Пола.
Теперь говорить правду, сказала она. Что любим, что хотим. И она сказала что-то еще, по-немецки, Клаусу.
Иммер берайт[35], отозвался тот и, поднявшись со стула, вышел в центр комнаты.
Новый обряд рождался на ходу. Клаус встал перед свечой на колени. Английским он владел сносно.
Я, Клаус Воорман, студент Гамбургской академии художеств, говорю свою правду. Мой отец был солдатом. Он был хорошим солдатом. Так мне рассказывали, сам я его никогда не видел. Его убили русские в сорок четвертом, когда мне было только шесть месяцев.
А я не хочу быть солдатом. Я хочу рисовать картины о любви. Только о любви. Я хочу, чтобы войны больше никогда не было. Я хочу рисовать обложки для пластинок с песнями, и эти песни должны быть о любви. Вот так. Можете считать меня идиотом.
Он поднялся и вернулся на свое место. Пламя свечи колыхнулось, тени людей и предметов заплясали на стене. Полу казалось, что все происходящее сейчас очень значимо, что оно имеет какой-то второй, не видный сразу, смысл. Тепло от горячего хмельного напитка внутри, и от желанного тела Лиззи, снаружи, делало окружающее ясным и звонким.
Неловкое молчание прервал Джон:
Когда-нибудь я попрошу тебя оформить нашу пластинку, сказал он. Это будет очень хорошая пластинка.
Теперь ты, Джон, предложила Лиззи.
Джон съехал с кровати на пол и, нарушая возникшую атмосферу благоговения, подполз к свече на карачках. Встал перед ней, как и Клаус, на колени. Вдруг посерьезнел, поправил очки и задумался. Потом сказал:
Я хочу, чтобы была жива мама. Но это невозможно. А раз так, я хочу только одного: быть знаменитым и богатым. Все.
Он, было, начал подниматься, но, передумав, снова опустился на колени. Когда я стану богатым, я хочу, чтобы ко мне явился мой отец, который предал маму и меня. И я спущу его с лестницы своего роскошного особняка. Вот теперь точно все.
Возвращаясь на свое место, Джон бросил: «Похоже на игру в раздевание».
Ринго сам, без приглашения, приблизился к свече и принял соответствующую позу. Свет, падавший снизу, делал его похожим на сказочного гнома. «Почему он до сих пор не носит кольцо в носу? подумал Пол и усмехнулся. Носик подходящий».
Я Ричард Старки, неграмотный облезлый кот, сказал Ринго и зачем-то покивал, как бы усиливая этим правдивость сказанного. И никому я, братцы мои, не нужен, кроме своих друзей. Потому я хочу больше всего на свете, чтобы мои друзья всегда были со мной. Я знаю, так не бывает, но мне очень хочется. Вот так. Это я, как трибун вам говорю.
Последнюю его фразу никто не понял, но атмосфера разрядилась.
На исповедальную позицию выдвинулся Джордж. Неожиданно он воздел руки вверх:
Господин мой, сказал он, обращаясь к Тому, Кто не мог не слышать его. Я хочу быть ближе к Тебе. Музыка, вино, любовь, друзья Я чувствую Тебя во всем этом Мы с Тобой. Не забывай нас и Марка. Он хотел сказать что-то еще, но, оглядевшись, опустил руки и вернулся на место.
Какого еще Марка? спросил из своего угла Джон.
Это мой друг. Такая же тварь, как и все мы.
Аллилуйя, ехидно протянул Джон.
Какого еще Марка? спросил из своего угла Джон.
Это мой друг. Такая же тварь, как и все мы.
Аллилуйя, ехидно протянул Джон.
А Пол внезапно осознал ускользавший от него второй смысл происходящего. «Что бы мы сейчас не говорили, подумал он, это мы клянемся друг другу в верности»
Шнеллер, подтолкнула его Лиззи.
Пол встал перед свечой. И вдруг оказался в центре мира. И стало ужасно трудно собраться с мыслями. Или виноват глинтвейн?
Недавно мне приснилась мама Мэри, начал он, сам не понимая, почему заговорил именно об этом. Она вошла в мою комнату и спросила: «Ну, как ты, сынок?» А я сказал ей: «Я не знаю, как я. Я хотел стать учителем, мама, чтобы ты гордилась мной на небесах. Но выходит по-другому. Похоже, я буду музыкантом» И вдруг она сказала мне: «Пусть будет так» И исчезла
Пол вздрогнул и огляделся. Все внимательно и очень серьезно смотрели на него. При чем здесь сон? Он почувствовал, что должен продолжать.
И если уж мне суждено стать музыкантом, я хочу быть самым знаменитым в мире. Вот! Сказал он. А еще я, в конце концов, хочу трахнуть свою подружку Лиззи.
Джон поперхнулся вином и закашлялся. А Пол покраснел от смущения, сам удивляясь собственной выходке. И, в то же время, он был горд своей смелостью.
Прокашлявшись, Джон захлопал ему в ладоши, и его поддержали остальные.
Пол вернулся на диван, а Лиззи уже стояла на его месте:
Я говорить по-английски, чтобы все понимай меня, сказала она. Я хочу ехать в Париж. Моя мечта быть балерина, чтобы все сказать: «Какая она прекрасная». Маме стыдно, что я танцевать в ресторане. Я хочу, чтобы она сказала: «Ты умница, Лиззи» Хочу много денег. Но это за себя. А больше я хотеть за вас. Вы все такие хорошие Я хотеть, чтобы все, что вы говорить сегодня, сбылось.
Особенно у Пола, с усмешкой проворчал Джон из своего угла.
Особенно у Пола, с вызовом посмотрела Лиззи в его сторону. Да.
И она вернулась на свое место. И никто не засмеялся. Даже Джон. Но удержаться от ехидного замечания он все же не сумел:
Только не сейчас, потерпите, сказал он, зажигая свет. И волшебство рассеялось. Пора топать в клуб.
Запись с Тони Шериданом длилась несколько дней. Он был «свой в доску» и большинство песен, которые он спел, были самыми популярными хитами. Кроме того «Битлз» уже давно и сами играли их в клубе. Так что особых проблем не возникло.