На носу верхней палубы, в противоположном конце от алтаря, особняком держалась пестрая группа, состоявшая в основном из матросов и посаженных на борт солдат. На средней палубе, много ниже, ехали пассажиры попроще, тут можно было встретить и чиновников в темном платье, и низших офицерских чинов, и колонистов, и торговцев, и матерей семейств с чадами, а также девиц с нарумяненными щеками и густо напудренными волосами; среди них попадались хорошенькие и элегантно одетые, что не мешало, однако, проказникам щипать их в толчее, ибо частенько то одной, то другой приходилось оборачиваться и гневно шлепать приставалу по рукам. Одернув платье, они надменно оглядывали присутствующих, презрительно поджимая губки, но ни одна не смела и помыслить о том, чтобы подняться по двум трапам на ют и присоединиться к другой толпе. Там тоже теснились но среди своих, отделенные толстым палубным настилом от черни, благородные сеньоры и богато разодетые офицеры. На мужчинах были подбитые шелком камзолы, мягкие сапоги со шпорами, шляпы с плюмажами и султанами, на дамах дивные наряды, мантильи и драгоценные украшения, а манеры их свидетельствовали об истинно высокородном происхождении. Вся знать, забившая «Сан-Яго» от носа до алтаря, была выряжена точно так же, как если бы мессу служили в Мадриде или Севилье: мысль одеваться сообразно с тропическим климатом не приходила в голову никому.
Однако, присмотревшись внимательнее к уборам и нарядам великосветской публики, вы бы наверняка заметили прикрытые мишурой, а то и нет, пятна самого разнообразного свойства: от жира и вина, соуса и смолы. Что касается шелковых платьев, накидок и плащей, то они были измяты так, словно владельцы не снимали их на ночь, что, впрочем, соответствовало истине. Тем не менее пятна и складки нисколько не смущали благородных особ, глядевших окрест себя с обычным высокомерием и чванным самодовольством. Заботило их лишь то, где кто стоит; некоторые норовили приблизиться к алтарю настолько, что почти касались Тела Христова. На борту галиона теснота превосходила все мыслимые пределы, но и тут каждый из сеньоров умудрялся следить за тем, чтобы полагающееся его титулу и званию место не было узурпировано.
И все же, несмотря на надменные взоры и горделивые позы, на палубе «Сан-Яго» нельзя было не почувствовать тревогу. На лица благородных идальго и прекрасных дам набегала тень, когда их взгляд перебегал с алтаря и молящегося священника на море, где все четче вырисовывался черный корпус с высоким серым парусом; с каждым часом он приближался неотвратимо, как грозное знамение. На всем пространстве Карибского моря вот уже около века всякий корабль, шедший не под испанским флагом, считался пиратским, а значит, был вне закона. К несчастью, подлинными владыками здешних морей были именно они. Вот и на мачте черного судна, преследовавшего галион, не было поднято никакого флага. Зловещий знак!
Капитан «Сан-Яго» надеялся поспеть в порт Сантьяго до того, как его настигнут. Уже дважды он менял курс, поворачиваясь к преследователю то одним, то другим бортом, дабы тот как следует рассмотрел торчащие из бортов жерла орудий. Однако неизвестный тотчас же повторял маневр и вновь заходил галиону в корму. Легкое судно скользило по ветру, словно толкаемое невидимой рукой. А галион, несмотря на три свои мачты и десять парусов, тяжело утюжил воду.
В 1892 году в ознаменование четырехсотлетней годовщины открытия Америки испанское правительство решило построить корабль, максимально похожий на Колумбову «Санта-Марию». Эта копия каравеллы прошла через Атлантический океан точно по маршруту, записанному в судовом журнале первооткрывателя, затратив, как и он, на дорогу ровно тридцать шесть дней от Лас-Пальмаса на острове Гран-Канария до Сан-Сальвадора на Багамах. Капитан второго ранга Виктор Конкас, командовавший судном, сказал, что корабль очень хороший, мореходный и способен совершать дальние плавания даже в плохих погодных условиях.
Галионы, пришедшие на смену каравеллам Колумбовой эпохи, были крупнее, имели водоизмещение в шестьсот восемьсот тонн, три их мачты несли шесть, восемь или десять парусов, но они были гораздо менее ходкими в сравнении с каравеллами. С первых лет XVI века флотилии галионов стали медленно переползать через Атлантику, везя в трюмах сокровища Нового Света, без которых Испания уже не могла существовать. Галионы были одновременно грузовыми и боевыми судами в те времена подобных различий никто не делал.
В Антильском море[5] галионам дозволялось плавать в одиночку, именно поэтому утром 13 мая 1668 года «Сан-Яго» оказался без сопровождения. Позволительно будет предположить, что форма этого судна была лучше, чем у галионов первой постройки, и что он в достаточной степени напоминал военный корабль кстати, именно так, согласно французскому лексикону, именовал его молодой хирург, хотя испанцы все суда Золотых флотов называли галионами.
Как и у остальных его собратьев, бороздивших теплые моря, корпус у «Сан-Яго» был обшит тонкими свинцовыми пластинами во избежание слишком сильного обрастания водорослями. При сильном попутном ветре он шел в обычных условиях довольно хорошо. Но капитан прекрасно знал, по какой причине «Сан-Яго» двигался сейчас лениво, словно морской слон. Причиной была перегрузка.
Устав Королевской торговой палаты в Севилье категорически запрещал перевозить на галионах иные грузы, нежели предназначенные для казны его величества короля Испании. С момента основания (1503) палата росла, расширяя свои полномочия и власть. Она превратилась в чудовищного монстра, гигантского паука, спрута; ее уставы и наказы охватывали мельчайшие детали корабельной жизни. В Америке они предписывали все от ширины полей шляп, которые надлежало носить находившимся в рабстве у испанских поселенцев индейцам, до порядка исполнения гимнов на борту галионов в разное время дня. Однако вся эта масса тщательно разработанных инструкций и маниакальных указов превращалась в мыльный пузырь, в ничто, ибо, чем больше пухла гора распоряжений, тем меньше их исполняли. В результате палата превратилась в самодовлеющую бюрократическую систему, потерявшую всякую связь с реальным миром.
Запрет перевозить какие бы то ни было иные грузы, кроме как предназначенные для государя, соблюдался менее всего; можно смело утверждать, что, наоборот, казенное имущество занимало в трюмах отнюдь не главное место и куда чаще суда использовались к вящей выгоде капитанов, офицеров и матросов. Даже адмиралы не чурались взимать комиссионные с пассажиров и негоциантов. Так, однажды галион, шедший под флагом главнокомандующего испанским флотом, вез на борту семьсот человек, из которых четыреста пассажиров были нелегальными.
Капитан «Сан-Яго» наверняка затруднился бы ответить, сколько подобных пассажиров находилось у него на борту, зато он твердо знал, сколько полагающихся по штату орудий он снял перед отплытием, чтобы погрузить оплаченную звонкой монетой коммерческую поклажу. Согласно уставу палаты, перед выходом в море каждое судно должны были освидетельствовать инспекторы, дабы убедиться, что на борту имеется все полагающееся вооружение. Эти инспекторы действительно поднимались на палубу и видели орудия в полном комплекте, однако, поскольку и они получали свою мзду, ретивые служащие не желали знать того, что было известно каждому портовому бродяге от Панамы до Кубы, а именно: часть пушек была одолжена и, как только подписывался акт, их тут же сгружали на берег... для установки на следующем готовившемся к отплытию талионе.
Таким образом, половина орудий на «Сан-Яго» была заменена пассажирами и товаром, причем нелегальный фрахт тянул вдесятеро больше снятой артиллерии. Галион был нагружен до такой степени, что его средняя палуба между носовой и кормовой пристройками едва поднималась над водой, так что следовало благодарить Бога за то, что море все это время оставалось спокойным. Не счесть было собратьев, которые, нагрузившись, как и он, сверх всякой меры, становились жертвами внезапно налетевшего тропического урагана. Вихрь не знал пощады и в одно мгновение уносил на дно судно со всем его живым и мертвым грузом.
Таким образом, половина орудий на «Сан-Яго» была заменена пассажирами и товаром, причем нелегальный фрахт тянул вдесятеро больше снятой артиллерии. Галион был нагружен до такой степени, что его средняя палуба между носовой и кормовой пристройками едва поднималась над водой, так что следовало благодарить Бога за то, что море все это время оставалось спокойным. Не счесть было собратьев, которые, нагрузившись, как и он, сверх всякой меры, становились жертвами внезапно налетевшего тропического урагана. Вихрь не знал пощады и в одно мгновение уносил на дно судно со всем его живым и мертвым грузом.
Густая толпа слушала, как священник служил молебен на палубе «Сан-Яго». Но там были не все. Глубоко в трюмных отсеках при зыбком свете фонарей сидели люди, охранявшие имущество, свое либо чужое, к которому они были приставлены. Они находились там безвылазно, лежа на ящиках и мешках, а то и прямо на полу из неструганых досок, отгоняя жадных крыс, норовивших поживиться их провизией. Эти люди не видели дневного света с самого отплытия, живя, как тараканы, в духоте и зловонии.
Самый глубокий отсек в кормовой части, двумя палубами ниже капитанской каюты, был обит железными полосами, превращавшими его в подобие сейфа. Проникнуть туда можно было только через люк в потолке. Этот люк, тоже обитый железом и закрытый на огромный замок, выходил в другой отсек, где постоянно находилось десять вооруженных пистолетами и ножами охранников, половину которых меняли каждые два часа. Единственный фонарь, висевший под потолком этого убежища, светил так слабо, что, входя туда, люди поначалу ничего не могли рассмотреть во тьме и наталкивались друг на друга. Мрак был создан с умыслом дабы легче уберечься от внезапного нападения.
В этом глубоком и надежно защищенном трюме покоилось скрытое от посторонних глаз в полной тьме тяжелое безгласное божество, которому люди поклонялись больше, чем Христу, слитки золота.
Ежегодно два флота (так в Испании называли трансатлантические караваны), груженные европейскими товарами, отплывали из Севильи в Америку. На обратном пути они везли золото, серебро и экзотические заморские продукты. Один караван шел из Испании на Кубу, другой, пройдя Атлантику, заходил в Картахену (ныне в Колумбии), а затем останавливался, по меньшей мере, на две недели в Пуэрто-Бельо на атлантическом побережье Панамского перешейка.