И снова начинает обратное движение, а потом опять вперед, сильными и резкими толчками, почти грубо. Он как будто наказывает меня за следы пальцев, наказывает нас за ту дистанцию, которая между нами возникла. Наказывает меня за то, что я забыла, каким бывает наш секс, что лучше этого нет ничего. Он ложится на меня, его кожа соприкасается с моей там, где мне это нужно, пот выступает у него на лбу и на гладкой груди. Я прижимаюсь к нему, покрываю поцелуями его ключицу, шею, прижимаю его голову к себе, чтобы почувствовать, как он стонет от наслаждения под моими зубами, губами, языком.
Мои бедра дрожат, я чувствую, что разрядка уже близко, и мне нужно еще больше его, еще глубже, мои пальцы отчаянно вцепляются в его бедра, с губ слетают мольбы и неразборчивые слова. Огонь растекается по моему телу, внутри все завязывается в узел, все туже и туже, и наконец невыносимое наслаждение взрывается и вырывается наружу с громким криком, и я выгибаюсь на постели, снова и снова выкрикивая его имя.
Он приподнимается на руках и смотрит, как я разламываюсь на кусочки под ним, и даже в тумане собственного оргазма я вижу, как он двигается, сильными и глубокими толчками; звук, с которым соприкасаются наши тела, сводит меня с ума, и я вдруг понимаю с огромным изумлением, что вот-вот кончу снова.
Аааааа! кричу я. Я
Покажи мне, приказывает он, засовывая руку между нами и лаская мой клитор легкими, кругообразными движениями.
И я снова выгибаюсь ему навстречу, мое тело корчится в следующем оргазме, таком сильном, что я на время теряю зрение.
Шея Анселя напрягается и выпрямляется, зубы сжаты, глаза сужены. Он цедит сквозь зубы: «Черт», и его бедра в бешеном ритме стучат по моим. Он содрогается, и я чувствую, как он изливается в меня, как вздрагивает под моими руками.
Я легко выдыхаю, обвиваю ногами его бедра, когда он начинает выходить из меня.
Нет, говорю я ему в шею. Останься.
Он наклоняется, лаская ртом мою грудь, посасывая сосок, проводит языком по моей шее к подбородку, а его бедра медленно двигаются внутри меня вперед и назад. Он, кажется, не насытился, и хотя я точно знаю, что он кончил, у меня нет ощущения, что это все. Его губы находят мои, и я снова пропадаю, снова исчезаю во влажной сладости его языка, растворяюсь под его тяжестью в его плавных движениях вперед и назад. Через несколько секунд его расслабленное тело снова наливается силой, я чувствую, как его член внутри меня восстает, оживает, становится твердым.
В этот раз все происходит медленно и плавно, и он целует меня каждую секунду, глубоко и страстно, позволяя мне слышать его агонию, и наш одновременный оргазм так силен, что я теряю рассудок.
ОН СКАТЫВАЕТСЯ с меня с облегченным стоном. Я сворачиваюсь калачиком около него, мое сердце все еще громко стучит, кожа влажная от пота.
Ах, шепчет он, целуя меня в макушку. А вот и она.
Я целую его шею, языком заползаю в ложбинку, где соль его пота смешалась с моей.
Спасибо тебе за это, говорит он. Мне понравилось то, что ты сегодня сделала вечером.
Я глажу рукой его живот, провожу по груди, закрываю глаза и прошу:
Расскажи мне об окне.
Он застывает на секунду рядом со мной, потом тяжело вздыхает:
Это, возможно, сложно понять.
Я никуда не спешу, отвечаю, улыбаясь в темноту.
Его губы прижимаются к моему виску, потом он произносит:
Моя мать, как я уже говорил, американка.
Я смотрю на него, лежа на его груди, но в темноте трудно разглядеть выражение лица.
Она приехала во Францию, только окончив старшую школу, и работала горничной.
Ой, я смеюсь, наверно, тогда мой сегодняшний выбор костюма был не слишком удачным.
Он со смехом тыкает меня в бок:
Вот уж поверь, о ком о ком, а о матушке я сегодня вечером точно не думал ни секунды.
Он со смехом тыкает меня в бок:
Вот уж поверь, о ком о ком, а о матушке я сегодня вечером точно не думал ни секунды.
Когда я успокаиваюсь и снова вытягиваюсь рядом с ним, он продолжает:
Ее первое место работы было в очень респектабельном и богатом доме бизнесмена по имени Шарль Гийом.
Твой отец, догадываюсь я.
Он кивает:
Моя мать замечательная женщина. Заботливая, очень аккуратная. Думаю, она была великолепной домработницей. Наверно, я унаследовал любовь к порядку от нее, но и от отца тоже. Он требовал, чтобы в доме был идеальный порядок. Он был помешан на порядке. Требовал, чтобы я не оставлял никаких следов, нигде, никогда. Ни на зеркалах, ни на окнах. Никаких крошек на кухонном столе. Детей не должно быть слышно и видно. Он замолкает, а когда начинает говорит снова, голос его смягчается: Возможно, наши с тобой отцы не слишком хороши, но зато они точно нашли бы общий язык, да?
Я задерживаю дыхание, боясь неловким движением или словом нарушить, испортить этот момент. Каждое его слово подарок для меня, я так жажду самых маленьких подробностей истории его жизни.
Можешь рассказать о них побольше?
Он прижимает меня к себе, закинув руку мне за голову.
У них случился роман, когда моей матери было всего двадцать, а отцу сорок четыре года. По словам матери, роман был страстный. Он соблазнил ее. Она совершенно не планировала оставаться во Франции надолго, но влюбилась в Шарля, и я не думаю, что ей удалось оправиться от этой любви.
Оправиться?
Мой отец та еще задница, говорит он с коротким смешком. Контролирующий. Помешанный на чистоте в доме, как я уже говорил. А с возрастом он становился только хуже. Но я думаю, у него была харизма, некий шарм, который ее и покорил. Я улыбаюсь в темноту, понимая, что он сам, конечно, человек куда лучше, чем его отец, но свой шарм унаследовал скорей всего именно от него. Все время, пока они были вместе, отец был женат на другой женщине. Она жила в Англии, но отец отказался покинуть свой дом и уехать к ней, а мать вообще не знала о ее существовании. Когда мама была беременна мной, отец требовал, чтобы она оставалась в комнате для прислуги, и не позволял никому говорить, что я его сын. Он снова издает легкий смешок. Все, конечно, и так знали, а когда мне исполнилось три или четыре, я стал просто его копией. В конце концов и его жена узнала все. Она развелась с отцом, но он так и не женился на моей матери.
Я чувствую, как у меня сжимается сердце.
Ох.
Он любил ее, тихо говорит Ансель, и мне безумно нравится, как он говорит. Его английский великолепен, но акцент как бы приподнимает слова, делает их как бы очень его, как будто они идут прямо из его души, из самого сердца. «Л» у него звучит почти неслышно, а «о» гортанно, и это одновременно и грубовато, и трогательно. Его любовь была странной, и он всегда заботился о нас, даже настоял на том, чтобы оплатить учебу матери в кулинарной школе. Но он не из тех мужчин, кто любит щедро: он эгоистичен и не хотел, чтобы мать оставила его, хотя у него было много женщин в те годы. Они бывали у него дома и на работе. Он был очень ветреным, несмотря на то, что безумно любил маму и ревновал ее. Он признавался, что никого не любил так, как ее. Он ждал, что она поймет, что его потребность в других женщинах не связана с ней лично. Но, разумеется, сама она никогда не спала с другими мужчинами.
Ого, тихо отзываюсь я. На самом деле я не много знаю о семейной жизни родителей. На фоне того, что рассказывает Ансель, их жизнь выглядит стерильной и бледной.
Именно. Ну вот, а когда моя бабушка заболела, мать воспользовалась шансом покинуть Францию, уехала домой в Коннектикут и оставалась там, пока бабушка не умерла.
Сколько тебе было лет, когда она уехала?
Он сглатывает и отвечает:
Шестнадцать. И я жил с отцом до поступления в университет.
Потом твоя мама вернулась?
Я чувствую, как он качает головой.
Нет. Я думаю, ей было очень трудно уехать, но уехав, она поняла, что это правильное решение. Она открыла свою пекарню, продала дом. Она хотела, чтобы я закончил школу здесь, со своими друзьями, но я знаю, что быть далеко от меня ей невыносимо. Поэтому я отправился в Штаты в юридический институт. Возможно, если бы я попросил, она бы вернулась, но я не имел права ее об этом просить, правда?
Когда я киваю, он продолжает:
Я поступил в Вандербильт, который находится не так уж и близко к ней, но все-таки ближе, чем Франция. Повернув голову, он чуть отодвигается, чтобы видеть меня. Я собираюсь однажды переехать туда. В Штаты. У нее больше никого и ничего нет.
Когда я киваю, он продолжает:
Я поступил в Вандербильт, который находится не так уж и близко к ней, но все-таки ближе, чем Франция. Повернув голову, он чуть отодвигается, чтобы видеть меня. Я собираюсь однажды переехать туда. В Штаты. У нее больше никого и ничего нет.
Я киваю и утыкаюсь лицом в его шею, чувствуя такую легкость, что у меня кружится голова.
Ты останешься со мной? тихо спрашивает он. Пока тебе не надо будет ехать в Бостон?
Да. Если ты этого хочешь.
Он отвечает поцелуем, и его руки гладят мне волосы, а его легкий стон обжигает мой язык, и все это вместе вызывает у меня чувство, похожее на отчаяние. На мгновение я прихожу в ужас от того, что испытываю к нему настоящие, искренние чувства, от того, что эта игра в семью в какой-то момент должна закончиться и мне придется вернуться в реальную жизнь, где не будет его. Но я отгоняю эти мысли, потому что сейчас мне слишком хорошо, и незачем портить этот момент. Его поцелуи легкие, нежные, а затем он улыбается мне в губы.
Хорошо, говорит он.
И хватит пока. Я чувствую, как мои веки тяжелеют и уже не могут сопротивляться наваливающемуся сну, так же как и мысли. Тело мое удовлетворено и расслаблено. И через несколько секунд, засыпая, я слышу его ровное, спокойное дыхание он спит.
Глава 12
Сквозь сон я слышу громкий стук в дверь и сажусь на постели, не понимая, где нахожусь. Ансель, лежащий рядом со мной, вскакивает, смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а затем, отбросив одеяло, натягивает боксеры и выбегает из комнаты. Я слышу его голос, хриплый и глубокий спросонок, он разговаривает с кем-то у двери. Никогда раньше не слышала, чтобы его голос звучал так. Он, видимо, вышел на лестницу и прикрыл за собой дверь, потому что после тяжелого щелчка закрывающейся двери его голос исчезает. Я изо всех сил стараюсь не спать, хочу дождаться его и убедиться, что все в порядке, и сказать ему, как мне нравится его голос. Но я, наверно, устала больше, чем сама думала, и это последняя мысль, которая мелькает у меня в голове перед тем, как я снова проваливаюсь в сон.