Он тянет за ремень слишком сильно, пытаясь освободиться от него, и тонкая кожа даже трещит от напряжения, затем пояс падает на пол, а вслед за ним там же оказываются и брюки.
Когда он берется большими пальцами за пояс боксеров, я вижу, что он дразнит меня: он замирает и ждет, чтобы я посмотрела ему в лицо.
Но я не смотрю.
Снимай, командую я. Мне нужно видеть, с чем я буду работать.
Он спускает трусы по ногам и медленно, очень медленно переступает через них.
Я, наверно, никогда не привыкну к тому, насколько обнаженный Ансель красив. Кожа бронзовая от загара, сильное тело выглядит так, что его хочется съесть. И господи, я ведь знаю, каков он на вкус.
С трудом я удерживаюсь от того, чтобы опуститься немедленно перед ним на колени и лизнуть влажную линию, идущую от его яичек к маленькой коронке на члене.
Мне удается каким-то чудом устоять даже тогда, когда он обхватывает корень своего члена большим и средним пальцами и вытягивает его, как будто предлагая мне. Я снимаю его галстук со своей шеи и довольно туго связываю его руки за спиной, но не так туго, чтобы он не смог освободиться, если захочет.
Снова повернув его к себе лицом, я легко толкаю его в грудь.
Садись на диван. Пришло время вопросов.
Я немного нервничаю, признается он с легким смешком, но послушно идет к дивану и осторожно садится, держа связанные руки за спиной.
Мужчины всегда нервничают на этом моменте, говорю я, подходя к нему и садясь верхом на его бедра. Чуть подавшись вперед, обвожу указательным пальцем головку его члена. Никто не любит признаваться в тех ужасных грехах, которые совершил.
И со сколькими же мужчинами ты все это проделывала? На этот раз в его голосе звучит что-то вроде ревности. Наверно, он представляет себе, как я делаю это с кем-то другим, и не может спокойно об этом думать.
Вот это мне тоже нужно узнать о человеке, за которого я вышла замуж.
Тысячи, шепчу я, глядя, как взгляд его становится тяжелым. Да, ревность как она есть. Я лучший переговорщик. Если ты хочешь, чтобы я запомнила сегодняшнюю ночь, тебе нужно меня впечатлить.
Я опускаю ягодицы на его бедра и скольжу вперед, позволяя его члену мимолетно войти в меня, и тут же выскальзываю обратно. Его плечи под моими ладонями напрягаются, когда он пытается высвободить связанные запястья рук.
Ты возбуждаешься от того, что власть у тебя, Сериз? Ты уже мокрая? шепчет он страстно. Он сейчас выходит из роли, но, видимо, не может ничего с собой поделать. Если бы я мог рассказать тебе, что ты делаешь со мной!
Ему не надо это рассказывать мне, я и так вижу.
Но я прекрасно понимаю, о чем он просит. Как и в ту ночь, когда мы играли в хозяина и горничную: «Дай мне попробовать на вкус».
Просто сейчас он просит иначе.
Я сую руку себе между ног, пальцами залезаю в шелковые трусики и решаю устроить ему маленькое шоу: закрываю глаза, издаю тихий стон и ласкаю себя, вращая бедрами. А вытащив руку, не кладу пальцы ему в рот, а, взяв свободной рукой его за подбородок, рисую влажную линию над его верхней губой, прямо у него под носом.
Он стонет, и мне хочется навсегда запомнить этот волшебный, тяжелый, мучительный стон. Я спускаюсь ниже и снова сажусь на него верхом. Он так возбужден, член у него поднимается до пупка, почти прижимаясь к животу. Тонкая кожица на головке натянута до предела, а на самом кончике видна крошечная капелька влаги.
Мой рот наполняется слюной, соски встают торчком. Я и не думала, что моя игра возымеет такой быстрый эффект. Не знаю, так ли это, но его член выглядит таким твердым, что это даже может быть больно.
Не хочешь, чтобы я взяла его в рот перед тем, как начну задавать вопросы? шепчу я, на мгновение выходя из роли. Вздувшиеся жилы на его шее и выражение муки на лице вызывают у меня желание позаботиться о нем и разрядить его напряжение.
Нет, быстро отвечает он. Намного быстрее, чем я ожидала. Глаза у него широко раскрыты, губы влажные, он их облизывает, пытаясь слизать мой сок со своей кожи. Мучай меня.
Я слезаю с его колен и встаю, произношу коротко: «Что ж, очень хорошо» и иду к кофейному столику за блокнотом и ручкой. Я даю ему возможность как следует полюбоваться тем, как я выгляжу сзади, моими бедрами и красным шелком трусиков. И слышу за спиной его тяжелое, прерывистое дыхание.
Я возвращаюсь к нему, смотрю в свой короткий список: я записала кое-что, чтобы не забыть, то, о чем я хочу его спросить, потому что сейчас, в самый разгар игры, сидя на нем, обнаженном, видя его взгляд и то, как он едва сдерживается, чтобы не разорвать галстук, которым связаны его руки, и не наброситься на меня, я наверняка могу все забыть.
Сев на свое место, я провожу ручкой по гладкой коже его груди, чувствуя ягодицами, как напряжены мышцы его бедер.
Мы можем начать с вопросов полегче.
Он кивает, не сводя глаз с моей груди:
Daccord.
Что означает хорошо.
Если ты кого-то убил, нам не нужно будет уже сильно заморачиваться, потому что в конце концов ты и так попадешь к нам, в любом случае.
Он улыбается, чуть расслабляясь, когда игра возобновляется.
Нет, я никого не убивал.
Может быть, пытал?
Он смеется.
Боюсь, в данный момент я как раз был бы очень не против, но нет.
Глядя в свой список, я говорю:
Мы пробежимся по смертным грехам побыстрее. Перевожу взгляд на него и облизываю губы. На них мужчины обычно сыплются.
Он кивает, глядя на меня с таким серьезным выражением, как будто и впрямь сейчас решается его судьба.
Алчность? вопрошаю я.
Ансель издает короткий смешок:
Я же адвокат.
Кивнув, я делаю вид, что записываю:
Ты работаешь на фирму, которую ненавидишь, за смешные деньги, и представляешь огромные корпорации, которые подают в суд друг на друга. Полагаю, это означает, что тебя вряд ли можно назвать таким уж алчным, не правда ли?
Его ямочка становится глубже, когда он смеется:
Думаю, ты права.
Гордыня?
У меня? удивляется он. Да я само смирение.
Верно. Стараясь не выдать улыбку, я снова утыкаюсь в свой список. Похоть?
Он приподнимает бедра, его член покачивается между нами, а я смотрю ему в лицо и жду ответа, но он так ничего и не произносит.
У меня под кожей разгорается огонь, а его взгляд так проницателен, что мне приходится отвести глаза от его лица.
Зависть?
На этот раз ему требуется время, чтобы ответить, и я снова смотрю на него, пытаясь понять выражение его лица. Он выглядит очень сосредоточенным, как будто все это всерьез. И я вдруг впервые думаю: а может быть, и всерьез. Я бы никогда не задала ему этих вопросов, если бы была собой и сидела напротив него за обеденным столом, как бы мне этого ни хотелось. Невозможно быть таким совершенным, каким он кажется, и где-то в глубине души я понимаю, что и он не совершенен, что наверняка и на этом солнце есть темные пятна. И чтобы их обнаружить, иногда легче притвориться прислужницей сатаны.
Я завидую, да, говорит он тихо.
Мне нужно, чтобы ты рассказал об этом побольше. Я наклоняюсь вперед и целую его подбородок. Зависть к чему?
Я никогда не задумывался. На самом деле я всегда стараюсь видеть во всем плюсы. Финн и Оливер они иногда очень злятся на меня, говорят, что я слишком импульсивен, слишком непостоянен. Он отрывает от меня взгляд и смотрит мне за спину, в пустую комнату. Но теперь теперь я смотрю на своих лучших друзей и вижу, что у них есть свобода и тоже хочу так. Думаю, это и есть зависть.
А вот это больно. У меня как будто ком встает в горле, не давая мне дышать. Я вынуждена сглотнуть несколько раз, прежде чем выдавливаю из себя:
Понятно.
Ансель в ту же секунду понимает, как звучит то, что он сказал, и так сильно мотает головой, что я вынуждена посмотреть на него.
Разумеется, речь не о том, что я женат, а они нет! поспешно уточняет он. Его глаза отчаянно ищут мой взгляд, чтобы убедиться, что я понимаю. Это не из-за аннулирования брака, я все равно этого не хотел, не потому, что я пообещал тебе.
Ладно.
Я завидую им совсем по другому поводу, чем ты думаешь. Он делает паузу и ждет моей реакции, а потом негромко признается:
Я ведь не хотел возвращаться в Париж. Не ради этой работы.
Мои глаза сощуриваются.
Не хотел?
Я люблю этот город, он всегда в моем сердце но я не хотел возвращаться сюда так, как мне пришлось. Финн любит свой родной город и никогда не хотел уехать, Оливер открывает магазин в Сан-Диего. И я завидую им потому, что они счастливы быть там, где хотят быть.
Слишком много вопросов готовы сорваться с моего языка. Наконец я я задаю тот, который уже задавала накануне:
Тогда почему ты вернулся сюда?
Он смотрит на меня оценивающим взглядом, затем говорит только:
Полагаю, я чувствовал себя обязанным.
Я думаю, что он говорит о том, что отказаться от такого места было бы полным безумием, потому что даже при всей его ненависти к этой работе это действительно шанс, который дается один раз в жизни.
А где бы ты хотел быть?
Он облизывает губы кончиком языка:
Полагаю, я чувствовал себя обязанным.
Я думаю, что он говорит о том, что отказаться от такого места было бы полным безумием, потому что даже при всей его ненависти к этой работе это действительно шанс, который дается один раз в жизни.
А где бы ты хотел быть?
Он облизывает губы кончиком языка:
Я хотел бы как минимум иметь возможность последовать за своей женой, когда она уедет.
Сердце у меня замирает. Я решаю оставить тему зависти и обсудить эту, куда более интересную и животрепещущую тему.
Ты женат?
Он кивает, но выражение его лица очень серьезное. Совершенно серьезное.
Да, я женат.
И где же твоя жена сейчас, когда я сижу на твоих голых коленях, одетая в эти крохотные лоскутки прозрачной ткани?
Ее здесь нет, шепчет он заговорщически.
И часто ты так делаешь? спрашиваю я с ехидной улыбкой. Мне хочется немного разрядить вдруг ставшую слишком серьезной обстановку. Забавляешься с другими женщинами, пока жены нет? Очень хорошо, что речь зашла о ней, потому что неверность это следующий пункт моего списка.
Его лицо вытягивается и о черт. Я задела его за живое. Я закрываю глаза, вспоминая, как он рассказывал мне о своем отце, о том, как тот изменял его матери, как из-за этих женщин, которых он водил к себе домой, в конце концов мать была вынуждена уехать в Штаты, когда Ансель был еще подростком. Открываю рот, чтобы начать извиняться, но Ансель опережает меня: