Заложница чужих желаний - Тальяна Орлова 25 стр.


 Зачем?!  пискнула, но так тихо, что сама себя едва услышала.

Он обернул его вокруг моей шеи, застегнул замок, лишь после этого наклонился до уровня моего лица и ответил:

 Просто символ, Юль. Часть игры. Кстати, в этой игре есть еще одно очень важное правило  ты не можешь кончать без разрешения. Если почувствуешь, что близка, спроси.

 Да как это возможно?

Он улыбнулся и поцеловал меня вскользь.

 Возможно. А если не справишься  накажу.

 Но я не хочу, чтобы вы меня наказывали! Я же могу остановить

 Тогда справишься,  отрезал он и снова притянул меня к себе.  Разве я разрешал менять позу?

Я вновь немного расставила ноги и приняла внутрь его пальцы, выдав ощущения стоном. Утонуть так же просто в наслаждении уже не получилось. Ошейник не просто мешал  он отрезвлял. Меня будто бы унизили, приравняли к вещи или собаке. И уж точно я не могла понять, как это связано с удовольствием. Совсем уж не по себе стало, когда он оставил в покое мою самую чувствительную точку, повернул меня к кровати и поставил меня на четвереньки на самом краю. Притом движения его потеряли интенсивность на грани болезненности  он вдруг начал очень нежно поглаживать мои ягодицы, иногда заныривая между складок, вскользь касаясь клитора, но почти сразу убирал руку и оглаживал бедра, ноги, талию.

 Позу не меняй. Жди. Юль, я хочу заняться анальным сексом но не сегодня, к сожалению.

 Что?  до меня смысл дошел запоздало.

В ответ я расслышала тихую усмешку.

 Сказал, что не сегодня. Долго готовить, а я на взводе. И да, хватит переспрашивать и возмущаться. Прими уже как должное  я тут главный. И ты признаешь это  в этом и есть твое удовольствие.

Меня теперь смущало все подряд, но я все еще его очень хотела. Точнее, он томил меня возбуждением, то и дело касаясь чувствительных зон и наращивая во всем теле ожидание. Потому решила попросить только об одном  чтобы он снял этот чертов ошейник, который сильно смущал:

 Сергей Андреевич

И тут же получила ладонью по ягодице.

 Кто-то плохо слышит? В следующий раз начнешь говорить, только когда захочешь кончить. Ясно?

Ясно мне не было. Но, ощутив набухшую головку внизу, я забыла, что хотела сказать. Он вошел очень плавно, медленно, замер на несколько секунд, а затем подался бедрами назад. Следующий толчок был уже не таким плавным. На третьем я застонала в голос. Одной рукой он придерживал меня за бедро, не позволяя отстраняться, другой зацепил за кольцо ошейника и потянул чуть на себя. Я была вынуждена запрокинуть голову и изогнуться в пояснице. Следующий резкий толчок уже вошел будто еще глубже. От переизбытка ощущений на глаза навернулись слезы. Я стонала, а через пару минут начала вскрикивать  так невыносимо было принимать его в себя и хотеть еще большего. Мужчина, словно угадав мое желание, увеличил темп, выбивая из меня крики каждым движением. Он здесь главный. И пусть, что с моего разрешения, но как же хорошо, когда он главный.

Я закусила губу, почувствовав, как пружина внутри сжимается, и именно в этот момент вспомнила о его требовании.

 Я хочу  прохрипела, стараясь говорить отчетливо.  Можно?

Он даже с ритма не сбился:

 Что можно?

И ведь все понимает  издевается, подчеркивает свою власть. Заставляет в очередной раз признавать свое поражение и ощущать еще больше смущения:

 Я хочу кончить.

 Нет.

Он неожиданно остановился, а член выскользнул из меня. Я все еще пребывала в вязком тумане  до оргазма оставалось совсем немного. И теперь не только мозг, все тело ощущало себя обманутым, обиженным. Сергей Андреевич подхватил меня под живот, поднял, а потом надавил на плечо.

 Рот открой,  он прямо перед моим носом медленно снимал презерватив.  Соси, пока не кончу. Себя внизу не трогай.

Я посасывала, жадно проходилась языком по солоноватой головке и дальше, я вылизывала его, но сама сходила с ума от тянущего ощущения внизу. Возбуждение не спадало, будь оно неладно, оно менялось, мариновалось, освобождало мысли, но слабее не становилось. Я стонала даже от того, что сосала его член. Осознав всю изощренность этой пытки, я остановилась и посмотрела на него вверх.

 Продолжай,  он сказал тихо.  Если хочешь кончить, то постарайся.

Он зацепил указательным пальцем ошейник и потянул, вынуждая меня вернуться к прежнему ритму. Я уже ни о чем думать не могла. Кончил он быстро  мне в рот, конечно. Я проглотила больше по инерции. После чего оказалась на постели, а на мои колени с силой давили.

 Раскройся, лежи так.

Теперь у него совсем пропало желание спешить, еще бы. Он подчеркнуто медлительно наклонился, оставил легкий поцелуй на внутренней стороне бедра, я готова была взвыть даже от этого прикосновения. И говорил неспешно:

 В отложенном оргазме есть один бонус  он всегда ярче. Только посмотри, какая ты сейчас чувствительная  можешь кончить от любого прикосновения.

Будто в доказательство он коснулся языком соска, меня выгнуло дугой. Поцелуй в живот оказался таким же нестерпимым, кожа буквально горела.

 Пожалуйста, пожалуйста  стонала я и сама себя не слышала.

Поняла, что своей же рукой тянусь, чтобы прикоснуться там, только в тот момент, когда он перехватил мое запястье со смехом.

 Давай я сам. Юль, открой глаза, смотри на меня. Ты можешь кончить, но постарайся сделать это после того, как я допишу весь алфавит.

Я сломалась на букве «Б». Зато как раз до конца алфавита меня разрывало удовольствием. Или он уже после «В» смеялся мне в губы, но продолжал водить там пальцами? Или ему нравилось наблюдать за моим лицом в этот затянувшийся момент, потому он готов был перейти и на латиницу после кириллицы? Не так уж важны эти детали. Важно лишь то, что я впервые подчинялась ему полностью, без остатка, я податливо скулила и была готова делать что угодно, совсем забыв о том, что имею свободу этого не делать.

 Спасибо.

 Иди сюда, моя ласковая, моя послушная девочка. Спи.

Глава 21

Я не имела привычки спать днем, особенно когда проснулась всего пару часов назад. Потому открыла глаза после короткой дремы, зевнула и тем окончательно себя разбудила. Лежала я на мужском плече, попутно удивляясь, что его одежда все-таки куда-то исчезла, как и мой ошейник. Надо же, после игры мы превращаемся в двух обычных людей  без границ в виде одежды и атрибутов власти или подчинения? Спешить мне некуда, убегать тоже, даже осмысливать не хочется  надоело, потому я и лежала тихо, лениво водя пальцем по его животу.

По изменившемуся дыханию поняла, что он тоже не спит. Но подала голос только через несколько минут:

 А где ваши родители, если не секрет? Я так понимаю, что в этом бизнесе все друзья и родные стоят под вечной угрозой.

 У меня нет людей, через которых мне могли бы угрожать. В смысле, так было до недавнего времени, но ты уже в курсе,  он усмехнулся.

 Умерли?  я и не думала поднимать голову, а спрашивала монотонно.

 Да.

 Расскажите.

 Расскажу, если признаешься, что тебе интересно. Не люблю рассказывать тем, кому неинтересно.

 Мне интересно.

Он долго молчал, потом все-таки ответил:

 Я попал в детский дом в четырнадцать. Почему-то считается, что нет ничего хуже того, когда родители отказываются от младенцев и бросают их на попечение государства. Но на самом деле все не так, они с рождения другой жизни не знают, они сразу растут в этих условиях. Нет ничего хуже, чем быть любимым ребенком, отличником, победителем олимпиад по математике и постоянным участником школьного шахматного кружка, главной гордостью и предметом обожания папы-инженера и мамы-преподавателя философии, а потом вдруг все потерять. В четырнадцать лет перестроиться почти невозможно.

 А где ваши родители, если не секрет? Я так понимаю, что в этом бизнесе все друзья и родные стоят под вечной угрозой.

 У меня нет людей, через которых мне могли бы угрожать. В смысле, так было до недавнего времени, но ты уже в курсе,  он усмехнулся.

 Умерли?  я и не думала поднимать голову, а спрашивала монотонно.

 Да.

 Расскажите.

 Расскажу, если признаешься, что тебе интересно. Не люблю рассказывать тем, кому неинтересно.

 Мне интересно.

Он долго молчал, потом все-таки ответил:

 Я попал в детский дом в четырнадцать. Почему-то считается, что нет ничего хуже того, когда родители отказываются от младенцев и бросают их на попечение государства. Но на самом деле все не так, они с рождения другой жизни не знают, они сразу растут в этих условиях. Нет ничего хуже, чем быть любимым ребенком, отличником, победителем олимпиад по математике и постоянным участником школьного шахматного кружка, главной гордостью и предметом обожания папы-инженера и мамы-преподавателя философии, а потом вдруг все потерять. В четырнадцать лет перестроиться почти невозможно.

 Что с ними случилось?

 Ты будешь смеяться. Грабители. Залезли в дом. Отец быстро сообразил, я смог убежать через пожарный выход. Полетел по улице, кто-то из прохожих меня выслушал и вызвал полицию. Полицейские не особенно спешили, к их приезду уже было два трупа, но грабителей задержали и посадили. Из той истории я вынес первый урок: закон не может защитить.

 Странно, что вы не вынесли другой урок: грабители  зло. И не решили стать полицейским, который бежит на место преступления и спасает людей.

 Это на поверхности, Юль. А в сути другое: не грабители, так хулиганы, пьяные соседи или просто шизофреник, забывший принять лекарство,  любой может обидеть любого. Невозможно обидеть только того, кто достаточно силен, чтобы мог обижать сам.

 Я не буду осуждать, и уж точно  смеяться. Не представляю, какие выводы должен был сделать ребенок на вашем месте. И что произошло дальше?

 Дальше я оказался единственным ботаником в мире, где отбирают завтраки и бьют за прямые взгляды. Пару меня раз били даже за пятерки по математике. Не потому что дети злые, но никому не нравится чувствовать себя идиотом. Они мне дали второй урок: если хочу выжить, то точно не должен противопоставлять себя коллективу. Вряд ли я стал как они  никогда никем не любимые, но научился притворяться таким, как они. В итоге все наладилось, обзавелся приятелями, хотя так и не избавился от славы нытика и обладателя «самой тонкой кишки». В колонию я загремел за компанию  стоял на стреме, у меня бы в те времена духа не хватило взять в руки нож. Срок дали небольшой, но мне и его хватило. Вот тебе и третий урок: хочешь вырастить из сомневающегося преступника  помести его в соответствующую среду. Там я окончательно разучился бояться, жалеть себя, обзавелся первыми полезными связями. Далеко не все там кретины, далеко не все  запутавшиеся отморозки. Многие уже ходили под структурой, для них эти отсидки  как аттестат об окончании школы. В общем, к выпуску из детского дома я наконец-то нарастил и нужный характер, и окружение, и потом уже не действовал бездумно. Что за чушь  рисковать ради пары сотен рублей, обирая прохожего в подворотне? Вообще любое навязывание услуг  в долгосрочном периоде тупик. В мире столько спроса, который можно удовлетворять. Такой же рынок, как и все другие, только в тени. Здесь тебе и перспективы роста, и настоящие деньги, и куда меньше шансов улететь на зону. Пойми правильно, моралью я не руководствовался. Я пошел в институт, а не грабить прохожих и угонять тачки только по той причине, что это было умнее и выгоднее.

Назад Дальше