Сняв пальто, она бросила его на одно из кресел-трансформеров, но перчатки оставила на руках.
Пойдем на чердак, сказала я, направляясь к лестнице. Следуй за мной.
Она не спросила, почему мы пошли в обход, ведь куда быстрее было подняться по лестнице черного хода. Ей не нужно было это спрашивать.
Поднявшись по лестнице на третий этаж, мы обошли холл, который огибал лестничный колодец, пока не вышли к двери, что вела на чердак. Однажды я уже была там с моей бабушкой. Чердак запомнился мне как место, где семья с чрезмерной склонностью к бережливости хранила ненужные, давно вышедшие из употребления вещи. Что-то вроде пастбища для старых кляч, только менее живописное.
Бабушка заглянула туда всего на полминуты, чтобы схватить напольный вентилятор для моей спальни, и тотчас вывела меня вон, прежде чем я успела снять хотя бы один пылезащитный чехол. Впрочем, я успела услышать какофонию голосов, которая, казалось, всегда сопровождала старые вещи. Схватив вентилятор, она вывела меня прежде, чем любой из голосов узнал меня и окликнул по имени.
Взявшись за дверную ручку, я постояла пару мгновений, думая о предстоящей задаче. Я постаралась направить все свои мысли внутрь себя, чтобы заблокировать все, чего мне не хотелось видеть или слышать. Мне не нужно было оглядываться назад, чтобы понять, что моя мать делала то же самое. Медленно повернув ручку, я начала подниматься по мансардной лестнице. Мать шла позади меня, ее рука в перчатке скользила вверх по перилам.
Бледно-серый свет, проникавший сквозь овальное окно на фасаде дома, мягко освещал призраки покрытой чехлами мебели и кучи разных вещей. Схватив нечто похожее на ножку стула, я расправилась с паутиной, которой были затянуты все углы. Впрочем, древние клочья паутины лежали и на дорожках, которые кто-то когда-то проложил, передвигая мебель.
Вынув из сумочки предусмотрительно положенный в нее фонарик, я включила его, чтобы посветить в самые темные закоулки чердака.
Нынешние владельцы не намерены брать с собой ничего из этого, так что, если тебе что-то нужно, ты так и скажи. В противном случае они просто наймут кого-нибудь, чтобы отвезти все это на свалку.
Крепко сжав перед собой руки, мать кивнула. Когда я была маленькой, я как-то раз спросила у нее, почему она все время носит перчатки, на что она ответила, что это потому, что у нее всегда мерзнут руки. Повзрослев, я однажды дотронулась до шляпы в магазине винтажной одежды и увидела, как у меня перед глазами промелькнула чья-то жизнь. И тогда до меня дошло. Хотя со мной это случалось довольно редко, я сделала вывод, что с матерью это бывало довольно часто, раз она была вынуждена постоянно прикрывать руки. Мой отец этого терпеть не мог. Я хорошо помнила, как он не раз прятал ее перчатки.
Мы обе медленно огляделись по сторонам, рассматривая высвеченные лучом фонарика вещи. Здесь высились груды всевозможного хлама, какой обычно можно увидеть на гаражных распродажах, но было также немало мебели и прочих мелких вещей, вроде латунных каминных щипцов и утюгов, а также стопка картин у дальней стены под окном.
Я остановилась возле колыбели совершенно целой, но с изъеденным молью детским одеяльцем внутри. Для человека сентиментального, питающего интерес к семейной истории и прошлому, такая вещь, вероятно, была бы ценна сама по себе, если не в финансовом отношении.
Я отвернулась и прошла мимо, радуясь тому, что я не принадлежу к числу тех заблудших душ, для которых воспоминания о давно умерших людях занимают первые строчки в списке приоритетов. Эти чокнутые тратили на приобретение старых домов неимоверные суммы, а потом еще столько же на их восстановление. Я не могла точно сказать, во что из всего этого я по-прежнему верю, но это не имело значения. Свой дом я унаследовала, а значит, мое собственное презрение меня не касалось.
Видя, как смягчилось лицо матери, пока она осматривала осязаемые свидетельства истории ее семьи, я поспешила отвести взгляд, усомнившись в ее искренности. В конце концов, я была ее дочерью, но, видимо, не столь ценной для нее, чтобы в свое время она осталась со мной.
Я хотела бы сохранить это все. Скажи владельцам, чтобы они ничего не трогали, я сама разберусь с этим позже.
Я кивнула и отвернулась, не в силах взглянуть на нее.
Что это там? Мать указала на большую прямоугольную раму возле стены рядом с деревянной вешалкой для шляп, где на одном из рожков болталась старая «федора», правда, уже без полей.
Я посветила фонариком туда, куда она указала, но увидела лишь обратную сторону позолоченной рамы. Подойдя к ней, я вспомнила слова Ребекки о том, что на чердаке есть какой-то портрет, который мне непременно нужно увидеть. Внезапно мне стало зябко. Я застыла на месте, и мне показалось, что я слышу, как кто-то шепчет мое имя.
Ты что-то сказала?
Моя мать встретилась со мной взглядом и едва заметно покачала головой.
Сосредоточься, сказала она, когда мы с ней вдвоем подошли к раме.
Подержи, сказала я, протягивая ей фонарик. Затем потянулась вниз, положила руки по обе стороны рамы, приподняла ее и, развернув, снова прислонила к стене. Посвети мне.
Подержи, сказала я, протягивая ей фонарик. Затем потянулась вниз, положила руки по обе стороны рамы, приподняла ее и, развернув, снова прислонила к стене. Посвети мне.
Круг света танцевал на темной масляной краске, как будто живой. Я прищурилась и шагнула ближе, чтобы лучше рассмотреть. Меня словно магнитом тянуло увидеть то, чего я на самом деле не хотела видеть.
О господи! воскликнула мать сдавленным голосом. Я даже сразу не узнала этот голос.
Что такое? Я стояла слишком близко, чтобы разглядеть что-то в луче фонарика. Я отступила назад. Моя нога задела груду старых телефонных справочников и опрокинула ее, но я даже не обратила на это внимания. Мой взгляд был прикован к холсту у стены.
Это был портрет двух девочек, лет девяти и десяти.
На них были типичные платья конца девятнадцатого века с высоким горлом и прямой юбкой и черные кожаные ботиночки. У обеих были длинные каштановые волосы, перевязанные атласными бантами, и такие же челки, оттенявшие широко открытые карие глаза. Одна была чуть повыше другой, что заставило меня подумать, что это сестры с очень небольшой разницей в возрасте. Лишь присмотревшись к их лицам, я смогла различить отличия высоту бровей, угол скул, форму подбородка.
Но больше всего различались свет в их глазах и ауры их личностей, запечатленные кистью художника. У более высокой девочки на губах играла легкая улыбка, как бы намекая на сдержанный смех по поводу только что прозвучавшей шутки. Ее глаза были бесхитростны и смотрели прямо перед собой, как будто ей нечего было скрывать.
Вторая девочка тоже улыбалась, но не от радости. Это было больше похоже на улыбку человека, который сделал некую пакость, и это сошло ему с рук. Ее взгляд горел неким давним секретом, и я не была уверена, что хочу его знать.
Но еще больше, чем сходство девочек друг с другом, поражало их сходство со мной.
Кто это? спросила я мать, не сводя глаз с портрета.
Понятия не имею. Я никогда не видела эту картину раньше. Должно быть, она всегда была на чердаке, потому что, насколько мне известно, она никогда не висела внизу. Это просто Кончики ее пальцев коснулись ее губ.
Знаю. Они похожи на меня. И на тебя. Посмотри на линию волос той, что повыше; у нее такой же вдовий пик, как и у тебя. Выходит, они наши предки, верно?
Она кивнула.
Но только не твоя бабушка та родилась в тысяча девятисотом году. Может быть, ее мать. И я почти уверена, что моя бабушка была единственным ребенком.
Я опустилась перед портретом на колени, чтобы разглядеть его лучше. Прищурившись и ругая себя за тщеславие, не позволившее мне положить в сумочку очки, я пристально посмотрела на двух девочек и на этот раз заметила нечто новое: в кружевах блузки более высокой девочки поблескивал какой-то предмет. Вытянув шею, я увидела маленький золотой медальон в форме сердечка. Шагнув еще ближе так, что мой нос оказался почти прижат к холсту, я разглядела букву М, выгравированную на золоте.
Поняв, на что я смотрю, мать поднесла фонарик к той девочке, что пониже ростом.
На ней тоже есть медальон. С упреком во взгляде она протянула мне фонарик, открыла сумочку, вытащила пару стильных очков для чтения и, надев их, слегка наклонилась вперед. На этом есть буква R. Она отступила назад и нахмурилась. Как странно! сказала она. Мою бабушку звали Роуз, но я уверена, что у нее не было сестры или даже брата, если на то пошло. Я бы сказала, что эти девочки вообще не родственницы, если бы не их странное сходство с тобой.
Странное это мягко сказано, отозвалась я, пристально глядя на портрет. Мой взгляд переместился с девочек на фон позади них, и я вновь испытала странное ощущение, будто я должна знать, что передо мной, но я понятия не имела. Они стояли в тени огромного дуба, росшего на невысоком холме, за их спинами блестел большой водоем, а в углу портрета виднелся участок песчаного пляжа.
На дальнем фоне посреди ряда дубов высился белый особняк.
Ты узнаешь дом? спросила я, поворачиваясь к матери.
Ее лицо побледнело. В тусклом свете чердака она внезапно показалась мне такой же серой и прозрачной, как фотонегатив.
Нет. Но океан
Она осеклась и не добавила ни слова. Впрочем, в этом не было необходимости. Я тоже вспомнила затонувший корабль, на борту которого были найдены человеческие останки. И дорожку соли на кухне.
Я знаю. Я подумала то же самое. Но что странно, так это
Я почувствовала на себе пристальный взгляд матери.
Вчера знакомая Джека, Ребекка Эджертон, продолжила я, сказала мне, что ей приснился этот чердак, и если я посмотрю, что там есть, то найду портрет или фотографию кого-то, кто похож на меня.
Правда? Мать выгнула соболиную бровь. Значит, эта репортерша знакома с Джеком. Как интересно. Она постоянно оставляет мне сообщения. Джинетт слегка прищурилась. Она ему просто знакомая?
Я нахмурилась. Странно, почему ее больше волнуют отношения между Джеком и Ребеккой, нежели ее психические способности. Конечно, для нас признать чьи-то экстрасенсорные способности было бы сродни волнению по поводу покупки кем-то новой зубной щетки.
Старые друзья. Они встречались до того, как Ребекка познакомила Джека со своей подругой Эмили. Странно другое: то, как сильно Ребекка и Эмили похожи друг на друга. У меня такое чувство, что, возможно, Джек привязан к ней именно по этой причине.