Кузьмич быстро осмотрелся во дворе никого не было, слепо темнели окна, и с утробным рычанием прыгнул на дворника. Тот опрокинулся на спину и пронзительно завизжал точнее, только начал визжать, потому что в ту же секунду Кузьмич вылил в его распахнутый рот полбанки лиловой краски и придавил горло черенком молниеносно отнятой метлы
Вскоре из подъезда вышла тучная дама преклонных лет. Она жила на третьем этаже и обычно проводила дни у окна, наблюдая за жизнью двора в полевой бинокль. Пустые, сосредоточенные взгляды Кузьмича и дамы встретились и, точно две бесполезно-медлительные игуаны в вольере, они безмолвно поняли друг друга. Дама торжественно показала Кузьмичу свою ношу: шерстяное одеяло и небольшую дачную лопату. Кузьмич кивнул, и они, неторопливо вышагивая в ногу, скрылись за гаражами.
К восьми часам Кузьмич уже докрасил забор и перешел к бордюру. Иногда он рисовал какие-то знаки и долго их разглядывал, помешивая кистью в банке, а потом старательно закрашивал. Это были треугольники, спирали, цифры, а пару раз на серой плите даже возникало что-то, отдаленно напоминающее «всевидящее око», столь дорогое сердцу конспиролога.
Помощница с третьего этажа копала возле лавки, вонзая лопату в землю, как штык в чучело врага. Чуть поодаль стояли горшки с комнатными растениями, которые она долгие годы лелеяла в своей большой и безлюдной квартире. Некоторые уже были пересажены в газонную землю, и недоумевающие воробьи скакали вокруг растопырившего сантиметровые иглы кактуса.
Потом стали приходить дети. Совсем маленькая девочка, хорошенько размахнувшись, воткнула по колено в землю посреди новой клумбы тонкую куклу-блондинку. Нашарила в кармане крохотную пластиковую диадему и осторожно опустила ее кукле на локоны. Постояла возле клумбы, серьезно потупившись. Кукла торчала среди глоксиний и цикламенов, точно еще один капризный цветок.
Из окна на девочку одобрительно и неподвижно смотрела ее крупная мать. Она грызла семечки, и к ее накрашенным губам прилипла шелуха.
Постепенно клумба расцвела плюшевыми медведями, пупсами и роботами, машинками и самолетами. Дары несли уже не только из первого подъезда, но и из второго, в котором теперь тоже были розовые стены, изумрудно-зеленая дверь и новый лифт. Кто-то положил под кактус многокнопочную игровую консоль и присыпал землей видимо, чтобы лучше принялась.
Грохнула дверь, и из подъезда вылетел Викочкин старший, Артем. По его хитрой плоской мордочке сразу было видно, что Артем большой, как бабушки говорят, безобразник. Это он разукрашивал стены и жег кнопки в старом лифте. У нового было какое-то спецпокрытие, маркер его не брал, выцарапать тоже не получалось, а железные кнопки отказывались плавиться. Поэтому Артем не ездил на новом лифте из принципа.
Он заметил торчащий в середине клумбы пучок разноцветных фломастеров и тут же его выдернул. Остальные дети синхронно глянули на него исподлобья и продолжили заниматься своим делом вешать на кусте сирени котенка. Синего, игрушечного.
Артем снял колпачок с самого толстого фломастера, подошел к подъездной двери и кривым почерком вывел на ней соответствующее слово. Получилось хорошо и отчетливо. Артем подул на надпись, чтобы не смазалась, и начал рисовать рядом что-то не менее крамольное.
И вдруг голова его, схваченная чьей-то рукой за завихрение волос на макушке, гулко стукнулась об дверь. Безобразник вырвался, обернулся и увидел Таньку из соседнего подъезда, которая буквально несколько секунд назад расставляла среди цветов флакончики со своей безопасной, сладкой и липкой косметикой. Артем оттолкнул Таньку, но она, посвистывая вечно сопливым носом, опять надвинулась на него и опять, изловчившись, стукнула головой об дверь.
Другие дети в полном молчании присоединились к Таньке, и вскоре Артема уже сосредоточенно возили носом, щеками и лбом по разрисованному участку двери. Фломастер черными полосами оставался на потной коже.
Краем глаза Артем заметил, что к крыльцу подошли шесть ног две человеческие, в растоптанных туфлях, и еще четыре белых собачьих. Он призывно завопил, хотел даже крикнуть «помогите!», но это было как-то по-дурацки, будто в кино. Дети расступились, пропуская театральную старушку. Она посмотрела на размазанную надпись на двери, и рот ее выгнулся сердитой скобкой вниз. Старушка схватила безобразника за футболку и начала трясти, все сильнее и сильнее.
А-а-а! орал Артем, который уже по-настоящему испугался.
Вечный студент Олег издалека увидел у подъезда низкорослую группку, над которой отчаянно взлетали мальчишечьи руки, а потом заметил и клумбу, похожую одновременно на фрагмент Ботанического сада и на место, где разбился школьный автобус. Под длинными лапами повешенного синего кота цвели розы и куклы, лежали мордой в землю мягкие игрушки, торчали джойстики и мобильные телефоны. А вокруг газона тоже цвел дикий, оранжево-красно-лиловый забор.
Дворовая общественность, занимавшаяся перевоспитанием безобразника Артема, внезапно повернула головы в его сторону.
Вы чего? упавшим голосом спросил Олег.
Артем, воспользовавшись паузой, попытался удрать, но другие дети крепко ухватили его за руки, и за одежду, и даже за ноги кто куда дотянулся. Запищал домофон, дверь открылась, и группа неторопливо проследовала в подъезд. Олегу тоже пришлось пойти за ними чтобы показать, что он ничуть не боится, а просто наблюдает за ситуацией. А еще он очень хотел домой.
Лифт призывно распахнулся. Олег ошалело смотрел в его сияющее нутро: там кто-то расклеил по стенам открытки с отпускными видами, а с зеркала свисали переливающиеся елочные бусы.
Артема безмолвно потянули внутрь.
Не хочу! крикнул он и успел уцепиться рукой за гнусно-розовую стену, но театральная старушка шлепнула его по пальцам, и группа втиснулась в лифт. Олег на всякий случай поднялся на несколько ступенек, всем своим видом (по возможности безразличным) показывая, что он тоже не хочет. Дети и старушка, утрамбованные в кабину, смотрели на него. Кажется, они даже не моргали.
Двери захлопнулись, и лифт уехал. Олег бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и надеясь обогнать этих ненормальных, если они вдруг отправились на его этаж.
Но на родной площадке никого, слава богу, не было. И из шахты не доносилось ни звука как будто сверкающая «адова машина» исчезла где-то между этажами.
Дома Олег сразу уселся за компьютер, и к нему быстро вернулось веселое и скептическое настроение. Интернет, как всегда, словно отменил все происходящее по эту сторону монитора. Олег во что-то поиграл, что-то посмотрел а потом, когда за окном внезапно образовалась ночь, стал сочинять ироничный текст для блога о дворовом безумии. Клумба, утыканная самым дорогим, шизофренические цвета и молчаливые, сознательные пионеры и пенсионеры, мутузящие юного вандала. Вот оно, благоустройство города, о котором столько жужжат вокруг, причем силами самих жителей, наших дорогих москвичей. Им сказали «начни с себя» они и начали
Закончив очередной пассаж, Олег услышал непонятное шуршание. Шуршало где-то в подъезде, а на часах между тем было уже полвторого. Заинтересованный Олег подкрался на цыпочках к входной двери, заглянул в глазок По лестничной площадке неторопливо двигалась человеческая фигура. Олег тихонько приоткрыл дверь и увидел Викочку, в цветастом рыночном халате, со шваброй в руках. В полвторого ночи Викочка мыла пол в подъезде, причем даже не на своем этаже.
У самой Олеговой двери стояли пластиковое ведро и лиловый флакон. Викочка мыла пол с лавандовым шампунем, обещавшим волосам блеск и объем об этом крупными буквами было написано на упаковке.
Викочка выпрямилась, скользнула по соседу безразличным взглядом. Ее потное лицо выражало удовольствие от тяжелого, но важного труда. А глаза смотрели бездумно и непонятно, словно была Викочка иностранкой или слабоумной. Скорее второе, с досадой подумал Олег, на которого явление Викочки в ночи произвело такое же гнетущее впечатление, как практически ритуальное запихивание ее сына в лифт.
Некстати возникший в мыслях вечного студента лифт внезапно пришел в движение. Викочка тем временем подхватила ведро и отправилась вниз. Она, видимо, начала уборку со своего девятого этажа и постепенно спускалась. Швабру Викочка несла на плече, как винтовку.
Викочка выпрямилась, скользнула по соседу безразличным взглядом. Ее потное лицо выражало удовольствие от тяжелого, но важного труда. А глаза смотрели бездумно и непонятно, словно была Викочка иностранкой или слабоумной. Скорее второе, с досадой подумал Олег, на которого явление Викочки в ночи произвело такое же гнетущее впечатление, как практически ритуальное запихивание ее сына в лифт.
Некстати возникший в мыслях вечного студента лифт внезапно пришел в движение. Викочка тем временем подхватила ведро и отправилась вниз. Она, видимо, начала уборку со своего девятого этажа и постепенно спускалась. Швабру Викочка несла на плече, как винтовку.
В нескольких шагах от Олега звякнул и открыл двери лифт. Никто не вышел. Олег даже заглянул на всякий случай в кабину там все было по-прежнему: открытки, бусы на зеркале. И на пол вдобавок кто-то уронил растрепанную гвоздику, красную, сразу напоминавшую о государственных праздниках и почему-то о мавзолее. Олег хмыкнул и направился обратно к своему тамбуру.
И тут сзади хлопнуло. Зажужжали ролики и снова хлопнуло. От первого хлопка Олег подпрыгнул на месте, на второй все-таки обернулся, хотя очень не хотелось.
Двери лифта разъезжались, а потом стремительно закрывались. Черт его знает, что в нем сломалось, но сейчас он был похож на одно из тех морских животных, которые вместе с безостановочно глотаемой водой затягивают в пасть корм. Ни секунды не сомневаясь, что его хотят сожрать, Олег метнулся в квартиру. Лифт хлопал дверями еще двадцать секунд Олег зачем-то считал, стоя в маленькой прихожей и глядя на успокоительно тикающие бабушкины часы.
Ремонт дополз уже до последнего, шестого подъезда. Двор сиял. Заборы, бордюры, лавочки все вдруг вспыхнуло, как лихорадочный тропический закат. Шеренги сурово поджавших губы пенсионеров красили то, что осталось, в малиновый, бирюзовый, розовый. Точно главной мыслью их было все цвета есть, все пока доступны, а значит, надо брать.
Стали появляться деревянные фигуры, вырезанные местными умельцами: лиса кровожадно вонзала зубы в тело колобка, застыла в засаде группа длинномордых зайчиков, вздыбивший шерсть цербер с криво оскаленной пастью охранял детскую площадку.
Дети после школы не носились теперь с воплями по двору, а тихо прохаживались туда-сюда, следили за пришлыми. Если бросит кто на чистейший асфальт бумажку или окурок дети подхватывали на лету и тащили в урну, а на чужака смотрели так, что он ускорял шаги.