«Как?»
Что на этот естественный вопрос мог ответить ангел? Он нимало не затрудняется: ему это было открыто Богом при посольстве его Да и по творению мира ему известно было, что все совершено силой Божией, силой Всевышнего Известно было ему, что «Дух Божий носился» над мирозданием (Быт. 1, 2). Потому на этот вопрос Девы немедленно отвечает: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя!» И «посему раждаемое будет Свято, бесстрастно, непорочно Значит, непорочна будешь и Ты А Сын будет, и назовется Сыном Божиим».
При чем же здесь муж? Ему тут никакого места нет!.. Иосифу же довольно будет сна, когда ему будут приведены слова пророчества Исаии: «Се Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Емманунл, что значит: с нами Бог» (Мф. 1, 23) Этих слов ангел не сказал Марии: Она их знала Сама. Но Гавриил придет время явится во сне усомнившемуся в чистоте обрученной ему Девы и скажет их ему Ей же другое Писание сказано ангелом большее, высшее: Он будет Сыном Всевышнего, Сыном Божиим, наследником «отца Его Давида», зачнется от Духа Святого, силою Всевышнего
В конце благовестия ангел ссылается на пример родственницы Ее Елисаветы: вон и та (это может проверить Сама Дева!) прежде называли ее «неплодною» по естеству «зачала сына в старости своей; и ей уже шестой месяц» идет, как она непраздна (Лк. 1, 36)
Не знала этого и Мария Не знала Она, что родится сын Не знала Она, что зачался он уже более пяти месяцев А Гавриил все это знает
И одно это еще более успокаивает Марию
Вот последнее основание истинности его благовестия: Бог все может! И одного этого совершенно достаточно было для Пресвятой Девы! Да больше и сказать нечего!
Оставалось действовать Оставалось Деве или дать Свое согласие на волю Божию, или же и дальше сомневаться, не верить?
Ведь Господь сотворил нас по образу Своему свободными. И без нашей воли не может быть никакого добра; и самые хорошие дела без свободного нашего согласия не имеют в очах Божиих никакого значения У животных нет свободной воли, потому и нет нравственных дел. У человека же есть воля для выбора того или иного пути. И Господь этого ждет от нас. А уже потом творит Свою волю с нами.
Так совершилось и с Пресвятою Девой Марией Все, что можно было ангелу возвестить и объяснить Ей, было сказано им. В беседе он дошел до последнего края: Бог действует; а Богу все возможно! Здесь предел всяким вопросам и ответам. Остается или веровать, или не принимать.
И Дева Мария спокойно и твердо говорит ангелу: «Я раба Господня! Да будет Мне по слову твоему!» (Лк. 1, 38).
На некоторое время остановимся сердцем и мыслию
Решающий для мира ответ!
Представим себе обратное
Нет! Даже и думать об этом и не хочется, и немыслимо по отношению к Пречистой, Пресвятой Деве!
Но какая вера в Бога!
Какое смирение сердца!
Какая твердость души!
Какая глубина премудрости!
Какая красота духа!
Воистину поражаться нужно!
Не буду объяснять этого больше
Благоговейно смолчим пред таким ответом!
Одно скажем: нас поражает он больше всего! Никакие объяснения не будут довольны пред этим ответом!
Но какая вера в Бога!
Какое смирение сердца!
Какая твердость души!
Какая глубина премудрости!
Какая красота духа!
Воистину поражаться нужно!
Не буду объяснять этого больше
Благоговейно смолчим пред таким ответом!
Одно скажем: нас поражает он больше всего! Никакие объяснения не будут довольны пред этим ответом!
Даже дерзновенно и объяснять!
Страшно сказать, но душа слышит в таком ответе нечто Божественное! Свойственное одному Богу!
И где же нам грешникам, неразумным, гордым, слабым стараться еще «объяснять»?!
Видим силу, красоту, величие при глубине смирения и умиляемся И преклоняемся И только остается славить Матерь Господню; даже не благодарить, ибо и для этого мы недостойны и неспособны
И, может быть, молчание наше есть лучший отзыв на Ее ответ
Церковь как увидим будет славословить, радоваться Зажжет к 9-й песни свечи И скажет: «Благовествуй, земле, радость велию! Хвалите, небеса, Божию славу!»
А мы умолчим И ангелы трепещут пред Богом
Божий Сын в этот момент воплотился
И ангел Гавриил отлетел от Матери Божией, исполнив повеление Божие.
Глава 25. Прощёное воскресенье
Отче наш
Я слышал в келии простой
Старик молитвою чудесной
Молился тихо предо мной:
«Отец людей, Отец Небесный!
Да имя вечное Твое
Святится нашими сердцами;
Да придет Царствие Твое,
Твоя да будет воля с нами,
Как в небесах, так на земли.
Насущный хлеб нам ниспошли
Своею щедрою рукою;
И как прощаем мы людей,
Так нас, ничтожных пред Тобою,
Прости, Отец, Своих детей;
Не ввергни нас во искушенье,
И от лукавого прельщенья
Избави нас!..»
Перед крестом
Так он молился. Свет лампады
Мерцал впотьмах издалека,
И сердце чуяло отраду
От той молитвы старика.
Последнее воскресенье перед началом Великого поста именуется Церковью Неделей сыропустной, так как именно сегодня заканчивается употребление в пищу молочных продуктов. Церковь напоминает нам об изгнании Адама и Евы из рая за непослушание и невоздержание. В этот день после вечернего богослужения в храмах совершается особый чин прощения, когда священнослужители и прихожане взаимно испрашивают друг у друга прощение, чтобы вступить в Великий пост с чистой душой, примирившись со всеми ближними. Поэтому этот день известен как Прощеное воскресенье.
«Что делать, если у кого-нибудь не хватает сил попросить прощения у того, кого он считает виновным перед собой (а не себя самого). На это прежде всего нужно сказать словами Самого Господа: «Невозможное для человека возможно Богу!» Решись попросить прощения, а уж прочее сделает Сам Господь. Поэтому не говори: Это дело непосильное мне! Это неправда: Бог поможет!..»
Митрополит Вениамин (Федченков)
Николай Гейнце. Прощёное воскресенье
Доброе слово, в час сказанное, сила, государь мой, великая сила.
Так сказал между прочим наш приходской священник отец Алексей, когда, после обедни, в воскресенье, я по обыкновению зашел напиться чаю к гостеприимному пастырю и к не менее радушной его хозяйке матушке попадье Марье Андреевне. Перед нами дымились уже не первые стаканы душистой китайской влаги, и мы основательно успели отдать должную честь разным «яствам и питиям» большею частью домашнего приготовления, собственноручного или под наблюдением матушки попадьи, от которых буквально ломился стол со стоявшим на нем свистевшим и пыхтевшим внушительных размеров самоваром, вычищенным до блеска червонного золота.
Отец Алексей был свежий и бодрый старик лет шестидесяти с умным и добродушным открытым лицом весьма редко встречающееся соединение.
Около двадцати лет служил он все в одном и том же богатом петербургском купеческом приходе и был положительно боготворим своими духовными детьми, привлекая их и своевременною строгостью, и своевременным словом утешения, и добродушно-веселым нравом во благовремении.
Господь благословил его двумя, как принято называть, «красными» детками: сыном и дочерью. Первый учился в университете и жил отдельно от отца, а вторая была замужем за одним из московских присяжных поверенных.
Отдельная жизнь сына была далеко не результатом натянутых отношений с отцом. Напротив, отец Алексей сам настоял на этом, не желая стеснять молодого человека, избравшего себе иную, светскую дорогу.
Сами были молоды, сами были студентами, хоть и духовными, а бывало, к товарищу, что в родительском доме живет, на канате не затащут. И сидит он, горемычный, сиднем один или сам из-под крова родительского убежит; а для молодежи обмен мыслей первое дело. В спорах они и развиваются Ну, покутят там, Бог с ними, все мы люди, все мы человеки. А зато ума друг от друга набираются Ко мне придет милости просим, значит, по доброй воле с отцом-стариком побеседовать желание возымел, говаривал отец Алексей, когда заходил разговор о его сыне.
Таким образом, он жил лишь вдвоем с женою, почтенною старушкою, такою же, как и он, свежею, бодрою и веселою, в маленьком флигеле его собственного дома, стоявшем в глубине его обширного двора и окруженном небольшим садиком с выкрашенной яркою зеленою краскою решеткою уютном гнездышке двух состарившихся голубков, каковыми, несомненно, представлялось всякому эта примерная супружеская чета.
В маленькой уютной столовой этого-то флигелька и шел тот разговор за чаем, который служит предметом настоящего рассказа.
Было это лет десять тому назад, в последнее воскресенье на масленице, именуемое Прощеным.
Темою разговора была только что произнесенная отцом Алексеем проповедь на тезисы молитвы Господней: «И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим».
Отец Алексей был один из выдающихся петербургских проповедников.
Основная идея этой проповеди была та, что мало испросить прощенья у ближнего на словах, надо заслужить это прощенье и делом, и словом, и помышлением, и, главное, самому безусловно, непоколебимо, с чистым сердцем простить врагов своих. «Яко же и мы оставляем должникам нашим», таково условное обращение к Богу Отцу, предписанное нам словом Бога Сына.
Проповедь эта, произнесенная с тою силою и рельефною картинностью, которыми отличалась речь отца Алексея, произвела на слушателей потрясающее впечатление. Я был положительно растроган до глубины души и рассыпался в искренних восторженных похвалах проповеднику.
Не в картинности и витиеватости сила нашего «духовного» слова, скромно остановил меня отец Алексей, а в удаче и счастье найти среди слушателей хоть единую душу, куда навеки западет сказанное слово, и исполнится на ней слово Евангелия: «А иное семя упало на добрую почву и дало плод». Доброе слово, в час сказанное, сила, государь мой, великая сила!
Не успел отец Алексей окончить этой фразы, как в передней раздался сильный звонок.
Отворившая горничная пришла доложить, что пришел посланный от купца Синявина, который и просит отца Алексея немедленно пожаловать к ним.
Гаврила Семенович Синявин был купец-миллионер один из выдающихся тузов петербургского хлебного берега. Он был вдовец и жил с дочерью, Надеждою Гавриловной, красивой двадцатидвухлетней девушкой, чернобровой, круглолицей, как говорится, кровь с молоком, обладающей тем типом русской красоты, о представительницах которой сложилась поговорка «Взглянет рублем подарит».
Несмотря на миллионное приданое, она продолжала сидеть «в девицах», и об этом обстоятельстве ходили разноречивые толки.
Утверждали, между прочим, что она без памяти влюблена в одного из «молодцов» своего отца, а потому и отказывает всем другим женихам, но не решается сознаться в этом своему родителю, хотя и боготворящему свою единственную дочь, но человеку нрава крутого, способного на всевозможные самодурства под девизом: «Нраву моему не препятствуй», девизом, впрочем, общим для представителей серого петербургского купечества, во главе которого стоял Синявин. Толки эти, однако, большинством относились к области сплетен.