Ты сумеешь мне помочь? прошептала она.
Не знаю.
Зачем же я все тебе рассказала, если ты не можешь помочь? Зачем ты задавал столько вопросов? Ты вел себя так, будто знаешь, как помочь.
Он покачал головой и ничего не ответил. Она положила руку ему на плечо едва дотронулась, но и легчайшее ее прикосновение было ужасно. Он подался вперед, содрогаясь от рыданий.
Мне так за тебя больно.
Теперь ты понимаешь, о чем я говорила. Я причиняю вред.
Нет.
Может быть, мне просто стать его любовницей? Пусть разведется с мамой и возьмет меня в подружки.
Нет. Он пересилил себя, вытер лицо. Нет, он больной, извращенец. Я в этом немного разбираюсь, потому что сам не в полном порядке. Я могу представить себе.
Ты что, мог бы так же, как он?..
Нет. Клянусь тебе. Я как ты, а не как он.
Но если ты не в полном порядке и как я, значит, и я не в полном порядке.
Я не это имел в виду.
Но ты прав. Мне надо пойти домой и стать его девушкой. Раз я не в полном порядке. Спасибо за помощь, товарищ консультант.
Он взял ее за плечи и заставил посмотреть на себя. Кроме недоверия, в ее глазах сейчас ничего не было.
Я хочу быть твоим другом, сказал он.
Дружба ведет известно к чему.
Ты ошибаешься. Побудь тут еще, давай вместе подумаем. Подружись со мной.
Она высвободилась, плотно скрестила руки на груди.
Мы можем пойти прямо в Штази[13], сказал он. Он нарушил режим секретности. Как только они поймут, что он может их скомпрометировать, они от него избавятся, как от зачумленного. Что он для них? Информатор нижнего звена. Мелюзга.
Нет, возразила она. Они решат, что я вру. Я не все тебе рассказала. Стыдно. Я кое-что делала, чтобы его заинтересовать.
Это неважно. Тебе пятнадцать. По закону ты ответственности не несешь. Если он не полный дурак, он сейчас трясется от страха. Все в твоих руках.
Но даже если они мне поверят, это всем сломает жизнь, и мне в том числе. У меня не будет дома, я не поступлю в университет. Даже сестра меня возненавидит. Лучше, наверно, я просто буду все ему позволять, пока не повзрослею, а тогда уеду.
Но даже если они мне поверят, это всем сломает жизнь, и мне в том числе. У меня не будет дома, я не поступлю в университет. Даже сестра меня возненавидит. Лучше, наверно, я просто буду все ему позволять, пока не повзрослею, а тогда уеду.
Ты этого хочешь?
Она покачала головой.
Если бы хотела, не была бы здесь. Но теперь вижу, что никто не может мне помочь.
Андреас не нашелся с ответом. Больше всего он хотел бы, чтобы она поселилась у него в подвале пасторского дома. Он защищал бы ее, учил бы ее на дому, занимался бы с ней английским, подготовил бы ее на роль консультанта для подростков из группы риска, и они были бы друзьями так король Лир воображал себе жизнь с Корделией: узнавать издали придворные новости, смеяться, слыша, кто в силе, кто в опале. Может быть, со временем они бы стали настоящей парой, парой в подвале, живущей там своей частной жизнью.
Мы можем тут найти тебе место, сказал он.
Она опять покачала головой.
Он и так злится, что я задерживаюсь до полуночи. Думает, с мальчиками гуляю. Если я совсем перестану приходить, он донесет на маму.
Он так тебе сказал?
Он плохой человек. Я долго думала, что он хороший, но все, кончено с этим. Сейчас что бы он ни сказал всюду угроза. Он не отступится, пока не получит все, чего хочет.
Новое чувство уже не слезы, а ненависть захлестнуло Андреаса.
Я могу его убить, сказал он.
Я не это имела в виду, когда просила помочь.
Так и так чья-нибудь жизнь должна быть погублена, заговорил он, следуя логике своей ненависти. Почему бы не его и моя? Я тут все равно как в тюрьме. Кормить меня за решеткой вряд ли будут хуже. Книги буду читать за государственный счет. А ты будешь ходить в школу и поможешь маме справиться с наркоманией.
Она хмыкнула.
План хоть куда. Напасть на такого силача.
Заранее его предупреждать я не буду, разумеется.
В ее взгляде читалось: это не может быть всерьез. И раньше, в любой другой момент его жизни, она была бы права. Его коньком было легкое ко всему отношение. Но в том, как Республика походя губит людские жизни, труднее находить смешную сторону, когда речь идет о жизни Аннагрет. Он уже начал в нее влюбляться и ничего не мог поделать с этим чувством, ничего не мог сделать и ради этого чувства, ничего, чтобы она ему доверяла. Но что-то из этого она, похоже, увидела в его лице, потому что выражение ее лица изменилось.
Нет, не надо его убивать, тихо сказала она. Он просто очень больной. В нашей семье со всеми что-то не так; куда я ни пойду, со всеми что-то не так, и со мной тоже. Мне просто нужна помощь.
В этой стране тебе помощи неоткуда ждать.
Так не может быть.
Так есть.
Какое-то время она глядела прямо перед собой то ли на передние ряды, то ли на крест за алтарем, одинокий, еле освещенный. Потом ее дыхание участилось, стало отрывистым.
Я бы не заплакала, если б он умер, сказала она. Но если это делать, то мне самой, а я ни за что не смогу. Ни за что. Нет. Лучше уж стать его подружкой.
Поразмыслив, Андреас понял, что и ему на самом деле не хочется убивать Хорста. В тюрьме он, вполне возможно, выжил бы, но клеймо убийцы не отвечало его представлениям о себе. Клеймо будет преследовать его вечно, и он уже не сможет так нравиться себе и другим, как сейчас. Одно дело Assibräuteaufreißer, охотник до асоциальных телочек: такое клеймо достаточно смехотворно, чтобы ему подойти. Но не убийца.
Ладно, сказала Аннагрет, поднимаясь. Очень мило, что ты это предложил. Очень мило, что выслушал меня и тебе не стало совсем уж противно.
Погоди. Ему пришла в голову новая мысль: если она станет его сообщницей, его могут и не поймать, а даже если поймают, ее красота и его любовь всегда будут неотделимы от того, что они совершили вдвоем. Не просто убийца человек, уничтоживший осквернителя необыкновенной девушки.
Можешь мне довериться? спросил он.
Мне нравится, что я могу с тобой разговаривать. Я не боюсь, что ты кому-нибудь расскажешь.
Не этих слов он ждал от нее. Они заставили его устыдиться своей фантазии о том, как приютит ее и будет обучать у себя в подвале.
Твоей девушкой я быть не хочу, добавила она, если ты это имел в виду. Я ничьей девушкой не хочу быть.
Тебе пятнадцать, мне двадцать семь. Я совсем не об этом.
У тебя, конечно, есть своя история. И, конечно, очень интересная.
Тебе пятнадцать, мне двадцать семь. Я совсем не об этом.
У тебя, конечно, есть своя история. И, конечно, очень интересная.
Хочешь послушать?
Нет. Просто хочу опять стать нормальной.
Нормальной ты уже не будешь.
У нее сделалось несчастное лицо. Самое естественное сейчас обнять ее, утешить, но в их положении не было ровно ничего естественного. Он чувствовал себя абсолютно бессильным еще одно новое ощущение, и оно не нравилось ему совершенно. Он опасался, что сейчас она уйдет и никогда не вернется. Но она глубоко вздохнула, успокаиваясь, и, не глядя на него, спросила:
Как бы ты это сделал?
Тихим, глухим голосом, словно в трансе, он сказал ей как. Ей надо перестать бывать в церкви. Надо прийти домой и соврать Хорсту. Сказать: я ходила в церковь, чтобы посидеть одной, помолиться и спросить Бога, как мне быть, и теперь мысли у меня прояснились. Я готова тебе совсем отдаться, но только не дома, это будет неуважением к маме. Я знаю одно хорошее место, романтическое, туда мои друзья и подружки ездят иногда по выходным пить пиво, целоваться и все такое. Если тебе дороги мои чувства, давай туда поедем.
Ты знаешь такое место?
Знаю, сказал Андреас.
С какой стати тебе на это идти для меня?
А для кого? Кто заслуживает этого больше? Ты имеешь право на хорошую жизнь. Ради этого я готов рискнуть.
Это не рискнуть. Тебя точно поймают.
Хорошо, давай мысленный эксперимент. Если бы меня точно не поймали, ты бы мне позволила?
Это меня надо убить. Я ужасно поступаю и с сестрой, и с мамой.
Он вздохнул.
Аннагрет, ты мне очень нравишься. Но я не люблю, когда разыгрывают драмы.
Это были те слова, какие нужно, он это сразу увидел. Было бы преувеличением сказать, что глаза ее вспыхнули, но искра точно мелькнула. Почувствовав ответный огонь у себя в паху, он испытал к этой части тела чуть ли не отвращение; нет, он не хочет, чтобы это было просто очередным соблазнением. Он хочет, чтобы она вывела его из бесплодных земель похоти и соблазнения, где он жил.
Я бы все равно не смогла, сказала она, отворачиваясь.
Ясно. Проехали. Мы просто разговариваем.
Ты тоже любитель драматизировать. Сказал, ты самый важный человек в стране.
Он мог бы возразить, что такое смехотворное заявление можно сделать только иронически, но увидел, что это верно лишь наполовину. Ирония вещь скользкая, а искренность Аннагрет была тверда.
Ты права, благодарно подтвердил он. Я тоже склонен драматизировать и преувеличивать. И в этом мы с тобой опять-таки похожи.
Она недовольно пожала плечами.
Но поскольку мы всего лишь разговариваем, скажи: ты хорошо умеешь водить мотоцикл?
Я просто хочу опять стать нормальной. Не хочу быть как ты.
Хорошо. Постараемся сделать тебя опять нормальной. Но если ты умеешь водить его мотоцикл, это может нам помочь. Я ни разу в жизни не садился.
Мотоцикл как дзюдо, сказала она. Нужно поддаваться, а не перебарывать.
Славная девочка-дзюдоистка. Так она и вела разговор: то закрывала перед Андреасом дверь, то слегка приоткрывала, то отвергала некие возможности, то, повернувшись на сто восемьдесят, допускала; наконец ей стало пора домой. Они договорились, что в церковь она больше ходить не будет, если только не решится привести с ним вместе в исполнение его план или перебраться к нему в подвал. Больше ничего у них надумать не получалось.
Она перестала появляться в церкви, и сообщаться с ней у Андреаса возможностей не было. Шесть вечеров подряд он приходил в церковь и сидел там до ужина. Он был практически уверен, что никогда больше ее не увидит. Просто школьница, и если она им и заинтересовалась, то совсем чуть-чуть, и отчима она ненавидит не так смертельно, как он. Она сдастся: либо в одиночку пойдет в Штази, либо пустится с Хорстом во все тяжкие. Так проходил вечер за вечером, и Андреас даже начал чувствовать некое облегчение. Всерьез задумать убийство почти так же хорошо для жизненного опыта, как осуществить его, но при этом никакого риска. Не сидеть, ясное дело, лучше, чем сидеть. Что мучило его это мысль, что он никогда больше не увидит Аннагрет. Он представлял мысленно, как она, хорошая девочка, старательно отрабатывает броски в клубе дзюдо, и проникался жалостью к себе. Того, что, может быть, происходит с ней дома по вечерам, он представлять себе не хотел.