Этот город сулил кардинальное изменение жизни, удачу, возможность заработать невообразимое количество денег. Ключевое слово «сулил».
На деле оказалось другое. Мечту, конечно, никто не отменял, но иммигрантская жизнь в Америке предполагала бесконечную борьбу. Приемные дети Америки ежедневно сталкивались с новыми вызовами своему мужеству и стойкости, а часто и гордости. Труд был непомерно тяжел; вновь прибывших определяли на скверно оборудованные фабрики или на грязную и унизительную работу вроде уборки мусора. Везеньем считалось причем на протяжении многих поколений американцев итальянского происхождения, если иммигрант устраивался парикмахером. Что касается Джона Синатры, не умевшего ни читать, ни писать, он кормил семью, изготовляя карандаши для компании-производителя канцтоваров. Ему платили одиннадцать долларов в неделю.
Некоторые иммигранты очень скоро пришли к выводу, что на родине им было бы куда лучше; пав духом, они возвращались в Италию. Другие продолжали влачить жалкую жизнь в Штатах, проклиная тот день, когда им взбрело в голову покинуть родные края.
Но были и такие, кто сумел выбиться. Такие, кому, как Джону и Розе, удалось добиться успеха. Сами себя они считали счастливцами и радовались, что обеспечили будущее своим детям.
К 1910 году Нью-Джерси стал штатом с самым высоким процентом иммигрантов. Перепись населения показала, что похвастаться родителями уроженцами этого штата могут менее сорока процентов местных жителей. Хобокен не являлся исключением. В частности, в западном районе Хобокена, состоявшем из пяти кварталов, соседствовали армяне, англичане, французы, немцы, греки, итальянцы, испанцы, турки, сирийцы, румыны, поляки, русские, китайцы, японцы, австрийцы, швейцарцы, евреи, бельгийцы и голландцы. На каждую партию вновь прибывших старожилы смотрели свысока. Зачастую новички не находили ни поддержки, ни понимания даже у своих земляков, которые успели закрепиться в Америке. Что касается Хобокена, здесь, как и во всем штате, социальной элитой были немцы. Они даже издавали несколько газет на немецком языке, например, «Biergarten»,[2] и имели свой ансамбль духовых инструментов. Их власть в Хобокене длилась до 1914 года. Когда началась Первая мировая война, прогерманские симпатии этнических немцев привели к тому, что их стали арестовывать по подозрению в шпионаже. Многих держали под надзором до самого конца войны. Место элиты заняли ирландцы.
Даром что многие из ирландцев были бедны и имели репутацию хулиганов и бузотеров им удалось прийти к пониманию внутри своей этнической группы, установить свои правила на официальном уровне.
Итальянцы занимали третью ступень социальной лестницы после немцев и ирландцев. В то время как немцы и ирландцы жили в просторных домах с удобствами, итальянцы ютились в съемных лачугах. На них смотрели свысока; над ними смеялись; их считали простаками. Район под названием «Маленькая Италия», в котором они обитали, имел репутацию гетто. Но, подобно всем народам и этническим группам, итальянские иммигранты были людьми гордыми и нацеленными на достижение лучшей доли для себя и своих детей. Ощущая себя частью нации, подарившей миру множество великих людей, итальянские иммигранты усвоили соответствующий образ мыслей и линию поведения. Несмотря на свой тогдашний статус, они сохраняли чувство собственного достоинства и соответствующим образом воспитывали детей.
Даром что многие из ирландцев были бедны и имели репутацию хулиганов и бузотеров им удалось прийти к пониманию внутри своей этнической группы, установить свои правила на официальном уровне.
Итальянцы занимали третью ступень социальной лестницы после немцев и ирландцев. В то время как немцы и ирландцы жили в просторных домах с удобствами, итальянцы ютились в съемных лачугах. На них смотрели свысока; над ними смеялись; их считали простаками. Район под названием «Маленькая Италия», в котором они обитали, имел репутацию гетто. Но, подобно всем народам и этническим группам, итальянские иммигранты были людьми гордыми и нацеленными на достижение лучшей доли для себя и своих детей. Ощущая себя частью нации, подарившей миру множество великих людей, итальянские иммигранты усвоили соответствующий образ мыслей и линию поведения. Несмотря на свой тогдашний статус, они сохраняли чувство собственного достоинства и соответствующим образом воспитывали детей.
Родитель-итальянец уделял дисциплине массу времени. Дать расшалившемуся малышу подзатыльник имел право даже сосед, а то и вовсе незнакомый человек. Это считалось нормой. Из некоторых книг о Синатре может сложиться впечатление, будто Хобокен был сущим адом. На самом деле для всех иммигрантов он сделался домом. Ведь, как бы трудно им ни жилось, всё равно здесь, в Штатах, оказалось лучше, чем на родине. Здесь их дети могли мечтать. Пусть у них не было денег, зато у них было нечто большее свобода и надежда.
Юные американцы итальянского происхождения, даром что учились уважать себя и старших, оставались в душе бойцами. Бунтарство было у них в крови. Как и стойкость, выдержка, цепкость. Напористость, самоуверенность, а порой и агрессивность, казалось, от рождения свойственны иммигрантскому сыну или внуку. Как всегда бывает в районах, населенных беднотой, подростки сбивались в стаи.
«С такими соседями надо держать ухо востро, признавалась Тина Донато, внучка хобокенских иммигрантов. Улица не прощает ни трусости, ни наивности, ни беззаботности. В Хобокене царил особый дух. Без сомнения, Фрэнк Синатра родился в городе, где кипели самые настоящие страсти».
Марти плюс Долли
Родители Фрэнка Синатры росли в несхожих условиях как экономических, так и культурных. Неудивительно, что их характеры формировались по-разному.
Марти Синатра (настоящее имя Антонио Мартино Синатра) родился 4 мая 1892 года в Леркара-Фридди, провинция Палермо, что, как известно, на Сицилии. У Марти были голубые глаза, густой румянец и энное количество татуировок. А еще у Марти была астма результат работы на компанию-производителя канцтоваров.
Отец с ранних лет вдыхал карандашную пыль она-то и сгубила его легкие, говорил Фрэнк. А куда было деваться? Где бы он взял учителя английского языка?
В результате Марти Синатра стал боксером и выступал под именем Марти ОБрайан. Он сам и его родители сочли, что в Хобокене как на неофициальном, так и на официальном уровне, контролируемом по большей части ирландцами, легче будет добиться успеха под ирландской фамилией. ОБрайаном звался импресарио Марти. Позднее, в 1926 году, после перелома запястья, Марти стал работать котельщиком в доке.
Папа был человек тихий и обходительный, вспоминал Фрэнк. И ужасно одинокий. И застенчивый. Мучился от болезни легких. Когда его начинал бить кашель, он тотчас исчезал. Казалось, он через стену может пройти, лишь бы никого не обеспокоить своими хрипами. Я в нем души не чаял.
Марти влюбился в белокурую и синеглазую Натали Кэтрин Гаравенте (по-домашнему ее называли Долли то есть Куколка). Дочь иммигрантов из Генуи, Долли родилась в Италии 26 декабря 1896 года и в двухлетнем возрасте была увезена родителями в Штаты. Из-за белой кожи ее часто принимали за ирландку (позднее Долли умело и часто пользовалась этим всеобщим заблуждением).
Несмотря на несходство характеров и происхождения, роман развивался бурно. Тихий, склонный к размышлениям и сомнениям Марти и шумная, импульсивная, страстная, вспыльчивая Долли! Решительность и энергичность обыкновенно делали ее победительницей в спорах и ссорах с возлюбленным. Марти был амбициозен в противном случае Долли бы на него и не взглянула, ведь она презирала инертных мужчин и в то же время обладал нравом куда более мягким, чем его подруга. Имел место и другой фактор. Предки Марти были виноградарями; предки Долли испокон занимались печатанием литографий и все как один получали образование. Марти в отличие от Долли грамотой не владел. Его родители крайне скептически отнеслись к увлечению сына. Во-первых, они сильно недолюбливали генуэзцев, чувствуя их презрение к «не-элите». А во-вторых, они хотели, чтобы Марти женился на «ровне» какой-нибудь милой сицилийской девушке. Понятно, что и родители Долли были далеко не в восторге от выбора дочери. И речи не шло о том, чтобы ставить каких-то там сицилийцев на одну доску с ними, с генуэзцами. Вдобавок чета Гаравенте справедливо полагала, что их Куколка без труда отыщет куда более перспективного жениха.
Несмотря на несходство характеров и происхождения, роман развивался бурно. Тихий, склонный к размышлениям и сомнениям Марти и шумная, импульсивная, страстная, вспыльчивая Долли! Решительность и энергичность обыкновенно делали ее победительницей в спорах и ссорах с возлюбленным. Марти был амбициозен в противном случае Долли бы на него и не взглянула, ведь она презирала инертных мужчин и в то же время обладал нравом куда более мягким, чем его подруга. Имел место и другой фактор. Предки Марти были виноградарями; предки Долли испокон занимались печатанием литографий и все как один получали образование. Марти в отличие от Долли грамотой не владел. Его родители крайне скептически отнеслись к увлечению сына. Во-первых, они сильно недолюбливали генуэзцев, чувствуя их презрение к «не-элите». А во-вторых, они хотели, чтобы Марти женился на «ровне» какой-нибудь милой сицилийской девушке. Понятно, что и родители Долли были далеко не в восторге от выбора дочери. И речи не шло о том, чтобы ставить каких-то там сицилийцев на одну доску с ними, с генуэзцами. Вдобавок чета Гаравенте справедливо полагала, что их Куколка без труда отыщет куда более перспективного жениха.
Неодобрение четы Синатра и четы Гаравенте поначалу бросало тень на отношения Марти и Долли. Послушайся они родителей, их любовь завяла бы, не успев расцвести. Но они родителей не слушались. И впрямь, с какой стати им подавлять свои чувства? С какой стати зацикливаться на различиях, когда между ними столько общего? Они молоды, им хорошо вдвоем, они влюблены. И Марти, и Долли в душе верили: жизнь это то, чем человек ее делает. Оба они стремились к лучшему.
И всё-таки Марти сильно колебался насчет того, как следует поступить. Он хотел выждать время, попытаться уломать родителей вдруг да получится? Долли, по обыкновению, страстно возражала.
Зачем ждать, Марти? Нужно жить сегодняшним днем. Жизнь так коротка. Я замуж хочу! Сейчас!
Долли была из тех, кого отрицательный ответ лишь подвигает еще яростнее добиваться своего. Например, в 1919 году она приковала себя наручниками в здании мэрии в знак протеста, как суфражистка. Вот какой независимостью суждений обладала Долли Гаравенте! Неодобрение родителями ее выбора само по себе уже являлось дополнительным стимулом продолжать отношения с Марти, к тому же вносило в эти отношения романтику и элемент авантюры. В итоге Долли убедила Марти сбежать и пожениться тайно.